Русский Эльдорадо

Ганноверские аристократы, недоучившиеся вестфальские бурши, баварские крестьяне, геттингенские профессора, разорившиеся купцы из Восточной Пруссии - добирались, часто пешком или на перекладных, до Петербурга, чтобы, поправив дела, вернуться на родину или насовсем остаться в дикой, но богатой стране. Германия раздроблена и перенаселена, перспектив практически никаких. Здесь же, в России, их удивляло все - гигантские расстояния, средневековый абсолютизм "ханов"-царей, богатство и расточительность местной знати, покорность и радушие народа.

Сын нижнесаксонского крестьянина Генрих Шлиман приехал в Петербург без гроша. Уехал миллионером, продав русской армии на гигантскую сумму картонных коробок. Еще раньше уроженец Бохума Остерман, заколовший во время студенческой попойки своего приятеля, сделал в России блестящую карьеру, став канцлером Империи. В восемнадцатом веке "гешефт в России" напоминал современный теневой бизнес - минимум вложений, максимум сообразительности. Прибыли колоссальные. Даже бездарь может неплохо устроится. В Россию едут отнюдь не лучшие люди, глупый "немецкий принц" Трумф Ивана Крылова или симпатичный, но простоватый прусский рекрут Карл Иванович из "Детства" Толстого - прекрасная тому иллюстрация.

Для простых русских того времени немец, вообще иностранец с запада, - полусказочный персонаж, имеющий однозначно отрицательные характеристики. Для немцев русские - варвары, живущие по своим непонятным туземным законам.

В 1771 году в Москве случилась эпидемия чумы. Толпы простонародных богомольцев ходили крестным ходом по городским улицам, собирались у церквей, лишь потворствуя заразе. На базарах гарнизонные солдаты торговали снятым с умерших платьем. Санитарный инспектор доктор Иоганн Якоб Лерхе первый раз приехал в Россию в 1731 году, теперь ему - московскому санитарному инспектору - предстояло руководить борьбой с эпидемией.

Первым делом немец приказал навести на улицах строжайшую дисциплину, закрыть церкви, не пускать народ к чудотворным иконам. Больных заперли в карантин. Доктор в сопровождении помощников (все они также были выходцы из Германии) ежесуточно объезжал город с инспекцией. Народ отнесся к указаниям Лерхе крайне недоброжелательно: "Немец готовит приход Антихриста. Церкви позакрывали, православных изводят!" Властям с трудом удалось предотвратить погромы. Многим иностранцам пришлось срочно бежать из Москвы.

Чужой умный

В глазах русского аристократа немец - не англичанин и уж тем более не француз. Немец - "ближний иностранец", управляющий, обслуга.

В "Обломове" Штольц-младший "немец только наполовину", его мать потомственная русская дворянка, пускай и совсем обедневшая. Ей совершенно непонятен собственный муж - практичный, молчаливый, с короткой деревянной трубочкой в крепких зубах, прямой, как палка, бюргер с вечно красными жесткими руками: "Она боялась, что сын ее сделается таким же вестфальским бюргером, из которых вышел отец. На всю немецкую нацию она смотрела как на толпу патентованных мещан, не любила грубости, самостоятельности и кичливости, с какими немецкая масса предъявляет везде свои тысячелетием выработанные бюргерские права". Немец для среднеобразованного русского - скорее некая переходная стадия, мост из славянской простоты и дикости к западноевропейскому изяществу.

Немецкая аристократия, интегрированная Романовыми в российское дворянство, это отдельный вопрос. Немецкая знать была очень разная. Остзейские бароны, частично так и не покинувшие Прибалтику, продолжали функционировать по созданной веками рыцарского средневековья "немецкой схеме". Породнившиеся с августейшей фамилией владетельные князья вошли в круг традиционного высшего света - Ольденбургские стояли рядом с гедеминовичами Трубецкими и рюриковичами Оболенскими. В "первом пажеском" уже нет разницы, кто твой пращур - курфюрст Бранденбургский или Чингизхан. Высший свет смешивал голубую кровь - так знаменитый Феликс Юсупов по одной линии приходился праправнуком королю Пруссии, по другой был потомком монгольского военачальника.

Приехавшие в Россию большей частью при Екатерине и во времена Наполеоновских войн дворяне рангом пониже слились с кастой "служивых". Здесь, кстати, доходило до комических ситуаций. Часто эти люди хотели стать русскими больше, чем сами русские. Примечательно, что среди участников и покровителей крайне правых группировок начала двадцатого века немцев было очень много.

Нелюбовь к французам и англичанам возникала в России временами и часто направлялась сверху. Париж шельмовали за мятежный дух, безбожие и разврат, британцев называли хитроумной "нацией лавочников". Только германофобия имела практически постоянный характер.

При Анне бывший петровский драгун Артемий Волынский поплатился за антинемецкие высказывания головой. Почти сразу он стал для рефлексирующего дворянства идолом. Спустя двадцать лет русская гвардия восстала против невыгодного для России мира с Фридрихом Великим и засилья милых Петру Третьему голштинцев. При Екатерине простой народ во время пугачевских бунтов убивал врачей и чиновников-немцев. В тридцатые годы девятнадцатого века Ермолов иронично просил Николая: "Сделайте меня немцем". С годами карикатура германца лишь приобретала новые черты. Непонимание, зависть, страх оставались.

В качестве ремарки отметим, что русский всегда боялся немца, но подспудно уважал его и даже хотел. Немец - работящий, аккуратный, обязательный и - пускай и без славянского надрыва, без слез и кулаков, "без души", - идеальный управляющий, благодаря которому все и держится на плаву ("мы гуляем - немец работает"). Стоит отметить, что образ этот актуален и в наше время - несколько лет назад один из авторов "Русского телеграфа" остроумно заметил, что Борис Березовский, если абстрагироваться от его очевидного "семитского мифа", играл в боярском ельцинском Кремле именно такую - "немецкую" - роль.

Царь (не важно, что генетически он часто стопроцентный немец) всегда наш, русский - он как бы с народом. Адъютант, министр, секретарь - немец. Петр Первый, хотевший быть немцем и стремившийся к порядку и систематизации, к насаждению чего-то чуждого, столкнулся с народным отчуждением - "немцы царя подменили". Позже цари вели себя по иному. Пускай сейчас, после Герцена и Толстого, мы воспринимаем Николая Первого, скажем, абсолютно немецким человеком. Но то, "каким был царь в реальности" не так уж важно, важнее, как народ воспринимал этого царя тогда, как создавалось мифотворчество о царе, как его рисовали. А рисовали царя русским, "царем-батюшкой". В этом плане, кстати, отчасти примечателен феномен Путина. Выбрав Путина царем, русские выбрали немца. Устав от своих ярких самодуров, народ полюбил вдруг адекватного и спокойного, но чужого.

Dahin und zuruck

Образ самой Германии стремительно изменялся за двести лет послепетровского времени. Постепенно простака Михеля вытеснял высокомерный тевтон, агрессивный прусский офицер. При Екатерине, Павле, Александре, Николае Германия слабая, раздираемая внутренними противоречиями "страна философов". Во второй половине девятнадцатого века единая держава, "страна солдата", центральный сценический персонаж Европы, Германия все больше и больше угрожает самой России.

Но изменился весь мир. Во второй половине девятнадцатого века Россия - сильная европейская держава, заинтересованная не в "перекати-поле", а в западных профессионалах, управляющих, инженерах, банкирах, промышленниках. Конечно, Россия осталась Россией и авантюристу здесь по прежнему можно было "украсть", но теперь красть приходилось по-умному

Немец-коммерсант пошел другой. В 1913 году Шлиман не сделал бы в России миллионного состояния. Штольц-старший достиг карьерного потолка, став управляющим имением. Его европейски образованный сын носил шелковые рубашки и ездил на промышленные выставки в Европу. Успешный коммерсант и миллионер, Андрей Штольц на три головы опережает своего русского сверстника - барина Обломова: "он идет твердо и бодро, тратя каждый день с ежеминутным контролем издержанного времени, труда, сил души и сердца".

Один за другим в Петербурге появлялись эмиссары ведущих западных предпринимателей - Сименсы, представители Круппа, посланцы Ротшильдов. Но и их отношение к России лучше всего видно из слов Вернера Сименса. "Dahin und zuruck" - писал он брату в Берлин. "Туда и обратно" - максимум прибыли за короткий срок и немедленное возвращение домой. Немцы, англичане, шведы по-прежнему не понимают, как можно основательно делать бизнес в стране, где даже государь берет взятки.