Экологистам приходится выбирать между утопичностью и второсортностью. Во времена Тедди Роззака и Петры Келли утопичность представлялась более удачным выбором, а второсортность еще не была осознана. Экологические анархисты критиковали абсурдность (в общем-то, очевидную) "машинной цивилизации", предлагая другие модели цивилизации - не менее абсурдные. Экологические активисты боролись - и сегодня продолжают бороться - против отдельных "безобразий". И те, и другие совместно образовывали некое гармоничное единство в рамках лозунга "Think globally, act locally".

Но уже в 1984 году Джонатон Поррит, лидер британских "зеленых", приводя очередные примеры цивилизационной абсурдности, сделал такой интересный акцент: "Мы загрязняем планету даже в процессе борьбы с загрязнением" (Jonathon Porrit, Seeing Green. - Oxford, 1984). Разумеется, экологический анархизм "сдулся" вовсе не потому, что Поррит обронил эту фразочку. Экологическая революция пошла на убыль вместе с Революцией как таковой: нынешние "борцы за мир", "борцы за права" и пр. ничем не лучше нынешних борцов за охрану природы. Последние хотя бы берегут чистый воздух на территориях своих стран (выметая всю грязь в те страны, которые не брезгуют "грязным подъемом"). Но фраза Поррита выражает идею глобальной безнадежности экологического движения. Экологисты не просто перестали "думать глобально", повзрослев, разжирев, обленившись, растеряв "пассионарность". При всем желании экологисты не могут "думать глобально", поскольку эти мысли приводят к слишком радикальным выводам.

Что ж, давайте подумаем за экологистов. От кого необходимо защищать природу? От человека. Но ведь человек также обладает некой природой, некой естественной составляющей. Значит, речь идет и о защите человека, естественного в человеке, от всего "противоестественного". Вот вам, собственно, идеология экологического анархизма в кратком изложении: государство - это тоже машина. Поэтому защита естественных, неформальных человеческих отношений от отношений искусственных, формальных (государственных) тоже оказывается защитой природы, в данном случае - природы человека.

Эти простые построения можно подтвердить построениями более сложными. Человеческие орудия все меньше зависят от человека и все больше - друг от друга. Орудия составляют сегодняшнюю среду обитания человека - от "машины для жилья" (дом в определении Корбюзье) до "государственной машины". Человечество, таким образом, окружено не биосферой, но техносферой, оказавшись составной частью этого комплексного инструмента. В результате у обитателей искусственного мира развивается "робопатология" (термин Л.Яблонского, подхваченный Монтегю и Мэтсоном). "Будучи продуктом общества, которое поклоняется механизмам с их производительностью, размеренностью и запрограммированностью действий, робопаты имитируют машины. Их патология обусловлена стремлением существовать наподобие роботов" (Montagu A. and Matson F. The Dehumanisation of Man. - N.Y. 1983). Действительно, идеалом современного мужчины выступает голливудский робокоп - верный и бесполый. Но основная проблема - вовсе не в жестокости и "бездушии" робопатов (на что напирали Яблонский, Монтегю и Мэтсон, а до кучи - Эрих Фромм). Как творение человека техносфера не может быть сложнее человека, и поскольку стопроцентный КПД ни для какого акта творения невозможен, техносфера заведомо проще породившего ее человечества. Став, однако, частью техносферы, человечество вынуждено сделаться еще проще, деградировать до уровня собственного инструмента. Это неуклонное движение к простоте воспринимается часто как движение "назад, к природе", прочь от "интеллигентской зауми". В реальности же речь идет всего лишь о движении от сложных механизмов к простым, от часов - к кувалде, от "Юникса" к "Майкрософт Виндоуз". Любые попытки технического решения экологической проблемы не затрагивают главного - поскольку истинным движением к природе было бы уничтожение техносферы.

Что, однако, останется от человека без его многочисленных орудий? Не забывайте: искусство, наука, философия, религия - такие же машины, как государство, Интернет и фондовая биржа. Икона - машина для молитвы ("костыль духовности", по выражению Флоренского), музыка - орудие для передачи эмоций. Без учета нашей глобальной "замашинизированности" защита природы вырождается в элементарную работу мусорщика. Вполне можно представить себе демонстрацию очередных "зеленых" под пламенным лозунгом: "Не курить, не сорить". Второй сорт, как и было сказано. Но для сохранения утопических - глобальных - позиций, экологисту придется стать последовательным мизантропом. Призыв "Долой человечество", однако, слишком радикален, чтобы собрать под собой толпы демонстрантов. Экологическое (мизантропическое) сознание становится индивидуальным, тайным, оставляя на поверхности элементарный цинизм. Любая ценность воспринимается как "человеческое, слишком человеческое", как не более чем очередное орудие. Стоит ли молиться на молоток? Нет, молотком полагается забивать гвозди. Стоит ли бороться за идею? Нет, идею полагается использовать, чтобы сколотить на ней политический капиталец. Идея "защиты природы" - не исключение. Ведь "Природа", превратившись в ценность, в абстрактное понятие, стала очередным орудием. А значит - тоже объектом борьбы. Либо объектом использования.

Кирилл Якимец