Гоббсовская концепция "войны всех против всех", безусловно, ошибочна. Любой биолог знает, что жизнь в биоценозе не сводится к "борьбе за выживание". Слово "биоценоз" здесь вовсе не является метафорой или указанием на наглядный пример. Если человеческое общество "отпустить на волю", то оно, пройдя стадию этой самой пресловутой "войны всех против всех", успокоится, "вписавшись" в биосферу. Еще Торо отмечал миролюбивость дикарей - если сравнивать их с "цивилизованными" людьми...

Коль скоро, однако, речь заходит о государстве, социальном артефакте, машине - конкурирующей с биосферой, паразитирующей на биосфере, но не являющейся частью биосферы, - Гоббс оказывается прав. Всеобщая смута, возникающая при ослаблении государства, - это не естественное природное состояние общества, а состояние общества, переходное к естественному.

Таким образом, на одном конце у нас "первобытный рай", на другом - "сильное государство", а в промежутке - различные стадии всеобщей неразберихи. Необходимость "сильного государства" для жизни я здесь обсуждать не буду: необходимость эта сродни необходимости любой прочей машины - и столь же сомнительна "с точки зрения вечности" (или, по крайней мере, с точки зрения природы). Но "глобальные" точки зрения сами по себе весьма сомнительны. С точки же зрения отдельного человека необходимость ружья, например, определяется положением самого человека: находится ли он под дулом этого ружья или держится за спусковой механизм (извращенное совмещение этих позиций я здесь тоже обсуждать не буду). Государство, может быть, мешает свободному развитию бизнеса, как полагают некоторые либералы, зато помогает некоторым интеллектуалам существовать за счет так или иначе обставленных - и оправданных - экспроприаций (механизмом осуществления которых оно и является). Дополнительной, а вовсе не основной (но от этого не менее существенной) задачей государства является удержание людей от состояния "переходной смуты".

Поэтому любые споры государственников о формах государственного правления - самоубийственны. На "государственном" краю описанной выше шкалы находится веберовское "учреждение", "полностью рациональное господство" (оно же - "бюрократия"). Работники любого формального учреждения знают, что эффективность требует единоначалия и пирамидальной иерархии. Впрочем, любое учреждение, а не только государство, расшатывается изнутри сомнениями, причем все эти сомнения имеют для различных учреждений одинаковую форму. В церкви (которая - тоже учреждение) бюрократизации противостоят сторонники разного рода изначальных традиций, опирающиеся на священные тексты. В государстве бюрократизации противостоят сторонники традиций "священно-монархического" управления (пример - русские славянофилы начала XIX века), а также сторонники "демократии", то есть также сторонники определенных идеализированных традиций. В корпорациях противники бюрократизации опираются на традиции "свободного предпринимательства". Таким образом, конфликт описывается оппозицией бюрократизация vs. идеализированная традиция. При этом бюрократизация предполагает единоначалие, идеализированная же традиция выглядит либо откровенно-анархической, либо "священно-монархической", что, по сути, то же самое: ранние русские "славянофилы" отлично общались с "анархистами" в гостиной у Герцена, расходясь лишь в деталях, поскольку "священный царь" может быть инструментом правления, но никак не может быть субъектом власти (анархисты же предпочитали в качестве священных коров почитать Природу и Науку).

Откуда же берется анархическая идеализированная традиция? С другого конца шкалы! Дело в том, что перед нами вовсе не альтернатива (типа "государство vs. дикарство"). Государство надстраивается над "дикарством", как вообще "теоретическая" культура надстраивается над "симпрактической" (термины В.Н.Романова). В "симпрактической" культуре передача стиля и навыков происходит на личном примере, при помощи передачи "моторных схем"; в "теоретической" же культуре - путем передачи словесной информации. Романов как раз говорил об альтернативности этих подходов, однако любую теоретическую конструкцию можно рассматривать как инструмент - наряду с дубиной или "палкой-копалкой". Обрастание теоретическими схемами, таким образом, ничего не меняет по сути, а пресловутое "непонимание" между горожанином и крестьянином носит не сущностный характер, а полностью аналогично непониманию, к примеру, между городским "физиком" и городским же "лириком".

Таким образом, для любого человека государство, подобно прочим инструментам, реально существует лишь в те моменты, когда человек этим инструментом пользуется (либо когда действие инструмента направлено против этого человека). Постоянно же, "по жизни", человек пребывает в анархическом состоянии, не предполагающем отношений насильственной власти. Власть "бытовая" основана на доверии (доверие ученика к учителю, доверие пассажира к водителю etc.). Понятно, что эта идиллия никогда не воплощается полностью - хотя бы потому, что современный человек вынужден много общаться с чужими ему людьми, взаимоотношения с которыми требуют формальных механизмов. Однако попытки использовать формальные - "теоретические" - механизмы в кругу своих выглядят комично, если не безобразно (судебные тяжбы между родственниками, политические споры в постели). И равным образом неуместно выглядят попытки распространить неформальные - "симпрактические" - отношения в формальной среде. Любое отстаивание идеализированных ценностей, любая борьба с бюрократизацией и единоначалием здесь является борьбой с учреждением как таковым. В случае государства борьба эта может иметь смысл, когда человек не нуждается в этом инструменте. Люди, однако, боятся признаваться (себе) в подобных крайностях и честному анархизму предпочитают никуда не годные варианты "государства с человеческим лицом" (всякого рода варианты коллегиального правления - от олигархии до демократии). В большинстве же своем люди вовсе не стремятся избавиться от государства, но лишь пытаются навязать государству разного рода негосударственные ценности - просто из-за того, что не могут на рабочем месте расстаться с воспоминаниями о теплой постельке. Вот и бродят по трибунам, кафедрам и телеэкранам "жесткие государственники", рассуждающие о "демократических ценностях" - не понимая, что у себя дома надо быть анархистом, а на работе - монархистом и бюрократом.

Кирилл Якимец