30.11.98

Бенедетто Кроче
Теория и история историографии

Перевод с итальянского И. М. Заславской. Послесловие Т. В. Павловой. Научное редактирование М. Л. Андреева. - М.: Школа "Языки русской культуры", 1998. - 192 с.; тираж 4500 экз.; ISBN не указан.

О пользе и вреде литературы для истории

Многим наверняка покажется, что книжка эта безнадежно устарела. И немудрено: ведь издана она в приснопамятном семнадцатом году; а за прошедший век много успело произойти такого, чего нельзя не учитывать при размышлениях об истории как таковой и об истории как науке. Чем же можно оправдать издание книги Кроче на русском языке сегодня?

В целом, терминология и общий пафос этого не слишком толстого экскурса возбуждают в современном (или постсовременном, не суть важно) читателе легкое и вместе с тем светлое разочарование. Кроче с первых страниц вводит в бой свою самую тяжелую артиллерию, состоящую из таких слов, как дух, духовный акт, жизнь, душа. Слова эти сегодня основательно подзабыты; а ведь когда-то они играли роль нынешних различАний, телесностей и симулякров. Разница между ними не так уж велика, как кажется на первый взгляд. И те, и другие слова могут в равной степени именовать некую внешнюю инстанцию, внешнюю относительно функционирования культурного механизма в целом или отдельных его составляющих. И с теми, и с другими словами в культуру может проникать трансцендентное. И вот именно здесь Кроче совершенно неожиданно становится интересным и актуальным.

Полностью противореча себе и на корню подрывая собственные спиритуалистические установки, Кроче вдруг начинает критиковать любые культурные формы, вместе с которыми контрабандой проносится трансцендентное. Оказывается, что Человечество, Свобода, Прогресс, Культура, Цивилизация, Ценность - это все синонимы христианского Духа; а все современные Кроче формы истории, в основе которых лежат подобные понятия, - это "разновидности церковной истории, сообразные нашему времени; истории победного распространения веры, борьбы с властью тьмы, подготовки к восприятию Евангелия, или Благой Вести..."

Далее обнаруживаются еще более интересные вещи. В корне интриги лежат, оказывается, взаимоотношения истории и литературы. Кроче делает маленькое замечание, важность которого, похоже, он сам не до конца осознает. Замкнутые философские системы и разного рода всеобщие истории - это, говорит Кроче, космологические романы! Все, кто читал статью Лиотара "Что такое постмодерн?" или его только что вышедшую на русском книгу "Постсовременное состояние", немедленно узнают в этих космологических романах лиотаровские метанарративы (или большие повествования), главными из которых являются иудео-христианство и его современные версии - философские системы Гегеля и Маркса.

Механизм написания литературного произведения в жанре космологического романа Кроче показывает на примере сложной нарративной структуры, состоящей из двух кодов - натуралистического детерминизма и философии истории. С помощью первого кода мы получаем возможность выстроить события в виде строгой линейной последовательности - причинно-следственной цепочки. Однако цепочка эта заключается в форму времени, а не пространства. А линейное время (иудео-христианское изобретение) неизбежно привносит с собой трансцендентность в виде Истока, Первопричины, Архэ. Таким образом, натурализм не обходится без скрытого Бога - начала и причины всех вещей; а называться этот Deus absconditus может по-разному - Материей, Подсознанием, Мышлением...

Другой код, используемый при написании космологического романа - это философия истории, которая занимается поиском конечных трансцендентных Целей. "Образы и слова предстают здесь в виде идей и фактов, а точнее, мифов: о Прогрессе, Свободе, Экономике, Науке, Технике. Если они понимаются как внешние двигатели событий, то мифического в них не меньше, чем в Боге и Дьяволе, в Марсе и Венере..." Эклектически соединяясь, эти два кода органически перетекают друг в друга. Первоначало и есть конечная Цель, Альфа и есть Омега. Замыкаясь, эти две инстанции создают круг. Это означает, что время как субстанция истории мыслимо лишь как подвижный образ вечности; и линейная история, будучи воплощением драмы, разыгрываемой на небесах, неизбежно становится циклической историей. Однако, замечает Кроче, то, что субстантивируется таким двойным кодом - это два пустых места: мы ниоткуда не пришли и никуда не идем. Точнее, я бы сказал, эти два места разделены не временем, и для покрытия расстояния между ними не совершается никакого движения во времени. Это, скорее, общие места культуры наряду со всеми прочими общими местами. Они могут или заполняться с помощью трансцендирующей операции мышления, или опустошаться с помощью обратной операции.

Может быть, именно здесь и кроется оправдание спиритуалистической терминологии Кроче. Если мышление (или дух, как понимает его Кроче) заполняет вакантное место высшего трансцендентного принципа самим собою, то мы вправе говорить о теологизации мышления и о факте незаконной контрабанды. Как мне кажется, Кроче при наличии хороших адвокатов вполне может быть оправдан по всем этим пунктам обвинения. Ведь он нисколько не настаивает на какой-нибудь "первичности", "изначальности" мышления, и даже "основной вопрос философии" прямо объявляет наследством теологии. Дух в понимании Кроче вовсе не является внешней по отношению к фактам инстанцией. Но и сами факты не являются чем-то внешним по отношению к духу. Первичными являются не факты и не дух, первична сама операция конструирования-осмысления факта духом, в которой оба они внутренни друг другу. Это не означает, что мы опять провозгласили высшей реальностью некую особую активность, поскольку эта операция носит внутрикультурный характер. Происходит она, например, так: некий философ или историк достает нечто из профанной среды, что раньше не было ни фактом мысли, ни фактом истории, и наделяет это нечто философской или исторической значимостью, тем самым впервые создавая новый факт. Осмысление и есть в данном случае конструирование. Сама эта операция обходится без трансцендентного, что не мешает каждому конкретному автору на свой лад затевать новую игру в видимое и невидимое, в кажимость и истину, и заново - в который раз - пророчить пришествие новых богов в чертоги опустевшего Олимпа.

Роман Ганжа

Поиск книги в магазине "о3он":

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru