|
||
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь |
Журнальное чтиво: выпуск двадцатый Дата публикации: 19 Декабря 2000 получить по E-mail версия для печати Мы на какое-то время потеряли из виду питерские журналы. Что нехорошо, и надо исправляться. А их накопилось, журналов питерских, - каждого по паре - так что хватит как раз до близкого конца этого нулевого года. Со всеми их питерскими стихами, романами, "эссеистикой и критикой", как в "Звезде" это называют, а также критикой без эссеистики из "НРК". Но обо всем по порядку. На два номера "Звезды" пришлось три романа: один - женский, один - про Бога и чеченскую войну и один - под названием "Корова". "Корова" не самого известного советского писателя Геннадия Гора - из последней подачи "полочных". И Андрей Битов в пространном предисловии "Перепуганный талант, или Сказание о победе формы над содержанием" по этой самой причине вспоминает лучший из последней "полочной" подачи - житковский "Виктор Вавич". "ВВ" ни по которым параметрам не похож на "Корову", и не вполне понятно даже, из каких соображений Битов помещает его между "Тихим Доном" и "Доктором Живаго". Разве затем, что "ВВ" откармливался от традиционной ВРЛ, а "Корова" - от формального авангардизма 1920-х. Причем от живописного даже скорей, чем от какого-то другого, по крайней мере молодой и "непуганный" (если оставаться в битовских терминах) Гор лучше всего переводится на живописный примитив "большого стиля", в другие времена выродившийся в соц-арт. Но "Корова", по крайней мере, хороша как памятник времени; два других романа не хороши никак. Как ни странно, они похожи (так что я даже богоискательного "чеченского" Чулаки - "Большой футбол Господень" - приняла поначалу за "женский роман"). В литературных упражнениях Гоар Маркосян-Каспер ("Елена") есть даже некоторая забавность: они с избытком украшены латинскими афоризмами. "...Увы, придется нам сразу декларировать свою полную неспособность к модной литературе, этому monstrum horredum, informe, ingens, в нашем извращенном воображении представляющей собой нечто почти медицинское, похожее на гинекологическое, урологическое и гастроэнтерологическое, или, выражаясь понятным языком, желудочно-кишечные отделения, функционирующие совместно, но не в здании больницы, а в канализационных трубах, поскольку находиться там приятнее для глаза и нюха, к тому же наверху все время стреляют". Декларация удалась. Стихи в "Звезде" тоже на одно лицо, как всякие инерционные стихи. Единственное полезное наблюдение здесь то, что инерция особенно охотно питается инерцией, поэтому у инерционного Кушнера масса малокровных клонов. Исключение - непонятным образом оказавшийся в бесформенном отделе "эссеистики и критики" легендарный автор "Казни Хлебникова" Алик Ривин, открывавший в свое время "подводную" антологию Константина Кузьминского. И часть стихотворений, опубликованных в 10-й "Звезде", входили в ту, подготовленную Г.Левинтоном, подборку. Погода смутная,судьба лоскутная, а жизнь минутная. Так марш вперед! Где б ни скитался я, как ни бросался я, не доискался я, чем кто живет... В 11 номере место Алика Ривина занимает Игорь Бурихин с замысловатым геополитическим бестиарием. А в сакраментальном отделе "Эссеистика и критика" кроме Алика Ривина обнаруживаем очередной доклад на очередной славистической конференции (на этот раз - парижской, и на этот раз - набоковской). Мишель Нике пересказывает "Венецианку" с присущей жанру "эстетической свежестью": "...Творчество Набокова, - сообщает он в итоге, - подобно окну на картине дель Пьомбо, остается открытым: открытым на другие берега, на другие миры и на многочисленные прочтения. Оно влечет читателя на зачарованные тропинки". И там же - в следующем номере - всеобъемлющий профессор культурологии, он же химик, романист и искусствовед Александр Чучин-Русов ("Прошлое обречено стать будущим") и неизменный Александр Генис ("Модернизм как стиль ХХ века"). И - не спора ради с обиженным Кириллом Кобриным, но для того лишь, чтобы определиться с жанрами и категориями, - попытаемся понять, что же подразумевает редакция "Звезды" под иностранным словом "эссеистика" (кроме "эстетической свежести", понятное дело). Судя по всему, подразумевает она, что девиз жанра - "Известное об известном", цель его - ликбез для малограмотных читателей, необходимое условие - провинциальный глобализм и широта взглядов автора (чтоб мореплаватель и плотник). Между тем "эссей", согласно настоящей жанровой идеологии, предполагает фрагментарность, субъективность (первые русские "эссеи" дословно переводили как "опыты"), и в его генезисе как раз антипросветительский - т.е. антиглобалистский - пафос; именно поэтому "эссей" менее всего должен напоминать "словарную статью" в какой-то итоговой энциклопедии конца века - то, что так или иначе создает на протяжении журнального цикла редакция "Звезды". Но, в конце концов, хозяин - барин, понимайте как хотите, мы здесь тоже - не ликбеза для. Между прочим, в гораздо большей степени подходит для пресловутого отдела постоянный автор "Звезды", необязательный и парадоксальный, всех раздражающий Борис Парамонов. Но Парамонов здесь слывет за философа. И в этом качестве он в 10 номере разбирается с писателем Добычиным и критиком его Берковским: Н.Я.Берковский, критикуя Добычина, совершил "серьезную этическую ошибку", однако Парамонова здесь более всего занимает парадокс Берковского - филолога "старой культуры" и рапповского критика одновременно. Парамонов, по своему обыкновению, подводит элементарную базу фрейдистского бунта: "Мальчик из интеллигентной семьи, истомившись отличной учебой и примерным поведением, подражает дворовым хулиганам: известный комплекс". Возможно, если б философ Парамонов почитал собственно филологические монографии Берковского, специализировавшегося в немецком романтизме главным образом, - все оказалось бы намного проще. Или наоборот - не так просто. Не Фрейдом единым, во всяком случае. Наконец, в этой же самой "Эссеистике и критике" "Звезда" отмечает 60-летие со дня гибели Льва Троцкого - статьей Юрия Колкера "Что осталось от гения". Point вполне неожиданный: уроки Троцкого (уроки прошлого) - в том, чтоб не торопить будущего, потому как "идея светлого будущего порождает кошмарное настоящее. Прилагая этот урок к нашим дням, можно допустить, что наибольшую опасность для человечества представляют сегодня даже не фундаменталисты (они, слава Богу, смотрят в прошлое), а радетели чистоты окружающей среды, зеленые во главе с Grееnреасе'ом и защитниками животных. Именно они - сегодняшние футуристы в прямом смысле этого страшного слова". В "Звезде" есть еще один постоянный гуманитарно-культурологический, с позволения сказать, раздел, куда помещаются многочисленные интервью и электронные эпистолярии, которые собирает у "известных культурологов" известная Надежда Григорьева. И в 11 номере Игорь П.Смирнов с Борисом Гройсом отмечают таким образом 60-летие Д.А.Пригова, - в разговорах о Хлебникове, Витгенштейне и генной инженерии. А вот в 10 номере у культурологической интервьюерши незадача вышла. Она чин чинарем свела знакомство с очередным "знаменитым современником", договорилась, заслала вопросник, а он в ответ - "полное отсутствие ответов или же издевательские ответы на мои вопросы". Вот так приблизительно это выглядит: "НГ: Насколько оживлена литературная жизнь в Аnn Аrbor? ОР: Не знаю. НГ: Насколько изучение литературы в Аnn Аrbor передислоцировалось в смежные отрасли наук: в социологию, в экономику, в философию? ОР: Не знаю, не интересовался этим вопросом. НГ: Какое будущее у славистики? Какое будущее у теории литературы? Какое будущее у истории литературы? Какое будущее у литературы? ОР: Поживем - увидим". ОР - это Омри Ронен. А вот уже самостоятельно - без посредства Надежды Григорьевой - переписываются Александр Архангельский с Жоржем Нива: "Жорж Нива - Александру Архангельскому Из Эзри в Москву 30 августа 1998 Дорогой Александр, и вновь будущее твоей страны неясно и туманно" etc. И в окончание филологической темы в "Звезде": 11 номер представляет подборку коротких статей В.Э.Вацуро, блестящих комментаторских миниатюр, последняя из которых, "Ю.Н.Тынянов и А.С.Грибоедов", - фактически опыт академического историко-литературного комментария к "филологическому роману" "Смерть Вазир-Мухтара". Завершают юбилейно-мемориальный раздел отрывки "Из дневника аспирантки" киевлянки Оксаны Супронюк: "В приближении к Вадиму Эразмовичу (Вацуро. - РЖ) было что-то облагораживающее, нравственно обязывающее, и в этом смысле он всегда ощущался человеком особого мира. Понадобилась вся моя сознательная жизнь и его уход, чтобы осознать, что этот особый мир был он сам". поставить закладку написать отзыв
|
inna@inna.kiev.ua |
|
||