Случился у меня день рожденья. И с ног сбилась любимая тетя, ища мне подарок. Зная, что человек я интеллигентный и одеколон или галстук дарить мне не стоит, тетя мне позвонила:

- Что бы ты хотел? Только не отказывайся, я все равно что-нибудь подарю, так что лучше скажи, что ты хочешь?

- Книга - лучший подарок, - отшутился я.

И тетя приговорила меня к наслаждению. Она подарила мне книгозаменители небесной красоты, в твердых обложках павлиньих раскрасок, - из которых я попытаюсь сейчас извлечь квадратный корень.

Перед сном я открыл, разумеется, "литературно-художественное издание" Ютты Тимофеевны Никулиной "Право последней ночи" (М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. - 383с.) - единственное "матовое" издание среди стопки глянцевых. На обложке - полосатый матрац, на котором замерла полураздетая пара из анатомического театра, застигнутая художником-реалистом в нелепой позе, одной на двоих. Над парой повисла вывеска, обозначающая, видимо, название серии: "Любовь нашего времени". Подкованность в классике всегда отличала издательство "ОЛМА". Я поискал содержание - нет его: детектив начинается с оформления книги, как театр с вешалки. Ютта Тимофеевна пишет от первого лица что-то похожее на мемуары.

Он испанец. Она его любила, он ее бросил. Когда они любили друг друга, он подсунул ей "жучок" в сумочку, органы госбезопасности использовали ее связи с иностранцами, а она этого не знала. Она любит своего испанца неземной любовью, а он уезжает в свою Испанию и не отвечает ей взаимностью. Она выходит замуж за другого испанца и выясняется, что это он, Серхио, и есть. По детективным причинам он сделал пластическую операцию, только кончик губы у него остался прежним - но этого хватило для античного узнавания.

Другая линия сюжета - роман ведь все-таки, а не повесть Пушкина "Метель". Кто мог убить дона Сальвадора? Стриптиз вопроса принуждает к вожделению ответа, хотя "раздутый член с молотообразной головкой" дона Сальвадора возникает только на 19-й странице. Смерти пришлось ждать долго, но подруга героини Таня Можно (фамилие такое) отравила, наконец, дона Сальвадора. В разгар интима она затолкала капсулу с ядом в его мочевой канал и раздавила ее зубами "там внутри". Чтобы не говорить, что Таня - бывший мужчина, вот его признак: "Там, между бедер, в черном кружке лобковых волос, белело... Нет, это даже не куриный гузок, это похоже на обычную женскую (...) Но такая тугая, свернутая краями неестественно, и в середине, у самых губок - гладкая проплешина, не покрытая волосами... Мамочка!" Понятно, что "каждый человек немножко кретин", а героиня была в сексуальном тупике, более того, "вся страна была в таком же сексуальном тупике!" Тут же упоминается Беловежское соглашение... Восприняв публицистический пафос, грамотный читатель понимает, что выход - "либо отдаться без любви, либо жить жалким самоудовлетворением". Мы получаем маленький локальный конец света и научаемся в нем жить, Ютта Тимофеевна стреляет в Таню Можно и ставит точку на феминизме. Бесконечно малую точку.

Мишель Монтень философствовал в башне замка. Хиппи Витгенштейн в окопах, с рюкзаком за спиной, сомневался в возможностях языка. Клишированный шоумен Нагиев творит лицензионную "Человеческую комедию" на ТВ. Моя тетя валится от хохота со стула, хотя студенты "литинститутов", разрабатывающие сценарий, работают не за потеху, а за славу возведения абсурда в либеральную повседневность. Телевизор смотреть опасно для здоровья, но Минздрав, купленный с потрохами, молчит. По причине грозящей утраты здоровья не рекомендуется брать в руки многие ядовитые вещества. Но библиотека, которую подарила мне тетя, нуждается в расфасовке, пусть даже с угрозой для здоровья.

Книгозаменитель два: Валерий Тихомиров, Сергей Гуреев, "Никто не хотел никого... или повесть о настоящем ТАМПУКе" (СПб.: СФИНКС СПб, ВАЛЕРИ СПД, 2002. - 448 с.). В уголочке, меленько: Внимание! Первая публикация нового романа в серии "Убойно Смешной Детектив". Краткое содержание: социальная мимикрия под НЭП "Золотого теленка", но двенадцатиперстная не та. Цель радикально гибнущего за свободу инстинктов языка этого романа - максимально крепкое выражение на пустом месте. Например, если мужчина закуривает в рассказе папироску, то это "самый молчаливый мужчина из всех встреченных мною в жизни". Без объяснений и комментариев: имитация предельно голого факта для слияния с предельно голой пустотой.

Любое утверждение здесь стремится к фамильярной уникальности. Любое выражение любит само себя и является единственным и неповторимым. Здесь, как и в предыдущей книге, "всю страну раком поставили". А ТАМПУК - это "ТРАВМПУНКТ" с осыпавшимися буквами. Смешно? Обязывают смеяться. Разумеется, ТАМПУК - это образ одноименной страны. Импортная техника письма легко справляется с любой группой отечественной крови. Убили негра, замочили, суки. Доктор Бобрышев, санитары Хорьков и Крысенко - "грызуны, на выезд!" Смешно? Очень! "Извини, но страна сама так встала". Вот на фене они могли бы хоть сказки писать, а пока брызги испражнений летят в направлении невидимых врагов, все летят и летят и нигде не встречают преград...

Наталья Александрова, "Розы для киллера" (СПб: Издательский дом "Нева", М., "ОЛМА-ПРЕСС", 2003. -319 с.). Любящие супруги шуруют бомбами вовсю, муж только успевает подбадривать, когда жена приходит с работы: "Давай обедать, я гороховый суп сварил". Юмор талого пластилина средней вязкости, отвратительно и грязно липнущего к смыслу. "Кого же мы убили, Машенька?" - "Ты опять постороннюю бабу убила". Положение тел показывает, что в момент написания книги, как и в момент убийства, авторы, потерпевшие и герои, слившись в сплоченную массу, испытали экстаз. По стилистике и жанру, уж извините, обязаны делать это, не прекращая, пока клокочущая кровь не зальет чью-то белую рубашку. "Мужчина лежал в розовой ванне, как младенец в утробе матери. Вид крови страшно (так! - Н.В.) пьянил убийцу". "Захлебываются кровью" и "замолкают навеки" здесь, кажется, раньше, чем производятся выстрелы и гильзы катятся под кровати.

Тираж романа Б.Седова "Без любви" (СПб.: ИД "Нева" (серия "Воровская любовь"), 2003 - 384 с.) - 75 тысяч - против стандартных олмовских 5 и 10 тысяч другого питерского издания. Огласовку содержания исчерпывающе дает само оглавление. Часть первая: Сундук мертвеца. Главы: На зону, срочно, по делу. Постой, паровоз, не стучите колеса! Дружба дружбой, а сундучок врозь. Здравствуй Зона, Новый год! Деньги уходят в горы. Часть вторая: Властелин колец. Главы: (...) Эпилог: Из России без любви. На стр. 40 есть слово "децл". "Знахаря" автор вводит лишь на стр. 54 едва заметным нарративом: в блатной стране Знахаря знают все. Не серия оформлена как "воровская", а среда. Все население России - без масштаба что за роман? - воры в законе. Иной мир, по понятиям, просто не предусмотрен и не предполагается. Все есть наше, свое, родное, воровское. И это не миф, не болезнь, не стеб, не фольклор. Это не политика и культура. Это ноосфера.

В словах нет состава слов. Хавка разнообразием не отличается, не то, что хряпа. Вначале реклама-меню, развертка-сага о Знахаре. Урки берут друг друга за талии и решают судьбы мира, "как Брежнев и Подгорный". Все это без тени юмора - просто нет поверхности, на которую можно было бы постелить тень. От дум тяжелых, эпических, пули медленно проплывают мимо героя. "Блестящие медные пули медленно проплывали рядом с нами, и в них отражалось солнце. Я протянул руку и осторожно взял одну из них двумя пальцами. Она была горячая, и я тут же бросил ее вниз. Она полетела к земле, распухая на глазах... раздался оглушительный взрыв". Это сон. А в реальности: "Я ему стволом в глаз". Такими темпами да в цивилизацию, это так умилительно. Совокупляются здесь не на каждой странице - некогда; но уж если лобок гладко выбрит - выглядит он невинно, как чело младенца. Это вам не похабщина. "Она как бы знакомилась с тем, как действует эта штуковина, которую раньше она видела только случайно и то - в безразличном висячем состоянии. Ее движения становились все увереннее прямо на глазах. Видимо, миллиарды женщин проснулись сейчас в ней и направляли ее действия..." Об очевидном не спрашивают, его имеют. Слова обязаны сюжету. Вроде бы.

Классический детектив аккуратен в выборе средств, ему не надо 15 убийств на страницу. Он конструктивен, запутанное можно распутывать, укутавшись в плед у камина. Труп хорошо сохраняется до конца истории. Повествование трупу не вредит, а наоборот, работает на него. Все честно. Собака зарыта там, где она должна быть зарыта. Все взвешено. Преступление симметрично расследованию, наказание за кадром. Есть игра, и есть правила.

Вульгарно глянцевые имитаторы книг волнуют прежде всего не серебряно-золотой выпуклостью осязаемо-аппетитного шрифта лезущих в руки обложек, а безбрежностью самого наполнителя. Это не амброзия, не бумажная крапива, которой заросла литература. Это - товар без литературных правил, рынок в голом виде. Потребление имитирующего книги корпуса макулатуры также обходится без правил. В приятной беззаконности детского утренника - унесенные ветром, задроченные жизнью, понтовая шелуха - водят хоровод вокруг гигантских издательских домов и магазинов, где тети покупают племянникам подарки.