 |
 |
|
 |
|
|
|
|
 |
    |
29.10.98 |
 |
 |
|||
 |
 |
 |
|||||
 |
 |
   |
|||||
|
 |
|
|
|
|
||
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
29.10.98 |
|
|
|||
|
|
|
|||||
|
|
|
|||||
|
|
|
|
|
|
||
Информационный взрыв и травма постмодерна
Заключительная часть
Михаил Эпштейн
russmne@emory.eduОсновной способ сократить разрыв - это сжатие и уплотнение форм культуры, чтобы вместить в биологический срок одной жизни объем основной информации, накопленной человечеством. Отсюда - возрастающая роль дайджестов, антологий и энциклопедий, переваривающих и суммирующих знание, которое предыдущими поколениями воспринималось в более первичной, сырой, экстенсивной форме. Еще Вольтер говорил: "Многочисленность фактов и сочинений растет так быстро, что в недалеком будущем придется сводить все к извлечениям и словарям". Все меньшее число людей читают классические романы XVIII-XIX веков, зная о них в основном по энциклопедиям, кратким пересказам, кинопереложениям или критическим статьям - и трудно их в этом винить, потому что им ведь приходится теперь знать не только Вольтера и Толстого, но и Джойса, Пруста, Фолкнера, Т. Манна, Набокова, Маркеса, а срок их жизни увеличился всего на одну треть или четверть.
Отсюда, кстати, и преобладание критики над литературой, вообще вторичных, метадискурсивных языков над первичными, объектными: это тоже способ сжатия, сокращения больших культурных масс с целью приспособить их к малому масштабу человеческой жизни. Культура человечества интенсивно перерабатывает себя в микроформы, микромодели, доступные для индивидуального обзора и потребления. (Если бы удалось вдруг чудом увеличить средний срок человеческой жизни до тысячи лет, культура опять приняла бы более экстенсивный характер, люди не торопясь читали бы Гомера и Толстого в размерах подлинников, и отводили бы лет двадцать на изучение только античности). Отсюда же и создание высокотехничных форм хранения и передачи информации. Раньше в поисках нужных книг приходилось ездить по всему миру, вскоре не нужно будет даже ходить в библиотеку, ибо все книги умещаются в памяти маленького компьютерного ящика.
Этот процесс можно назвать инволюцией, и он протекает параллельно процессу эволюции. "Инволюция" означает свертывание и одновременно усложнение. То, что человечество приобретает в ходе исторического развития, одновременно сворачивается в формах культурной скорописи. Развитие культуры, переход от одной культурной эпохи к другой, - это инволюция в той же мере, что и эволюция, попытка установить баланс между этими двумя процессами, так, чтобы сохранить некую соразмерность между человеком и человечеством.
Но инволюция создает такие уплотненные формы культуры, которые в свою очередь включаются в стремительный процесс эволюции. Критика сжимает литературные ряды, но множатся ряды самой критики, множатся метаязыки культуры, и над ними выстраиваются метаязыки следующих порядков. Инволюция все время подбрасывает новые энергоемкие материалы в топку эволюции, и разбухание культуры происходит уже не только на уровне описаний, но и метаописаний.
По этой и другим причинам равновесие оказывается недостижимым, и инволюция все-таки отстает от эволюции. Следствия этого отставания многочисленны. Среди них - дальнейшая специализация культуры и локализация субкультур, так что человек все менее проецирует себя как культурного индивида на карту всего человечества и все более - на карту местной культуры или узкой специальности, с которой он чувствует себя более соизмеримым. Отсюда заострившаяся к концу XX века проблема многокультурия - множество субкультур притязают на то, чтобы стать полноценными культурами и заменить собой общечеловеческую культуру. Разговоры о "человечестве" и "человеческом" в кругу прогрессивных западных интеллектуалов так же нелепы и невозможны, как в марксистской партячейке начала века. Есть бедные и богатые, мужчины и женщины, "гомо" и "гетеро", черные и белые, люди с доходом выше и ниже, жители маленьких и больших городов... а "человек" - это просто вредоносный миф или глупенькая абстракция, созданная либералами-утопистами.
Точно так же стремительно локализуются все формы человеческого знания и деятельности. Если сейчас еще возможно быть специалистом вообще по Лейбницу или вообще по Гегелю - для этого нужно "всего-навсего" прочитать сотню-другую книг, то через тысячу лет даже такая узкая внутрифилософская специализация окажется недопустимо широкой, ведь по одному Лейбницу будут написаны тысячи книг, и еще десятки тысяч по его эпохе, по его связям с современниками и потомками, чего не сумеет освоить ни один специалист за 50-60 лет своей жизни в науке. Возникнут специалисты по одному периоду, проблеме или даже одному произведению Лейбница. Возникнут не просто гомосексуальные, но еще более дробные сообщества по категориям мельчайших сексуальных вкусов и предпочтений.
Но главным результатом такой растущей диспропорции между общечеловеческой культурой и формами индивидуального ее освоения будет информационная шизофрения и травматизм... А возможно, и интеллектуальное вымирание человечества, о чем предупреждал Р. Бакминстер Фуллер, американский мыслитель и ученый-одиночка редчайшего для XX века универсалистского склада, автор ныне популярного понятия "синэргия": "На своих передовых рубежах наука открыла, что все известные случаи биологического вымирания были вызваны избытком специализации, избирательной концентрацией немногих генов за счет общей адаптации... Между тем, человечество лишилось всеобъемлющей способности понимать. Специализация питает чувства изоляции, тщетности и смятения в индивидах, которые в результате перекладывают на других ответственность за мысли и социальные действия... Только полный переход от сужающейся специализации ко все более всеохватному и утонченному всечеловеческому мышлению - с учетом всех факторов, необходимых для продолжения жизни на борту космического корабля Земля - может повернуть вспять курс человека на самоуничтожение в тот критический момент, когда еще сохраняется возможность возврата". 1
* * * Информационный взрыв таит в себе не меньшую опасность, чем демографический. По Мальтусу, человечество как производитель отстает от себя же как потребителя, то есть речь идет о соотношении совокупной биологической массы и совокупного экономического продукта человечества. Но в состязании с самим собой у человечества все же гораздо лучшие шансы, чем у индивида в состязании со всем человечеством. Как выясняется к началу третьего тысячелетия, основные ресурсы общества - не промышленные или сельскохозяйственные, но информационные. Если материальное производство человечества отстает от его же материальных потребностей, то еще более отстает информационное потребление индивида от информационного производства человечества. Это кризис не перенаселенности, а недопонимания, кризис родовой идентичности. Человечество может себя прокормить - но может ли оно себя понять, охватить разумом индивида то, что создано видовым разумом? Хватит ли человеку биологически отмеренного срока жизни, чтобы стать человеком? Индивид перестает быть представителем человечества - и становится профессиональной особью, представляющей узкий класс "специалистов по третьему тому Лейбница", - а также этнической, сексуальной, расовой, классовой особью, представляющей мельчающие подклассы, отряды, семейства человеческого рода.
Может быть, одним из первых об опасности такой дезинтеграции человечества предупреждал немецкий философ Виндельбанд: "Культура слишком разрослась, чтобы индивид мог обозреть ее. В этой невозможности заключена большая социальная опасность... Сознание единой связи, которая должна господствовать во всей культурной жизни, постепенно утрачивается, и обществу грозит опасность распасться на группы и атомы, связанные уже не духовным пониманием, а внешней нуждой и необходимостью... Будучи неспособен проникнуть в глубину, особенность и содержание образованности других сфер, современный человек удовлетворяется поверхностным дилетантизмом, снимая со всего пену и не касаясь содержания". 2
Симптомы опасности, описанные Виндельбандом 120 лет назад, очень похожи на современные, "постмодерные" - и кажется, это позволяет легко от них отмахнуться. 120 лет прошло - и ничего страшного не случилось. Как это не случилось? А разве мировые войны и революции XX века - не следствие того информационного распада, о котором предупреждал Виндельбанд? Причем угроза явилась из той страны, которая шла в авангарде культурного развития человечества - и по странному совпадению стала виновницей двух мировых войн. "Наша культура стала настолько разветвленной, что индивид уже не может полностью охватить ее" (Виндельбанд). И тогда наступает пора насильственного упрощения и сплочения культуры по линии нацификации или классового подхода. Mожно только гадать, к каким социальным потрясениям XXI века может привести тот информационный взрыв, участниками которого мы являемся на исходе XX-го.
Данный этюд не претендует выйти за пределы алармистского жанра. 3 Знак тревоги - без указания выхода. Наученный опытом мальтузианства и экологизма, пессимистические пророчества которых все-таки не оправдались 4, я верю, что найдутся средства для разрешения и этого очередного кризиса... Но спасения заслуживает только тот, кто сознает опасность.
Двести лет спустя после Мальтуса в повестку следующего века встает закон ускоренного производства информации и как следствие его - растущий разрыв между человеком и человечеством.
Эморийский университет, Атланта (США)
Примечания:
1 R. Buckminster Fuller. Synergetics. Explorations in the Geometry of Thinking. New York, Macmillan Publishing Co., Inc.1975, pp. XXY, XXYI.
 |
|
 |
 |
|
|
|
|
||||
|
|
| © Русский Журнал, 1998 |  |
russ@russ.ru |