Август 1991 года запомнился несказанной головной болью. Тогда только я понял, чем политические деятели по призванию отличаются от простых смертных, вроде меня. Римский полководец Гай Марий так набирал войско: на кандидата в легионеры бросались из засады; если он тотчас бледнел, то его выбраковывали, если краснел - принимали на службу. Я был мертвенно бледен, растерян, подавлен, ни во что не верил. У меня раскалывалась голова, в которой мыслей роилась тьма-тьмущая, но ни одна из них не побуждала к немедленному действию.
А прирожденный деятель должен краснеть. Разбуди его среди ночи и крикни: "Переворот!", он, во-первых, сразу поверит и свободно начнет жить новой реальностью, во-вторых, моментально поймет, на чьей он стороне, в-третьих, тотчас ринется в гущу событий. Подобные ситуации, кстати, характеризуются насущной необходимостью незамедлительно выбирать сторону баррикад. По принципу Aut, aut - tertium non datur: Или, или - третьего не дано, а что сверх того (прелестные нюансы в диапазоне от конструктивной оппозиции до критической поддержки), то от лукавого.
Впрочем, что я пишу! Августовские баррикады уникальны тем, что у них была только одна-единственная сторона. Напротив - пустота, вакуум. Так что делом чести, доблести и геройства было, отшвырнув все рутинные дела, как можно скорее кинуться подавлять такой-разэтакой переворот. Демократическая интеллигенция давно алкала подвига, пробил час вкусить его сполна! "Какого шута думать - трясти надо!" - так гласит известный анекдот. Понимаю: жить, переполняясь чувством абсолютной правоты, в тесном строю соратников, считая себя исполнителем святой миссии, чертовски приятно.
Но я был совсем уж лишним на том забойном празднике жизни. Я сердился на друга, который зачем-то разбудил меня ни свет ни заря и сообщил новость, в которую я все равно не поверил - и до конца не верил еще лет пять. Не понял я и того, зачем меня, корреспондента газеты "Коммерсантъ", тотчас зовут в родную редакцию. Ведь очередной номер еженедельника только что сдан, а через пару деньков все как-нибудь само прояснится.
Довели установку газетного руководства: с объективизмом, информационностью, фактографичностью - всем тем, что культивировалось в мирные времена (Володя Яковлев любил повторять: "Наша газета не является коллективным пропагандистом, агитатором и организатором") - покончено; будем выпускать боевой листок - "Общую газету". Но... колхоз - дело добровольное. Тут я (единственный во всей редакции) повернулся на сто восемьдесят градусов и отправился домой, совершив свой единственный в те августовские дни поступок-недеяние. Коллегам объяснил, что для меня это схватка Вельзевула и Люцифера, в которой я не участник.
В действительности мне были близки цели, провозглашенные тогда гэкачепистами, но, мягко говоря, вызывали недоумение их методы. Я искал спасения от еще одних "окаянных дней" в синтезе Горбачева, носителя идеи эволюционного реформирования, с Лукьяновым-Павловым, добивавшимися сохранения СССР и политической стабилизации. Теперь очевидно, что тут была ошибка в политологическом анализе. Советское общество оказалось куда более подготовленным к смене вех, чем предполагалось, и революционные потрясения не привели к подлинной катастрофе.
Но была и другая огромная ошибка - переоценка масштаба личностей, следствие советской привычки взирать на вождей как на небожителей. Не годился Горбачев на роль Дэн Сяопина, и уж подавно не годились на эту роль его августовские оппоненты. С той поры я много общался с Лукьяновым, Павловым, Шениным, меньше - с Крючковым и Баклановым. Все ожидал, что мне поведают Страшную Тайну. Но ларчик почему-то пустовал. Только беседа с Янаевым год тому назад, его характеристика ГКЧП как "беспомощных мужиков" заставила наконец смириться с общим мнением. Все было именно дурацким эмоциональным всплеском группы растерянных людей в руководящих креслах, и ничем иным. Король сиял ослепительной наготой.
Между тем жизнь с удивительной легкостью возвращалась в прежнюю колею. Я настроен был на то, что в "Коммерсанте" мне сразу укажут на дверь, но руководство и коллеги благородно не заметили политической ошибки своего корреспондента (идеологическая нетерпимость почему-то возникла в московской журналистской среде лишь несколько лет спустя). Теперь, по иронии судьбы, я работаю обозревателем "Общей газеты" (основана 19 августа 1991 года, учредитель - Егор Яковлев).