9.12.98

A Farewell to Ham,
или
Странное возвращение героев Хемингуэя

Иван Давыдов
ivand@russ.ru

Все, собственно, началось с того, что я переехал на новую квартиру. Бесплатным приложением к прочим, оплаченным, жизненным благам стала куча журналов "Юность" конца шестидесятых - начала семидесятых. Естественно, я начал читать "из чистого любопытства", как говаривал светлой памяти товарищ Бендер.

Молодые Арканов и Горин, почти неузнаваемые - ни на фотографиях, ни в текстах. Молодой Вознесенский, ничем от старого не отличающийся. Иные прочие. Иллюстрации Вагрича Бахчаняна в "Зеленом портфеле". Удручающая живопись выпускников и лауреатов. Новое в лениниане (славно бы в этой рубрике смотрелась "Моя маленькая лениниана" Ерофеева). "Человек и профессия". Или что-то вроде этого. И там - интервью с барменом молодежного кафе "Юность". Кажется, в Питере.

- Почему вы решили стать барменом?

- Знаете, я очень люблю Хемингуэя. Герои его романов всегда пьют коктейли. Любимый коктейль Хемингуэя - "Дайкини". Хотите, я угощу вас "Дайкини"?

И далее на тему "Все работы хороши". Напоминает цитату из "60-х" Вайля и Гениса. Вернее, цитату из "Юности", которую цитируют Вайль и Генис в "60-х". Наивно, немного пошло, как все наивное, и даже по-своему смело.

Для сравнения - еще одна и, обещаю, последняя пространная цитата: "Обмен репликами мгновенно открывал в собеседнике своего или чужого. Чужие говорили о том, что в жизни всегда есть место подвигу. Свои меланхолически замечали: "Я люблю, чтобы в коктейле была маслина".

Круг почитателей хемингуэевского стиля не имел программы. Объединяло их только мировоззрение, в котором сконцентрировались экстремальные черты философии Хемингуэя: примат интуитивного подхода, яркая, но скрытая эмоциональность, стыдливое самолюбование, болезненная мужественность, тайная жажда пафоса, а главное - преимущество подтекста перед текстом".

С тех пор кое-что изменилось. Сейчас даже не получается представить бармена в качестве главного героя обширного очерка. Разве что он окажется художником-самоучкой. Или серийным убийцей. Хоть педофилом, на худой конец. Все работы хороши? Но интересны, судя по прессе, две профессии - политик и бандит. В чем-то очень родственные друг другу. Хотя нет, бандит - не то слово. Это профессионал. А газетчики, пардон за тавтологию, любят любителей. Самодеятельные маньяки, а не специально обученные киллеры становятся их героями. А еще чаще - просто случайные люди, по пьяни приобщившиеся к великому искусству человекоубийства.

Кстати, полноценного сравнения тогдашней "Юности" с нынешними двумя не получится - их объединяют разве что смутные воспоминания о дизайне.

И все же, верно ли, что герои Хемингуэя ушли в прошлое? Может быть, просто изменились.

Некогда "криминальная хроника" вытеснила с привилегированных позиций в разнообразных "дэйли" и "викли" даже и упомянутых выше политиков. Это продолжалось недолго, однако "криминальная хроника" по-прежнему остается одним из важнейших жанров газетного репортажа. Более того, явно или неявно все прочие жанры тяготеют именно к этому. "Как ты пишешь про экономику, ты ж ей отродясь не интересовался?" - спросил я как-то у приятеля, сотрудника процветающего экономического еженедельника. "Да мы не про экономику, мы про то, кто на кого наехал, кто сколько украл," - пояснил он.

"Приняв очередную дозу горячительного, озверевший садист подсыпал в стакан собутыльника дозу мышьяка", - так, наверное, выглядела бы история Моцарта и Сальери в сегодняшнем "Московском комсомольце".

Положительный герой очевидно скучен, поэтому его и нет. На эту тему и рассуждать неинтересно. И журналы о профессионалах и для профессионалов тоже не этим заняты. Просто потому, что их читают, вернее, должны читать, по замыслу создателей, те, чья "экзистенциальная стратегия" уже сформирована. Это журналы не о положительном герое, а для него. Интересно, как создается образ отрицательного героя (если только это вообще образ героя, а не что-то еще, но об этом ниже). "Человеческий материал", как сказано выше, - преступники-непрофессионалы, с предпочтением к "бытовухе". Несчастные в массе своей люди, жертвы случая и алкоголя, если разобраться. Так нет. Если верить прессе, это настоящие чудища в человеческом обличье.

Нескольких субботних выпусков "МК" достаточно, чтобы выявить основные приемы и лексикон творцов образа отрицательного героя. Итак.

Масштабы описываемых происшествий преувеличиваются настолько, насколько хватает фантазии пишущих. Жертве наносятся обязательно сотни ударов, или, как минимум, несколько десятков. Сами "субъекты действия", в лучшем случае, "подонки" или "варвары", с чем особенно не поспоришь. Чаще же - "обезумевшие садисты", "чудовища", "звери" и так далее. Сленговые слова счастливо соседствуют с литературным языком: кроме вышеназванных, среди действующих лиц обязательно фигурируют "отморозки". Стоит отметить и то, как часто употребляются эпитеты "обезумевший" и "озверевший". Авторы словно нарочно пытаются создать у читателя впечатление о невменяемости преступников. Мир, в котором живут и действуют герои "криминальной хроники" - нереальный мир.

В то же время, для этих описаний характерна нарочитая заниженность стиля. Само собой разумеется, что описанная выше гиперболизация не предполагает репортажной сухости отчетов. При этом все происходящее, кроме собственно сцен убийств и характеристик актеров, подается подчеркнуто ординарно. "Двое друзей решили под вечер выпить водочки". Не водки, заметьте. И, разумеется, не "Дайкини". Ну, и в завершение, "озверевший садист нанес по мертвому уже телу сто двадцать пять ударов отверткой и шваброй".

Наличествует и некоторая, правда, довольно слабо выраженная, идеологизация описаний. Если "герою" больше пятидесяти, то его обязательно назовут "старым большевиком". Если, что тоже случается, меньше восемнадцати, то - "скином" или, прямым текстом, "фашиствующим юнцом". Вне зависимости от политических пристрастий героя, в наличии которых, кстати сказать, я очень сильно сомневаюсь.

Есть и своеобразная политкорректность. Женщины редко выступают в качестве преступников в этом жанре (кстати, интересно было бы сравнить, что в этом плане происходит в детективной литературе), чаще всего они - жертвы.

Таков он, нынешний герой разделов "все работы хороши". Ведь только криминальная хроника и может претендовать на роль такой рубрики в современных изданиях. Творцы образа, очевидно, не пытаются нас запугать, иначе откуда "отморозки", "водочка" и другие признаки обыденности. Они хотят нас развлечь. Период популярности исторических изысканий и политических дискуссий прошла, так чем еще развлечь публику в те дни, когда не удалось добыть очередной расшифровки телефонных переговоров Гусинского с Березовским.

Герои делают нечто из ряда вон выходящее. Чему, в зависимости от коннотации, надо подражать, или чего, наоборот, надо избегать. Герои криминальной хроники не делают ничего особенного. Выпили, поговорили, подрались... Кровавые описания служат лишь для привлечения читательского внимания. Но, в конце концов, не дидактики же требовать от журналистов. Время такое: разочарование в прежних идеалах, отсутствие новых, вообще разброд и шатание. И нечем больше потешить усталый дух россиянам, кроме описаний бытовых кровопролитий. Этакие виртуальные римляне времен упадка.

Подтекст ушел в прошлое или в писания далеких от народа постмодернистов. Это, между прочим, победа. У пишущих нет больше необходимости, да и возможности, не знаю, что здесь важнее, врать, представляя в качестве подвигов самые ординарные действия - свои и описываемых персонажей. Но и персонажи газетных репортажей "просто о людях" стали другими. Прощай, Хемингуэй? Или все-таки нет. Разве не остались его героями герои нынешних газет - суровые "мужчины без женщин", употребляющие в невообразимых количествах крепкое спиртное и не задумываясь пускающие в ход холодное оружие и тяжелые предметы. А то, что с них уже не призывают "делать жизнь", не кажется мне особенно существенным.

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru