Признаюсь, я - жадный читатель. Особое пристрастие питаю к хорошо оформленным изданиям, каковым, несомненно, является очередной номер "Критической массы" (#1 за 2003 год): плотная белейшая бумага, обложка в три цвета - лиловый, черный, изумрудно-зеленый. Внушительно.

Не ждите, что теперь я скажу, что это лишь видимость, ибо внутри только цветение - или только тьма. Внутри настолько лилово и по-разному, что обобщить довольно трудно. На первый взгляд - достойно и благоприлично. На более пристальный... (см. ниже).

Жанры высказываний многообразны. Помимо собственно рецензий, есть стихи (хорошие и не очень), интервью (на мой взгляд, весьма любопытные), размышления, публикации, эссе, а также тексты неопределенного жанра.

Чего, к счастью, нет (ну почти, почти нет) - это образцов столь популярного ныне "глумливого" стиля. Но нет и четкой структуры, позволяющей применительно к каждому сочинению заранее знать, чего от автора ждать - анализа книги или вольных полетов мысли.

Это, как я понимаю, входит в замысел главного редактора: аналитическое обозрение без четко обозначенных разделов, где надо еще потрудиться, чтобы сыскать как интересующую вас книгу, так и автора, за опусами которого вы следите. Кстати, сведений об авторах тоже нет - а жаль. Вернее сказать, напрасно. Эти сведения создают контекст, нередко - необходимый (тактика журнала "Неприкосновенный запас", где редакция не просто представляет авторов, но по мере надобности их позиционирует, мне кажется более эффективной) .

Что ж, без внятного оглавления и сведений об авторах тоже можно. Только нужно ли? И если нужно, то зачем?

В одном отношении мне не очень повезло: в КМ # 1 за текущий год я нашла всего три книги, которые сама уже читала, так что только в этих случаях могла напрямую сравнить свое мнение с чужим. Это "Богема" Олега Аронсона, "Прагматика культуры" Александра Долгина и "Характеры и расстройства личности" Вадима Руднева.

С Аронсона и начну.

Оксана Тимофеева, рецензируя "Богему", главной референтной фигурой для автора книги считает Жоржа Батая. По ходу рецензии мы наткнемся, кроме того, на имена Мосса, де Сада, Ницше, Бланшо, Жана-Люка Нанси, Бодрийара, Беньямина и, разумеется, Бодлера. Да, еще Мамардашвили и Аверинцев.

Про социальную функцию двух последних, наверное, и стоило бы подробнее поговорить, потому что здесь Аронсон, как мне показалось, нащупал очень значимое для эпохи 70-х явление, к тому же рискнув поставить в тот же ряд героя фильма Отара Иоселиани "Жил певчий дрозд".

Аверинцев не был, разумеется "своего рода "денди" от филологии" (цитирую О.Тимофееву, с. 69) - скорее уж Мераба Мамардашвили можно было представить как денди, но не от философии, а просто денди. Элегантный даже в потертом свитере, скульптурный, любимец женщин, ценитель и толкователь Пруста, знаток, гурман...

Да, было такое размытое, динамичное образование, вполне богема - в понимании Аронсона, и не скажешь, ни кто туда заведомо не мог входить, ни кто заведомо входил. Потому что на полупубличных лекциях Аверинцева и Мамардашвили рядом оказывались люди, которые никак не могли пребывать друг с другом в общем публичном пространстве повседневности - только "богемный" elan их и объединял, все остальное - разъединяло...

Забавно вспомнить, что моими постоянными соседями на этих лекциях были два будущих министра, член одной из будущих президентских команд, а также вполне богемные поэты, художники и лица без определенных занятий, но с университетскими дипломами. Раскрытие социальной и культурной неслучайности таких сюжетов мне показалось самым интересным у Аронсона.

Что касается книги Руднева "Характеры и расстройства личности", то, пролистав ее, я все же решила далее не испытывать судьбу, столь недвусмысленно угрожавшую мне разлитием желчи. Рецензент сего труда Виктор Мазин не в пример храбрее меня. К его оценкам я присоединюсь, отдав при этом должное акробатической ловкости, с которой рецензент избежал "последней прямоты".

Так, вместо того чтобы сказать нечто наподобие "не в свои сани не садись", рецензент оценил научный труд Руднева как "эклектичный постмодернистский роман", вдобавок дав понять читателю, что это всего лишь mot, ибо введена эта оценка труда Руднева как гипотеза.

Надо сказать, что в искусстве экивоков Мазин не одинок. Еще несколько рецензентов, кто - в тоне извиняющемся, кто - с нескрываемым лукавством, не то чтобы начинали за здравие, а заканчивали за упокой - ни боже мой! Кто ж нынче ожидает такого простодушия? Но ближе к середине текста, и уж точно - в конце его непременно выясняется, что тут не о мелких оплошностях речь, а, как минимум, о замысле. Например, так пишет Сергей Полотовский о романе Коупленда "Пока подружка в коме".

Книгу Александра Долгина я тоже читала. В ней, несомненно, есть энергетика, интеллектуальный посыл. Многое сказано нечетко - думаю, оттого, что сам автор "заряжен" на уровне видения свойств своего идеала, но не на уровне последовательности шагов на пути к его достижению. А рецензент Сергей Зимовец уснастил свой текст оборотами, еще более удаляющими читателя от понимания стратегии Долгина. Как, к примеру, прикажете понимать фразу:

"Это интерфейсы вне границы, которые порождают интериорность и экстериорность качества и конституируются в основании всякой системы целерациональности". (с.81)?

И далее по тексту - впрочем, читатель может и сам попробовать это блюдо - не рецензию, разумеется, а первоисточник, то есть книгу. Продолжая бесхитростную кулинарную аналогию (предложил ведь нам замечательный критик А.Агеев целый сезон делить с ним его "Голод"), скажу, что по части блюд редакция КМ #1 (2003) посадила читателя на своеобразную диету.

А именно: преференции отданы изданиям Фонда "Прагматика культуры", который издает и само это аналитическое обозрение. Вообще-то это не считается благоприличным. То есть, разумеется, никому не возбраняется составить путеводитель-каталог по собственным изданиям, нечто наподобие "Наша критическая масса". Однако это иной жанр, не правда ли?

Мой друг и коллега, человек большой профессиональной эрудиции, прочитав КМ # 1 за прошлый год, спросил меня: "Вы заметили, что журнал этот - на удивление левый? Вот в этом номере Бренер, значит - ждите в следующем Кулика". И ведь как в воду смотрел - Кулик явил себя в рецензируемом номере в беседе с Екатериной Деготь, скромно упоминая времена, когда он "был собакой"...

Безусловная удача номера - два материала о композиторах и их музыке. Это интервью с Леонидом Десятниковым (беседовали Елена Фанайлова и Глеб Морев) и рецензия на мемуары и дневники Георгия Свиридова, образцово (судя по рецензии Романа Рудицы ) изданные А.С.Белоненко.

Что, на мой взгляд, стоит поставить в заслугу Глебу Мореву как главному редактору - так это разнообразие обсуждаемых в КМ культурных феноменов и форм, в которых это обсуждение реализовано. В #1 КМ за 2003 год находим публикацию двух текстов Мориса Бланшо в переводах Виктора Лапицкого (с его же кратким, но емким введением) рядом с рецензией Ю.Подороги на книгу переводов из Бланшо; две рецензии на книгу В.Курицына вместе с шутливым дружеским посланием, ему адресованным. Свободные размышления Егора Селиверстова под заглавием "Нигде кроме" об особенностях российского рекламного пространства соседствуют с сугубо профессиональным разбором (точнее - разносом) статей о Петрарке и Бокаччо в "Истории литературы Италии" ( продукция ИМЛИ ), проделанным Ларисой Степановой.

Что под одной обложкой мы находим архивную публикацию шутливых (!) писем Сталина, пристрастные мемуары Игоря Смирнова о покойном академике Панченко, философское эссе Александра Секацкого и пронзительные стихи Марии Степановой, врезанные в текст Бланшо (видимо, в надежде на эффект контрапункта - по-моему, состоявшийся), - может быть оценено по-разному.

Однако повторюсь: я бы желала КМ большей выстроенности. Ведь то, что помещено на титульном листе, напоминает оглавление, но им не является. Однако едва ли ожидается, что читатель станет методично листать КМ просто от начала до конца. Поэтому на с.3 дан список рецензий, составленный по алфавиту авторов отрецензированных книг, но не рецензентов. Так что если я хочу узнать, про что написали Илья Калинин или Елена Ознобкина, то, во-первых, мне придется просмотреть полный список всех рецензий. Во-вторых, если бы эти авторы высказались не в жанре рецензии, то как можно догадаться, где именно искать их тексты? Вот ведь беседовала Елена Фанайлова с Леонидом Десятниковым, но имени ее ни в одном из оглавлений не сыщешь.

Упомяну три рецензии, которые считаю образцовыми с точки зрения учета интересов читателя. Это текст Елены Ознобкиной (о книге А.Н.Олейника "Тюремная субкультура в Россиии"), рецензия Максима Кронгауза на книгу А.Д.Шмелева "Русская языковая модель мира" и анализ сборника "Термидор" (составитель - Модест Колеров), предложенный Александром Дмитриевым.

И А.Дмитриев, и Е.Ознобкина сумели достойным образом представить рецензируемые книги, но одновременно добавили к этому свое - более объемное - видение предмета, свой анализ и прогноз.

Рецензия М.Кронгауза не только позволяет понять, о чем нам рассказал в своей книге Алексей Шмелев, но и как именно это сделано. Кронгауз акцентирует то, что научная убедительность книги Шмелева в данном случае удачно совмещается с ее литературными достоинствами - Шмелев написал научный труд, но способ изложения и открытая заинтересованность в диалоге с читателем делает его книгу действительно доступной широкой аудитории.

Безусловное достоинство КМ - это целенаправленное расширение тематического спектра рецензируемых изданий. Если в круг внимания "многочитающих" гуманитариев нынче стабильно входят труды по истории, философии, антропологии и этнографии, равно как и парадигматические работы по истории искусства или - что куда реже - истории музыкальной культуры, то этого никак нельзя сказать о книгах по фотоискусству и уж во всяком случае - о трудах по психиатрии.

Поэтому отдельное спасибо Гражине Будинайте за обстоятельный разбор книги группы итальянских психиатров "Парадокс и контрпарадокс" - о принципах психотерапевтической работы с семьями, где есть больной шизофренией. Если Лэнга еще в 70-е годы у нас все же можно было прочитать хотя бы в оригинале, то о миланской школе семейной психотерапии и сегодня знают только профессионалы.

Вот ведь так и остался незамеченным читающей публикой вышедший по-русски еще в 1997 году знаменитый учебник Карла Ясперса "Общая психопатология" в отличном переводе Л.О.Акопяна - а он куда более читабелен, чем современная "радикальная" художественная литература.

Выйди эта книга Ясперса сегодня - быть может, мы бы и о ней вначале прочитали в КМ ?