• Гибель Романа Тягунова.
• Премия им. Юрия Казакова.
• Первые литературные сенсации-2001: "Ногти" Михаила Елизарова и "Больше Бэна" Спайкера и Собакки.
• Деконструкция Александра Агеева.
• Публикации: Курникова как Лолита, Пригов о Японии.
• Ссылки: Кирилл Решетников и Шиш Брянский.
• Объявлементи: выставка памяти Сапгира - приглашение к участию.

31 декабря погиб Роман Тягунов

В смоле и северном пуху
Валяя ваньку, феньку, дыню -
Я предан русскому стиху,
Огню и дыму.
На азиатский мой разрез
Слетелись вороны, вороны,
А ванька слушает да ест
В лучах авроры.

Тягунов был первым писателем, с которым я познакомился. То есть - вообще первым. То есть некоторые мои соученики по журфаку УрГУ, где я учился, стихи-прозу писали, но эти дела явно проходили по разряду художественной самодеятельности, как и учившийся двумя курсами старше Башлачев, который песен про колокольчики еще не пел, а пел только скетчи на капустниках. Тягунов учился на мехмате - где-то в недрах университета я с ним и познакомился. Ночи напролет мы обсуждали эту штуку - литературу. Придумывали какую-то алгебру, с помощью которой можно описать всю гармонию. Тогда появлялись компьютеры, Роман ими как раз баловался и обещал великое компьютерное будущее. Альманах собирались издавать. Мир покорить и все такое.

Когда мне в Свердловске оказалось решительно негде жить, Тягунов пустил меня с женой и малым ребенком в однокомнатную свою квартиру, а сам два месяца спал на кухне. Мы вместе ездили в Москву "знакомиться с писателями" - году, думаю, в 84-м. Были в гостях у Юнны Мориц. По телефону она от нас пряталась, мы ее подкараулили у подъезда.

Потом Роман подался в наркоманы, несколько поехал крышей, попробовал сходить в криминал, не очень получилось, в бизнес попробовал, не очень получилось, стал воровать, в связи с чем кто-то из нас придумал замечательную дружескую шутку: можно издать антологию "Поэты-воры: от Вийона до Тягунова". Может, и издадим когда. Несколько раз в припадках Ромка грозил мне ножом, однажды напал - без ножа, слава Богу, - сильно исцарапал лицо. Некоторое время я его всерьез боялся, а потом он заболел сильно, горло ему врачи резали, исхудал в веточку, и я тогда испытал антихристово облегчение: слабый, неопасный теперь, а то и вовсе скоро помрет.

В 1997 году мы помирились, но виделись всего минут десять, и не виделись больше с тех пор. Я ни разу о нем толком не написал, никогда никак не помогал публикации его стихов - великолепных. Только иногда читал их вслух в компаниях. Его ангел посетил меня дважды вокруг Нового года. Меня спросили, кого из "незатертых" региональных поэтов привезти весной в Москву на фестиваль, и я перед Новым годом вспоминал о Тягунове, строфы его внутри меня вертелись, и после Нового года опять вспоминал, и вертелись опять. А Ромки между этими двумя посещениями и не стало как раз: 31 декабря он упал из окна (Башлачев тоже упал из окна, а еще у нас у всех был общий знакомый Копылов, который с балкона пятого этажа свалился пьяный без единой царапины, да я и сам с третьего этажа прыгал, Господи, как начнешь вспоминать...).

а я не избегу
и ты не избежишь
на этом берегу
смерть побеждает жизнь
жизнь побеждает смерть
на берегу другом
огонь вода и медь
оставлены врагом

Казаков и Клех выводят акварельно

Вчера Игорю Клеху вручили премию имени Юрия Казакова - "за лучший русский рассказ". Номинация юмористическая, ибо рассматривались только тексты, напечатанные на бумаге и на территории России. Ограничения настолько дебильные, что критике не подлежат (разве что плоской шутке подлежат: все правильно, интернет территорией России вряд ли является).

За Клеха я очень рад, ибо люблю его как автора и как человеческое существо (а кроме того, знаю, насколько для внутреннего Игорева самоощущения важно было какую-нибудь премию получить). И премированный рассказ "Псы Полесья" вполне одобряю. Единственное, что чуть смущает: боюсь, члены жюри оценили в Клехе скорее "задушевное", нежели сюжетное начало, а для будущего премии лучше было бы наоборот.

Судьбу 3 000 американских долларов, кстати говоря, решил банкир. Из пяти членов жюри четверо были литературными людьми, а пятый - банкиром. Литературные люди пришли в клинч: двое отстаивали Игоря, а двое - Марину Вишневецкую. Пришлось дать банкиру почитать два рассказа. Банкир Клеха выбрал. Молодец.

Церемония (совмещенная с вручением годовых премий "Нового мира") проходила в доме-музее М.Цветаевой. Я обрел там два вполне загадочных социально-психологических сюжета. Первый связан с отсутствием на фуршете водки: руководство музея сразу сказало организаторам, что вино можно, а водку нельзя. Занятно, правда? Любопытно было бы узнать подоплеку.

Второй сюжет вот какой: во время церемонии добрую половину зала занимали какие-то совершенно непонятные люди люмпен-интеллигентского вида с напряженными лицами. Некоторые прямо-таки материализовывали метафору про "устремленный внутрь себя взор". Они же были основным контингентом фуршета: споро и эффектно оккупировали позиции у столов. Сотрудник "Нового мира" Саша Носов объяснил этих людей так: при каждом-де музее существует группа "друзей", рекрутируемых из фанатов объекта музеификации, родственников сотрудников и просто близко проживающих сумасшедших. У этих групп принято добросовестно посещать все околомузейные мероприятия (и, разумеется, нет никакого резону пропускать мероприятие только потому, что там будет фуршет). Очень занятно. Надо бы роман какой написать, про убийство внутри эдакого коллектива.

Бахатов и Глостер умирают в разлуке

Сразу ссылка - вот "Ногти" Михаила Елизарова. Распечатывать и читать обязательно. Заглавная повесть сборника, который готовит "Ад маргинем".

Теперь подробности. Сборник Елизарова вообще-то уже выходил, тысячным тиражом в Харькове. Его прочел писатель Петя Алешковский, сотрудник "Книжного обозрения", восхитился и поместил в "КО" колонку о том, что новый Гоголь явился. Я, признаться, Алешковскому не поверил (как критик он для меня внове, особого внимания своими нон-фикшнами пока не привлек), подробностей выяснять не стал. Но тут бравые парни из "Ад маргинем" Иванов и Котомин вступают с той же ноги: гений из Харькова...

Про гениальность, конечно, не нам решать, но и на мой взгляд короткая повесть "Ногти" - сочинение выдающееся. Навороченная притча о двух воспитанниках интерната для умалишенных, которых, впрочем, поместили туда не столько за дебилизм (парни вполне в себе, алфавит разбирают), сколько за уродства. Один (горбун Глостер) обладает фантастической физической силой и вдруг обнаруживает в себе музыкальный талант, второй (Бахатов) грызет ногти, чешет в кровь грудь и рвет газеты на мелкие клочки: колдует. Отгоняет злых духов от первого. Редкий пример настоящей мистики (скоро, впрочем, "Амфора" выпустит "Страх" Постнова), в фотографической стилистике и с яркой раскраской детских кубиков выписанный мир униженных и оскорбленных, жуткие сцены "свадьбы-любви" Глостера, голливудский последний кадр: нажимайте на "принт"!

В сборнике будут и другие тексты Елизарова, один из них напечатан на "Опекуне" (страннейший, кстати говоря, ресурс; гляньте). Он стократ слабее. Там неплохое - хотя и откровенно сорокинское - начало, но потом идет какая-то лажа.

А "Ад маргинем", похоже, напало на новую медную жилу: перепечатывать массовым (хоть по 5 тысяч) тиражом и делать статусными книжки, которые выходили незаметной сапой. До Елизарова так было с "Бананом" М.Иванова. Раньше "по краям" предлагалось мыслить, теперь там подбираются новые таланты.

Спайкер и Собакка уделывают Лондон

Повесть "Больше Бэна" Сергея Сакина и Павла Тетерского, получившую "Дебют", рекламировать не обязательно: и так прошумит. Вот Митя Ольшанский в газете "Сегодня" дал лучшую рекламу (цитирую то же, что Аделаида цитировала, - самый сладкий кусок):

"...выбор уважаемого жюри можно определить как исключительно гнусный. На фоне большого количества действительно хорошей прозы победили некие Сергей Сакин и Павел Тетерский - лица призывного возраста, сочинившие "Больше Бэна", - текст об их совместной поездке в Лондон. По количеству омерзительной ксенофобии подростковый роман бьет все рекорды: "подонки" (таково самоназвание авторов) рассказывают о той ненависти, которую они, побывав в Лондоне, испытывают к англичанам и лицам прочих национальностей. Оказывается, для "коричневой" пропаганды не нужен ни А.П.Баркашов, ни кинорежиссер Балабанов ("Брат-2"), ни даже модный прозаик Крусанов ("Укус ангела"). Молодежь придет и все сделает сама - так, что никакой фюрер не нужен. Грустно только думать, что члены жюри, литераторы взрослые и даже приличные, пресмыкаются перед этим "гитлерюгендом", выбирая именно эту политически ангажированную пубертатную бессмыслицу..."

Опоздал Ольшанский с карьерой литературного критика: такого спроса на разоблачителей "русского фашизма", как в перестроечном "Огоньке", уже - тьфу-тьфу-тьфу - ему не дождаться. И Сакина с Тетерским, хочется верить, за разжигание межнационально-конфессиональной розни, как того требует Ольшанский (вставая вслед за Басинским в замечательный ряд литературных критиков во главе с Ермиловым, которые не просто трахали нелюбимых, но и взывали к самой гуманной в мире прокуратуре), не привлекут.

И за пропаганду наркотиков - тоже. Кстати, вот поучительнейшая история из жизни Романа Тягунова. Появляется в газете "Вечерний Свердловск" заметка о том, как майор КГБ Такой-то (кажется, Дашевский было его фамилие) читает, представьте себе, свежий номер журнала "Урал". По обыкновению, поэтическую рубрику. И вдруг натыкается на СТРАННУЮ ОБРАЗНОСТЬ - "Засосут окружности огня...". Эге, думает майор. Читает дальше. Так и есть: "Во саду посею коноплю, в огороде - алые цветочки"! Поймали автора - молодого поэта Романа Тягунова - а у него наркотиков полон рот...

Теперь мы умные. Во всяком случае, должны. Обязаны понимать, что книжка - это не жизнь, что мысли, слова и действия героев не совпадают со всем тем же авторским, что писатель имеет право на, кхе-кхе, художественный вымысел...

Короче, "Больше Бэна" - это дневник двух подонков, которые три месяца жили в Лондоне за счет природной наглости и ловкости рук. Тоже своего рода выдающаяся колбасятина. Вообще, есть у меня серьезное ощущение, что процесс пошел. И в ближайшие 12 месяцев нам предстоит прочесть еще больше хороших новых текстов, чем в прошлом году.

Ваня и Зина - окна разинув

Перечитал фразу "еще больше, чем в прошлом году" да призадумался... Прошу вас, милые, не счесть меня брюзгой, но сейчас последует номер на тему "какие клованы" под названием "кухонная разборка из прошлого века".

Для начала представлю вам критика Александра Агеева. Вы его знаете по недавно открывшейся рубрике в РЖ, но подозреваю, что у большинства сетевых людей этим представления о Саше и ограничиваются. Он вообще ведет себя в литературе как-то, что ли, незаметно. Вот и Аделаида в своей предновогодней классификации писаревых наших дней не сказала об Агееве ни слова: вполне симптоматично. Это при том, что Агеев прекрасно пишет: остроумно, тонко, неторопливо-рассудительно, с неизменным уважением к читателю, в котором видит не объект воздействия, а собеседника, сомыслителя... Но он не делает одной важной вещи: не симулирует "своего мира". У критика, как и у писателя, должен быть сакраментальный "свой мир". Система аутичных взоров, как у Немзера, корпус гомункулусов, как у Басинского, дебильная концепция (это пусть как у меня), мания (тогда это пусть как у Кузьминского), вздорная идея, как у Данилкина, или чисто легкая умственная отсталость (Митя Ольшанский! Это тебе персональная номинация за твои антифашистские приколы). Агеев же все время апеллирует к скушному здравому смыслу, что может время от времени быть верным по существу, но невыгодно для, прости Господи, позиционирования. Поэтому, несмотря на то, что Агеев пишет действительно хорошо, а иногда и великолепно, он, что называется, "ничего не написал" (за одним важным исключением, о котором чуть ниже).

Вообще Агеев - персонаж (или, что круче было бы, автор) одного увлекательнейшего романа. О молодом преподавателе из Иваново (я туда заехал этой весной, но энергетика вынесла из города, как пробку из бутылки, буквально через час: трудное, судя по всему, место), который перебрался в Москву (в конце восьмидесятых) и поступил на работу в толстый журнал, чья редакция находится прямо у Кремля (а именно - в журнал "Знамя", но в романе он будет называться, наверное, "Пламенем" или "Новым веком"). Журнал - как, впрочем, и другие журналы в те годы - переживал звездный миг, который еще не считывался как лебединая песня. Печатал сенсационную долгоящичную словесность, имел баснословный тираж, влиял на все, что движется, выплачивал хорошие зарплаты и гонорары. Наш герой (почему не назвать его Евгением? Можно и Вадимом, но тогда придется вводить в сюжет кокаиновую дорожку, а в редакциях толстых журналов скорее пьют) пишет громкую статью - о том, что корни русской революции и прочих русских бед сидят в жизнестроительном пафосе Великой Русской Литературы, в ея невъебенной Духовности. Скандал! Автор знаменит почти как Горбачев. Жизнь удалась. И за звоном фужеров персонаж как-то не успевает ухватить то круглое мгновение, наступив на которое, жизнь несколько отклонилась от курса... На углу новоделят Храм Казанской Богоматери, через дорогу (герой любит смотреть из окна своего прокуренного кабинета на шумную улицу) открываются бутики, дети взрослеют... И - оппаньки - вдруг выясняется, что прошла куча лет, что цена кружки пива в баре, что во дворе редакции, которая некогда составляла одну пятисотую от зарплаты, составляет ныне одну двадцатую, что журнал никому не нужен на фиг (да еще подлецы ученые доказали на деньги Павловского, что чтение текстов с вертикально организованной страницы формата А4 жуть как вредит печени), а у героя нашего в лучших текстах по-прежнему ходит та старая статья, да и не ходит никуда, поскольку все экземпляры истерлись, а интернета тогда не было, так что и ссылку поставить нельзя... Тут-то и время для какой либо мистики, связанной, конечно, с тем легендарным текстом... Появляется некто в черном... Ой, нет, мне недосуг фантазировать далее. Слаповский бы закончил так: и написал этот чувак роман про свою жизнь, и дали ему, ясный пень, хорошенькую такую премию, Букеровскую такую. А как бы закончили вы?

Имя

E-mail

Я же возвращаюсь в свой цирк. Статья подобная действительно была Агеевым написана, называлась "Конспект о кризисе" (опубликована была, правда, в "Литобозе"), шум вызвала жуткий. И вот дословно помню цитату из отклика Ирины Роднянской, помещенного в "ЛГ": "Странно, что такие дикие идеи излагает не педераст Колбасьев, не русофоб Петухов, а Александр Агеев, человек позитивный".

Теперь цитата из новогоднего Агеева: вот как он реагирует на мои итоги года. "Читаю вот я победную сводку Славы Курицына с "числом полузверя" и благожелательно умиляюсь: ну надо же, какой спортсмен, какой гений самообслуживания, создающий и придумывающий для себя события, чтобы заполнить ими полупустое, в сущности, пространство бедного на реальные события литературного года! Акций и проектов - да, умопомрачительное количество. Где тексты, Зин?"

Подписывается Саша, таким образом, на роль пьяненького Вани, который помнит, что в семидесятых был некий чудесный грузин, публиковавшийся в "Дружбе народов", а с тех пор читать нечего. Нету текстов.

Ну, про то, что текстов нету, я разговаривать не буду. Весь год твердил, бубнил, тесал кол о том, что тексты наконец появились. У меня другая обида: странно, что такие дикие идеи излагает не землееб Астраханский, не мазохист Шпунтель, а Александр Агеев, человек позитивный. Позитивный - в том смысле, что Агеев искренне открыт миру, ждет от него, так скажем, "текстов", и готов им радоваться и удивляться. И почему-то не понимает, что Акунин и Болмат - это очень хорошо. Ну ясно почему: чакры какие-то закрыты. Вопрос иначе стоит: что делать? И раз уж идет такая пьянка, то я позволю себе два намека.

Намек первый, психоаналитический. Впервые я увидел Сашу лет эдак 13 назад в городе Дубулты, куда нас свезли на семинар в качестве молодых критиков. Главной ментальной фигурой, которую Саша распространял, был скепсис. Возможно, он был призван продемонстрировать взрослость и умудренность (ну, собрались молодые критики: нужно же попонтовать); наверное, породил его какой-то комплекс; конечно, это есть способ защиты ранимого организма от жестокого мира. Но все это неважно. Важно лишь, что скепсис мешает открыться чакрам. В дальнейшем общении с Агеевым я у него этой фигуры не замечал, но навсегда запомнил его тотально скептическим молодым человеком. Очень скепсис был к лицу Саше. Значит, не делся никуда. Сидит внутри, гад, мешает, собака, жить.

(Лирич. отст. Психоанализирование, конечно, большая гадость, но я позволил себе предыдущий абзац потому, что однажды таким же вот немудреным рассуждением серьезно помог одному приятелю. Приятель был гомосексуалистом и тяготился этим. То есть он гордился этим, конечно, ему очень это нравилось, но теоретически. Практически ему очень редко удавалось совершить половой акт, а приятель в них нуждался, в таких актах. Приходится, говорит, все время мастурбировать, член все время оранжевый, как в анекдоте про чувака, который вечерами смотрит порнуху и ест чипсы. Я бы, говорит, с удовольствием употребил бы в вагину девушку, но не встает на девушек. Хоть ты его режь! На мужиков встает по три раза в день, а мужики дают раз в полгода. А я хочу каждый день! Такие, короче, страдания молодого уральского педераста.

Мы с ним однажды как следует выпили... И разговор пошел за детство. И выяснилось, что, съезжая в нежном возрасте с деревянной горки во дворе, мой приятель засадил себе в жопу огромную занозу! Такую, что аж в больницу вынимать возили. Я ему и говорю: так вот она, твоя базисная травма! Вот почему ты гомотический сексуалист! Осознай это, и все пройдет! И впрямь: стоило ему это осознать, и педерастию как рукой сняло. На девушек с вагинами застояло. И стал он их употреблять, как и мечтал, каждый день. Более того: тут и мужики потянулись. Раз в месяц он себе и мужика позволяет. Вот какая неожиданная сила товарищеского психоанализа.)

Да, намек второй, конкретный. Вот Агеев сам недавно признался, что занят по жизни какой-то вредной чушью.

"Увы, у меня почти нет времени перечитывать русскую классику, потому что я читаю:

- от пяти до десяти ежедневных газет со всеми их приложениями;
- все приличные еженедельники в обложках и без;
- минимум десять ежемесячных литературных и окололитературных журналов;
- 20-25 разного качества и жанра книжек из тех минимум ста, которые за месяц проходят через мои руки;
- 10-15 сайтов Рунета (то есть, разумеется, обновления);
- множество рукописей, которые тоже про книжки".

Так не надо, Саша, всего этого барахла читать! Если тебе из периодики нужна информация, получи ее в РЖ и на "СМИ.РУ". И разнообразь свой досуг просмотром кино- и видеофильмов и пешими (можно и лыжными) прогулками в парке "Царицыно".

"Я каждый день выпиваю от одной до полутора бутылок водки, от половины до одной бутылки рома, от трех до шести бутылок пива (или баночек сидра) и бутылку портвейна - всего одну, но большую и на ночь. Зин, где мои штаны?"

В Караганде.

Гумберт и Гумберт здесь были

"В романе Набокова "Подвиг" англичанин-славист говорит, что есть страны и культуры, существующие, как в подлинной своей форме, - в мертвой форме. И такой страной он считал Россию. В сущности, это мысль самого Набокова, тайная его вера. Не нужна была ему живая Россия со всеми ее реальными, скажем так, шероховатостями. Вот Анну Курникову он бы одобрил: визуальную репрезентацию России - и не искал бы ее знакомства, но наблюдал бы ее со зрительской скамьи: мирный горбун, онанирующий впотьмах за занавеской (есть такая фраза в "Лолите"). Может быть, на манер Гумберта Гумберта, украл бы у теннисных мальчиков одно из ее потных полотенец".

Борис Парамонов о Курниковой как о Лолите. А рекламу Курниковой нижнего белья со слоганом "Чтобы яйца подпрыгивали", о которой Парамонов пишет, можно увидеть на "СпортсеРу".

Пригов и Porigov на родине Фудзиямы

Д.А.Пригов сочинил книжку про Японию. Ссылка ведет на фрагмент, опубликованный на сайте "НЛО" (книга, естественно, выйдет в одноименном изд-ве). Фрагмент содержательный и куда более разнообразный, нежели роман "Живите в Москве".

В эксклюзивном интервью нашему корреспонденту Дмитрий Александрович сказал, что настоящий мужчина должен сочинить три больших прозы: мемуары, записки путешественника и исповедь. "Исповедь уже почти на рабочем моем столе", - заявил Д.А.

Кирилл и Шиш о себе и о Винни-Пухе

Подводя итоги года и называя "поэтом года" Кирилла Решетникова (Шиша Брянского), я написал, что стихи его можно прочесть на "Митином жэ". Это правда, но не вся. Вот (чтобы уж сразу нескольких зайцев убить) наборчик линков из рассылки Псоя Короленко:

• Вавилон: http://vavilon.ru/metatext/vavilon3/reshetnik.html
• Вавилон: http://vavilon.ru/metatext/vavilon6/reshetnikov.html
• Митин: http://mitin.com/mj59/shish.shtml
• Ленин: http://www.imperium.lenin.ru/LENIN/0uzhas/23.html#shish1
• Решетников о первом концерте Псоя: http://www.screen.ru/club/tusovka/cat/psoy/
• Псой о Шише: http://www.russ.ru/culture/song/20001206.html
• Псой и Шиш вместе: "Внеочередные Лосевские Чтения": http://www.screen.ru/club/tusovka/cat/korolenko/
• Псой поет песни Шиша: http://www.ruthenia.ru/folktee/CYBERSTOL/psoy/psoy_spisok.html, http://imperium.lenin.ru/UR-REALIST/MP3/PSOJ-fakultet.mp3

Сапгир и мы

Объявление от Этера Паньи:

"Тактильная выставка памяти Генриха Сапгира

Время проведения с 19 числа января месяца года 2001 - до 28 января
Количество участников - (свободно)
Куратор проекта - Этер граф де'Паньи
Куратор пространства - Юрий Никифоров

Любой желающий может предложить свою работу или несколько работ к выставке. Для этого необходимо предоставить о работе следующую информацию в свободной форме:
1) Название работы
2) Автор
3) Краткое описание работы (5-6 предложений)
4) Отдельно, габариты работы
5) Потребности в пространстве и освещении
6) Желательно, информация для обратной связи

Информацию можно передать куратору проекта напрямую или через куратора пространства.

Информация для связи с кураторами:
Куратор проекта:
e-mail: piu@mail.ru
АРТ_ПОЛИГОН (Пушкинская, 10, что в санкт-Петербурге) по субботам с 15 до 17 часов
Куратор пространства:
Тел. 164-52-58 после 22-00

Одной из актуальных задач стоящих в современной культурной ситуации это выживание в эпоху крушения постмодернистской парадигмы. В современной культуре человек опирается на процесс обмена симулякрами все более усложняющихся структур. Подобная "виртуальность" знаков позволяет тотально отрывать имени от денотата и свободно им оперировать в культурном пространстве. Но значение подобным играм можно придать только в процессе динамического обменами этими опустошенными символами. Из-за потребности все более и более увеличить скорость обращения данного материала происходит сближение культуры с политикой и ее герметизация в высокоскоростных информационных потоках.

Шагом позволяющим, хотя бы на время, выйти из этого загерметизированного потока может стать попытка обращения к досимволическому миру, работа с симулякрообразующей реальностью, вытеснение ее в обозначаемое пространство. Область еще не замененная функциональными знаковыми объектами, очень узка и ее поиск это задача достойная серьезной разработки. Именно такой задаче посвятил всю свою жизнь великий российский "поэт" Генрих Сапгир. Сначала выход из плотных слоев советского жаргона, потом из бытовой речи, потом из руин речи, и, наконец, незадолго до своей смерти Генрих Вениаминович обратился к допредметной реальности - "фактуре реальности". Когда мимо тебя проносятся разноцветные потоки транспорта, их нельзя увидеть, но можно почувствовать узнать кончиками пальцев, кожей лица. Да, я думаю стоит подчеркнуть - ЛИЦА. Существует постмодернистский штамп, что искусству интересно не лицо, но маска, которую на это лицо надевают. Этот штамп превращает все искусство в игру сдергивания масок, сводит его к проблемам бекграунда. Но, на мой взгляд, подчинять искусство таким рамкам не плодотворный процесс. Не смотря на декларативность этого штампа, даже авторы работающие в постмодернистской стилистике, постоянное его нарушают, ищут путей обмана обмана.

Тоталитарные зиккураты власти построенные в течение 20 века падают один за другим превращая казалось бы общепринятые принципы в ничто, исчезающее даже как знак. Однако современное искусство все еще пытается работать, если не с идеальными о7бъектами, то с усредненными. В естествознании это можно сравнить с началом 19 века когда, признали, что объекты можно изучать не только твердые и жидкие, но и газообразные, однако ограничивались самыми первобытными методами работы. Ощущение микромира, в который мы попадаем с помощью современных творений, чаще всего обманчиво, за ним ясно различаются властные структуры политики и секса. Позиция, включения во власть, то, что Бодрияр называет соблазнением, ограничивает перспективный кругозор творца, замыкает его в постмодернистской (читай политической) стилистике. Но даже если признать собственную соблазненность, работа с глобальными объектами все равно становится все менее и менее актуальной. Власть перемещается на более низкие уровни, рассредоточиваясь в социуме, надевая чужие маски (см. выше). Власть переходит на микроуровень, с его фокусом внимания к фактуре смыслов и знаков.

Именно это, наверное, почувствовал и отразил в одной из последних работ Генрих Сапгир. В этой работе он обратился к тактильным объектам. Это обращение к персональной досимволической реальности, к ощущениям потребителя искусства. Тактильное искусство в принципе не только вовлекает читателя (зрителя - тяжело найти необходимое слово) в процесс создания, оно включает его в сам объект искусства, обращая его внимание на самого себя, оно даже делегирует ему актуальность и механизм подключения к той герметической реальности высокоскоростной информации, к которой практически невозможно достучаться иным способом.

Петербург - в отличие от южной столицы - город достаточно фактурный, не населенный бесплотными симулякрами, но в тоже время заполненный знаковостью. Человек, помещенный в такое пространство, вынужден защищаться, оберегая свое я от агрессивной среды, создавая второй уровень блокирования информации - тот самый герметизм петербургского стиля. По видимому тактильное искусство не только более понятно такому Петербургу, но и более актуально для вовлечения авторов в динамическую среду развивающегося искусства.

Искусство всегда шло по принципу англосаксонского права, по принципу прецедента. Сейчас предоставляется уникальнейшая возможность определить, что такое тактильное искусство, найти его душу и механизмы. Я думаю, каждый, кто может определить себя как человека фактурного, чьи следы отпечатываются на почве бытия, должен почувствовать свою близость этому нарождающемуся движению, и может быть, принять в нем участие".