Читать о парадоксах обновления в российском кино интересно и грустно одновременно. Интересно - потому, что когда происходит что-то новое, это всегда интересно. А грустно - потому, что обновления как такового пока нет, а есть только парадоксы.

За тщательно выстроенными логическими размышлениями о прошлом и будущем российского кино чувствуется плохо скрываемая истерика. В общем, с российским кино произошло то же, что время от времени происходит и со всей Россией: все закончилось и все только-только начинается. Было когда-то замечательное кино. Были Эйзенштейн, Довженко, Пудовкин. Были "Броненосец Потемкин", "Баллада о солдате", "Кубанские казаки", "Операция "Ы", "Андрей Рублев" - много чего было. На первом, втором, третьем ряду кинопроцесса сидели осмысленные персонажи, которые делали вполне достойные фильмы как первого, так и второго и третьего рядов. Но кино закончилось. Осталась литература. Остался один только дошлый вопрос "что делать?". В девяностых годах весь предшествующий опыт российского кино оказался бесполезным. Для девяностых годов уже нет разницы между Калатозовым и Параджановым и между броненосцем "Потемкиным" и бриллиантовой рукой. Теперь они все - только экспонаты и портреты из музея кинематографа. Но к тому, что происходит за стенами музея, к реальной конкретной жизни, к актуальной культуре это никакого отношения не имеет.

И естественно, что опубликованные в этой книге статьи Марка Зака "Политика и поэтика", Льва Рошаля "Третий путь", Ирины Шиловой "Действительность и художественное сознание", Артема Дубровина "От старых мифологий - к новейшим поискам", Даниила Дондурея "Кинодело: на пути к рынку" говорят о причинах провала российского кино девяностых. Может быть, главная причина провала в том, что российское кино искало пути обновления вокруг себя, а не внутри себя - не в киноязыке. Российское кино терпит поражение потому, что не хочет верить в идеологию и эстетику, а продолжает верить в политику и поэтику. Пытаясь комиковать и фельетонизировать социальную реальность, российское кино словно бы не желает понимать, что сама реальность настолько фельетонна, настолько сама до последней степени абсурдна, что "перещеголять" эту реальность просто в принципе невозможно. Российское кино плотно застряло в канаве соц-арта, так и не сумев доползти до отметок поп-арта и постмодернизма.

Наиболее интересной в этой книге представляется статья Д. Дондурея. Он совершенно правильно пишет, что обновлению российского кино мешает не только то, что российский зритель от него отвернулся, но и то, что российский зритель отвернулся от кино вообще. От любого кино. Российский зритель разочаровался в искусстве кино. На отношениях российского зрителя с кинотеатром лежит печать обреченности. Российский зритель не идет в кинотеатр ради российского фильма, но и ради американского фильма российский зритель в кинотеатр тоже не пойдет. Российскому зрителю осточертели и Мосфильм, и Голливуд. Российского зрителя крепко взяла за горло метафизическая тоска конца века. Российский зритель не хочет смотреть никакое кино, которое производится на Земле. Российский зритель пойдет в кинотеатры только ради кино Марса или Венеры.

Иссяк самый главный творческий источник энергии российского художника - противостояние власти. Художнику снова нужны точки опоры противостояния власти. Таких точек нет; значит, нужно уметь имитировать это противостояние, и творческий родник снова забьет.

Дондурей достаточно оптимистичен. По его мнению, все, кто хотел снимать кино, так или иначе кино снимают. Вроде бы все заняты делом. Но только слишком печальны результаты. Вернее, полное отсутствие результатов. Пока нет ни кино, ни обновления - только парадоксы. К столетию мирового кино российский кинематограф предстал перед миром не действующим вулканом, а давно остывшим чайником, поскольку эпоха советского кино уже давно кончилась, а эпоха какого-то другого кино в России так и не началась.

Игорь Яркевич