О мобилизационной готовности

Мы установили, что тотальной мобилизацией можно именовать такую крайность напряжения военного усилия нации, которая устраняет на своем пути все внутренние препятствия к наращиванию напряжения до последних пределов, до проникновения военным усилием каждой клеточки национального организма. "Для этого нужно вооружаться вплоть до самых костей, вплоть до тончайших жизненных нервов. - утверждает Эрнст Юнгер. - Задачу осуществления этого принимает на себя Тотальная мобилизация, тот акт, через который широко разветвленная и многократно дифференцированная электрическая сеть современной жизни одним щелчком на распределителе подводится к большому потоку военной энергии".

С последними словами о "щелчке рубильника", впрочем, трудно согласиться - характер современной войны говорит нам скорее об обратном - о постепенном вхождении в войну, о распространении войны на всю жизнь социума, даже ту, которую войны индустриальной эпохи оставляли относительно незатронутой. Связано это с тем, что мир вступил в период войн на национальное уничтожение, сохранение жизни людей в них обуславливается уничтожением политических и социокультурных субъектов, наций. Размытая во времени, - современная война начинается задолго до начала, а ее формальное окончание обычно оказывается тем моментом, после которого и начинается "все самое интересное". "Генеральное сражение", даже в самом расширительном смысле этого понятия, не ставит пределов мобилизации.

"Техническая сторона Тотальной мобилизации, между тем, не является решающей. Ее предпосылки, как и предпосылки любой техники, расположены гораздо глубже: назовем их здесь готовностью к мобилизации", - утверждает Юнгер. Мобилизационная готовность нации - это наличие необходимых для войны ресурсов, их доступность для мобилизации, существование и эффективность структур, которые могут переводить мирных людей и объекты на военные рельсы, а главное - наличие мобилизационной установки. То есть понимание войны, ее характера, ее необходимости и возможных форм участия в ней каждого.

Нация, обладающая высокой мобилизационной готовностью не просто способна быстро выполнить стандартные процедуры военной мобилизации, но и готова будет к самомобилизации в случае разгрома ее военного и политического центра, способна будет сама вырабатывать новые формы мобилизации и борьбы против противника. "Тотальная мобилизация, - вновь обратимся к Юнгеру, - намного меньше осуществляема, чем она осуществляет самое себя; в военное и мирное время она есть выражение тайного и нудящего требования, которому подчиняет нас эта жизнь в эпоху масс и машин". Нация с высокой мобилизационной готовностью даже в случае первоначальных поражений способна будет одержать победу в пролонгированной войне с нацией, обладающей более низкой мобилизационной готовностью...

О мобилизационной неготовности

Нормальной мобилизационной готовностью может считаться готовность к мобилизации всех тех, кто в случае войны примет непосредственное участие в боестолкновениях. Хорошая мобилизационная готовность - готовность всех лиц трудоспособного возраста. Отличная мобилизационная готовность - готовность всех граждан государства. По этому критерию мобилизационная готовность нашей страны на сегодняшний момент может быть оценена как катастрофическая. Это означает, что к войне не готова даже армия мирного времени. Существование в российской армии частей "постоянной боевой готовности", автоматически предполагающее, что даже в нынешнем составе, по штату мирного времени, армия в целом к войне не готова. Это самое позорное положение нашей армии со времен чуть ли не разгрома при Нарве...

Возможность говорить о России как о военной державе сохраняется исключительно благодаря накопленному страной громадному материальному и военно-техническому потенциалу, который в умелых руках представлял бы собой огромную силу. А вот количество умелых рук понижается. Понижается не только в смысле штатной численности личного состава, но и в смысле реальной утраты военного профессионализма теми, кто носит форму и контролирует оружие.

Неуклонно снижается и мобилизационная база нашей армии. Отказ от мобилизационной готовности захватил подавляющую массу граждан. Современная российская армия комплектуется не по призывному, а, фактически, по рекрутскому принципу. В нее попадают в основном представители периферии - социальной, культурной и географической, те, кто не имеет ресурсов уклониться от набора. В деревенской России Петра и Екатерины было нормально, что рекрутская армия состояла из крестьян и по своим качествам превосходила наемные армии европейских государств. В городской России Путина тот факт, что армия комплектуется (фактически рекрутски - то есть с избирательной обязательностью) деревенскими парнями и городскими низами - признак глубочайшего упадка.

При этом уклонение от призыва является совершенно понятным и естественным делом для городских молодых людей. Они не видят решительно никаких оснований для того, чтобы посвящать два года невыгодной, рискованной, и чреватой не только военной опасностью, но и издевательствами и унижением, деятельности. Переубедить их оказывается очень трудно, ибо положение в армии с дисциплиной (точнее ее отсутствием) и в самом деле невыносимо¹. Однако характерно то, что выпускники вузов, закончившие военные кафедры, точно так же уклоняются от офицерских должностей, хотя угроза "дедовщины" на них низка. Молодые люди просто "не хотят терять время". Вот это уже не случайный и не имеющий узкой социальной обусловленности признак катастрофического падения мобилизационной готовности.

Наша армия теряет наиболее значимые для нее городские, интеллектуально развитые и квалифицированные кадры - и на стадии солдатской службы и на стадии офицерской. Причем теряет не только реальные, сегодняшние боевые единицы, но и потенциальные, тех кто мог бы войти в войну из резерва. При сохранении нынешнего вектора развития событий, пройдет еще несколько лет, войдут в старшие возрастные группы те, кто отслужил в 1970-80-х, и наше общество будет вовсе не обучено воевать. Останется только слой ветеранов войн 1990-х, который в массе, как "социальный слой" (не как отдельные люди) эволюционирует либо в бандитов, либо в "наемников", служащих в планируемой "контрактной армии".

Война не находится в сфере интересов молодого поколения. Ее практическое ведение свалено либо на социальных неудачников, которых сумели "забрить" военкоматы, либо на медленно но неуклонно тающую касту профессиональных офицеров. Общественный же интерес к ней вовсе не существует. Современный общественный интерес формируется деятелями "медиа" - достаточно взглянуть на тех, кто сегодня в нашем медиа-сообществе считается "военными экспертами". Обычно это образованцы, кое-как знающие организационные и технические характеристики вооруженных сил различных стран, но совершенно лишенные понимания духа войны, стратегии и военных задач дня сегодняшнего и завтрашнего. Все, что они умеют - переводить статьи из западных военных журналов и пространно обосновывать причины, по которым у России и ее армии и в данном очередном случае "ничего не получится", почему она опять проиграет или проигрывает. Столь же интересны и исторические изыскания, ведущие обычно к одному и тому же выводу, что российская военная история была чередой ошибок и позорных неудач. Российское "экспертное сообщество" в военной сфере является фактором демобилизации и дальнейшего снижения мобилизационной готовности. Наше общество все меньше понимает войну и все меньше помнит ее. Для того, чтобы после поглощения медиа-продукции не проникнуться ужасом перед военным будущим России, мысль о войне попросту вытесняется - "лишь бы не было войны".

О встречном потоке

Итак, упадок армии как таковой, как инструмента национального напряжения, как острия военной готовности и упадок памяти о войне и понимания ее в обществе... Вот черты сегодняшнего момента. Есть правда одно "но": война по-прежнему популярна и становится все более популярной в одной, строго ограниченной пока группе людей - среди интеллектуальной элиты, среди тех 20-30 тысяч человек, на которых рассчитывают свои тиражи интеллектуальные издательства.

Любой посетитель московского книжного магазина поразится - какое ни с чем не сообразное место занимают отделы военной и военно-исторической литературы. Книги о всевозможных войнах (более всего - о Второй мировой) стали одной из сверхприбыльных сфер книжного бизнеса, особенно для крупных издательств. Любой любопытствующий и любопытно глядящий по сторонам пользователь русского Интернета подивится количеству юношей безумных, которые без запинки сообщат вам о тактико-технических характеристиках немецких танков и самолетов, задействованных в операции "Блау", о тактике вьетнамских партизан в ходе "новогоднего наступления", о фактических расхождениях в мемуарах немецких и советских маршалов и о десятках других вещей, которые на ваш взгляд могут заинтересовать только паранойю "Виктора Суворова". Можно обратить внимание и на менее читающую и больше действующую молодежь, которая без всякой охоты воспринимает идею пойти в армию, однако охотно сражается друг с другом на мечах и прочем холодном оружии, оттачивая свое мастерство до вполне убедительного уровня. Тем временем другая молодежь, не стремящаяся быть ни полицейскими, ни бандитами, добивается вручения ей права на оружие и тренируется в тирах бить на поражение.

Война как военная история, как военно-историческая реконструкция, как военная игра (не путать с гоняемыми на компьютере "стратегиями" и "стрелялками", хотя и они не вовсе бесполезны) является предметом элитарной моды. Причем порой это элитарное движение способно дать действительно выдающиеся результаты. Достаточно назвать здесь деятельность Сергея Переслегина и его "Имперского генерального штаба". Где это видано, чтобы группа штатских интеллектуалов создала полновесную военную теорию, обобщив и изложив в понятном для человека с неспециальным высшим образованием виде, достижения мировой военной мысли (и внеся туда немало своего, о чем, правда, из скромности умалчивается)²?

Отмеченные факты свидетельствуют, что наряду с основным массовым потоком утраты мобилизационной готовности армией и обществом, наблюдается встречный, элитарный поток, повышения этой готовности, прежде всего как интеллектуальной готовности. Вместе они не сходятся. Переслегина вряд ли позовут читать лекции в Академию Генштаба, а юные стратеги не пойдут в военное училище и тем более в военкомат. Можно даже сказать резче, что мобилизационная готовность и армейская боеготовность довольно серьезно разошлись в разные стороны³, вместо того, чтобы первая питала вторую.

Это факт печальный, однако, необходимо признать, что мобилизационная готовность нации имеет первенствующее значение по сравнению с боеготовностью армии. Бывали случаи, что отлично боеготовые армии проигрывали сражения, бывали случаи, что после таких поражений мобилизационно готовые нации сводили войну в свою пользу "с разгромным счетом"⁴. Случаев, чтобы мобилизационно неготовые нации имели боеготовые армии и способны были выдержать длительную войну и победить в ней, военная история, кажется, не знает.

Соответственно, у страны есть более важная задача, нежели создание "постоянно боеготовой профессиональной армии", которое усиленно лоббируется, с одной стороны, теми, кто не скрывает своего интереса к ослаблению боеготовности России, а с другой - теми, кто плохо скрывает свое желание "попилить бюджет" на этом реформационном деле. Важнейшая задача - это превращение слабенького элитарного ручейка к повышению мобилизационной готовности в мощный поток, развитие любых - обычных, специальных, "альтернативных", - форм мобилизационной готовности до тех пределов, когда они сами будут настоятельно требовать заковывания себя в суровые армейские формы. До тех пор пока они не начнут создавать армию из себя. Новую армию России невозможно будет сформировать "реформированием" (которое неминуемо станет разорением), ее надо взрастить, взрастить на хлебах тотальной мобилизации - мобилизации сознания, интеллекта, человеческих, а затем и материальных ресурсов.

О профессионализме

Навязываемый нам вариант "контрактной", квазипрофессиональной армии - это вариант принятия в условиях России доктрины "малой армии", идеи фикс военных теоретиков ХХ века⁵. В России для экспериментов с этой идеей нет никаких оснований - наши географические и демографические показатели таковы, что "малая армия", достаточная для России окажется избыточной армией для почти любой другой страны мира. "Малой армии" у нас не может быть по определению, а создавать гиперболизированный ее аналог - значит издеваться и над самими собой и над идеей.

К тому же эффективность малой армии отнюдь нигде и никем не доказана. Все серьезные войны, основанные на принципах теоретиков "малой армии" велись армиями большими, набранными по частичной или полной мобилизации. Опыт иракской войны обращает внимание строителей вооруженных сил на общевойсковые операции и на недостаток в личном составе, который испытывают "профессиональные" армии Запада (отнюдь не маленькие). В России, где еще полгода назад как заклинание повторялась формула "переориентировать на ведение антитеррористических операций" (то есть не войсковых, "спецназовских" по сути) также идет возвращение к военному здравому смыслу. Министр обороны Иванов призывает войска в "антитеррористических" рамках осваивать искусство общевойскового боя - то есть заняться наконец-то своим прямым делом. Классическая война, но только осовремененная техническим прогрессом, никуда не уходит и ни в какие альтернативные формы не перерождается. В условиях России это означает военную безальтернативность "большой армии".

Если искать где-то показатели к созданию "малой армии" - так это в области социальной и политической. Квазипрофессиональная армия в наибольшей степени соответствовала бы интересам элиты, которая, не пользуясь народной поддержкой, хотела бы быть уверена в своей безопасности. "Контрактная армия" - компрадорский по сути проект. Фигуры и действия его лоббистов надо оценивать соответственно⁶.

Если "малая армия" и могла бы заинтересовать Россию, это должны были бы быть идеи генерала фон Секта, создателя рейхсвера времен Веймарской республики. Скованная в строительстве вооруженных сил рамками Версальского договора, Германия нашла выход в создании небольшой, высокопрофессиональной армии, готовившей, по сути, офицеров и унтер-офицеров, которые способны были в случае войны развернуться в офицерский корпус мобилизуемой многомиллионной армии. А солдатский состав этой потенциальной армии готовился в "черном рейхсвере" и спортивных и военно-спортивных обществах, в добровольных союзах - "Стальной шлем", "Вер Вольф", "Младогерманский орден". В СССР подобную систему повышения мобилизационной готовности создали в виде Осоавиахим-а с его знаменитыми "ворошиловскими стрелками".

Другими словами, кадровая российская армия должна стать не клубом наемников, а воинской кастой, кузницей офицерских кадров для той массовой армии, которую России непременно придется развернуть на случай войны. Цель такой армии в мирное время, в состоянии мобилизационной готовности - хранение, освоение и разработка новых вооружений, техники и технологий. Концентрация военных знаний, которые не могут быть освоены иначе, кроме как профессионально, и могут быть доступны только посвященным.

Кадровой российской армии должен быть придан кастовый характер, для этого, в частности, могут быть использованы нынешние сложности с призывом. Срок призыва надо не уменьшать поскольку годовая "отсидка" немногим привлекательней двухлетней, а увеличивать, причем экстремально увеличивать, привязав к армии тех, кто в нее все-таки попал и делая их за несколько лет настоящими военными профессионалами. То есть "рекрутскому набору" de facto необходимо придать более-менее устойчивые (и политкорректные) формы набора de jure, но только не пресловутую развращающую "контрактизацию". Этот профессионально-принудительный принцип наиболее соответствует историческим традициям русской армии, бывшей на вершине своего могущества как раз в пору комплектования по этому принципу - после реформ Петра Великого и до победоносной войны с Турцией в 1828-29 гг⁷.

О мобзаявке

Основные же усилия при подготовке к войне, при формировании предпосылок для формирования армии военного времени должны быть сосредоточены на повышении мобилизационной готовности массы - в том числе и в обход тех методов военного обучения, которые сегодня психологически неприемлемы для тех, кто должен стать будущим солдатом. Нет более нелепой, абсурдной и вредительской идеи, чем пресловутая "альтернативная служба", но нет более полезной и востребованной идеи, чем альтернативная военная подготовка, которая ввела бы в поле реальной мобилизационной готовности сегодняшнюю российскую молодежь, простимулировала бы в ней все, что тянется к военному делу и что подавляется ужасом перед дедовщиной. Необходимо добиться, чтобы в ближайшие годы, те, кому до тридцати, имели понятие о войне и интерес к ней, одушевлены были желанием принять в ней участие, если того потребует необходимость, и имели базовые военные навыки, которые подготовленные в кадровой армии офицеры, сумели бы развить до полноценной выучки солдата.

Следующим шагом, в этом случае, после добровольной мобилизационной готовности, должно быть создание механизмов тотальной мобилизации, то есть втягивания каждого, в той степени, в которой он способен что-то сделать, в военную машину нации, разворачиваемую в случае войны. От освоения медицины и гражданской обороны и до пропаганды и психологической подготовки к войне, от разработки технологий реальной экономии ресурсов, до увеличения доли товаров двойного назначения в мирном производстве, от ориентировки на местности до навыков сокрытия военной тайны. Наше общество находится в предгрозовой атмосфере, однако оно в ней чужое, оно дышит воздухом с примесью пороха, но не чувствует запаха. Память войны должна придти в каждый дом, понимание войны войти в мышление каждого политика и чиновника, война должна оказаться в фокусе интереса ученых и философов, рекламы и СМИ. Общество должно пережить интерес к войне. Лишь тогда оно начнет наращивать свою защищенность.

Нам нужна подготовка к тотальной мобилизации, к тому, что война проникнет во все наше существо, что она заставит нас понимать себя так, как сейчас заставляют себя понимать валютные курсы, прейскуранты и индексы. Необходимо наращивание мобилизационной готовности, составление от нас и за нас "мобзаявки", мотивированного перечня того, в чем будет нуждаться страна в ходе войны. Именно эта мобзаявка формировала в годы советской индустриализации инвестиционные планы советской экономики, формировала становящийся индустриальный облик страны⁸. Сегодня нам необходима тотальная мобилизация в предчувствии великой войны. Для начала хорошо бы составить хотя бы мобзаявку.

Мобзаявка - главный документ.

Примечания:

¹ Корни этого несчастья нашей современной армии вполне очевидны. Слабость сержантского и унтер-офицерского состава, отсутствие знаменитых римских "центурионов", создающих жесткую властную вертикаль, доведенную до каждого солдата. Солдатская масса предоставлена фактически на волю самоорганизации. Причем в условии разрушения общинно-земляческих, крестьянских, начал, естественной формой самоорганизации оказываются либо маленькие "диаспоры" инородцев, либо квазиобщинная уголовная структура, которая и создает кошмар "дедовщины". В результате солдатская служба представляется многим сегодня чем-то сродни краткосрочной "отсидке", со всеми сопутствующими опасностями. Хотя еще в начале 1990-х массой населения воспринималась еще как школа социализации, как инициация для вхождения во взрослую жизнь. Очевидно, что в дискредитации солдатской службы сыграла большую роль систематическая травля армии. Однако этот момент настолько понятен, что специально в данном случае останавливаться на нем смысла нет. Антиармейскую пропаганду надо попросту безжалостно выкорчевывать.

² Основы "стратегии Переслегин" изложены в его работах: "Основные понятия "аналитической стратегии" (в книге Э.Манштейн. Утерянные победы. М., АСТ, 1999), "Риск как фактор стратегии" (Совместно с Р.Исмаиловым, в книге Б.Лиддел Гарт. Вторая Мировая война М., АСТ, 1999), "Стратегия чуда: введение в теорию неаналитических операций" (в книге Б.Лиддел Гарт. Вторая Мировая война. М., АСТ, 1999), "Учение о темпах операции" (в книге Б.Галактионов. Париж, 1914. М., АСТ, 2001). Интересный анализ истории военного искусства России с выходом на сегодняшний день - в статье "Искусство варвара против аристократизма воина" (Отечественные записки # 8 2002).

Учение Переслегина представляет собой опыт создания "неклассической" стратегии с опорой на традицию "непрямого действия", идущую от Сунь-Цзы и до Лиддел Гарта. В ней цель и прием (в особенности - хитроумный) преобладают над "прямым действием" и единоборством. Ее принцип - "лучшее из лучших - победить, не сражаясь". Переслегиным эта "стратегия левой руки" разработана весьма детально и уверенно увязана с классическим военным искусством Европы. Безусловно, в российском интеллектуальном поле, это увлекательное стратегическое учение должно быть дополненное "стратегией правой руки", - стратегией прямого действия, в которой бою, единоборству, возвращено будет приличествующее место (подробнее о двух стратегиях, условно обозначенных мною как "софистическая" и "платоническая" "риторики" войны см. мою рецензию на "Стратегемы" Полиэна: Ярослав Добролюбов. Обнажение приема/ Отечественные записки # 8 2002). Последовательная разработка стратегий правой и левой руки является, прибегнем к тавтологии, главной стратегической задачей русского интеллектуализма на ближайшие годы.

³ Печальным следствием падения престижа военного дела в русском культурном ареале стало то, что интерес к войне оказывается прежде всего интересом к войнам, ведшимся гитлеровской Германией, изучение военного искусства и военной истории которой доставляет молодому поколению особенное удовольствие. Факт огорчительный и создающий дополнительный источник конфликта между носителями элитарного военного интереса и реальной армией современной России. Однако стратегически этот факт может оказаться весьма выигрышным. Дело в том, что будущую войну Россия будет вести, скорее всего, в почти полном одиночестве и при численном превосходстве потенциального противника. Соответственно, традиционная русская стратегия, предполагающая опору на почти неисчерпаемые материальные и человеческие ресурсы, окажется губительной. Воевать широкими мазками могли Жуков и Сталин - Путину и любым его преемникам попросту не дано соответствующих ресурсов. Соответственно, опыт Германии, ведшей войну против сильнейшей коалиции в стратегическом одиночестве, на пределе сил, в меньшинстве и преимущественно умением и техникой (а иногда и просто иррациональным чудом) для современной России имеет исключительное значение. Тем большее, что у России нет опасности, что ей придется воевать против... России.

⁴ В России, с ее культом "грозы двенадцатого года" этот тезис не требует, кажется, дополнительных доказательств.

⁵ О мифологии "малой армии" см. Ярослав Добролюбов. Если война послезавтра.../Отечественные Записки. #8 2002

⁶ Юнгер точно характеризует опасливый дух "частично-мобилизационных" проектов, однако связывает его только с монархиями. Более уместно здесь говорить об общей тенденции шатких и не основанных на тотальной мобилизации политических режимов.

"Давно уже минули те времена, когда было достаточно послать на поле битвы под надежным руководством сто тысяч навербованных субъектов, как то изображено, к примеру, в вольтеровском "Кандиде"; те времена, когда после поражения Его Величества в баталии спокойствие было первым долгом бюргера. Однако еще во второй половине XIX столетия консервативные кабинеты были способны подготавливать, вести и выигрывать войны, к которым народные представительства относились с равнодушием или даже с неприятием... Монарх обладает природным инстинктом, который предостерегает его не выходить за пределы применения домашней власти. Переплавка своей казны кажется для него более верным средством, нежели кредит, отпускаемый народным представительством, а для решающего мгновения битвы он с большей охотой оставляет у себя в резерве свою гвардию, нежели добровольческий контингент...

Зачастую мы даже сталкиваемся с почти непонятным для нас, современных людей, отказом от прогресса и усовершенствования военного оснащения, но и у этих опасений имеется своя подоплека. Так, в каждом улучшении огнестрельного оружия, в частности в повышении дальнобойности, тайно готовится непрямое нападение на формы абсолютной монархии. Каждое из этих улучшений способствует тому, что снаряд направляется в цель индивидуально, в то время как залп олицетворяет замкнутую командную власть. Еще для Вильгельма I энтузиазм был неприятен. Он происходит из того источника, который, словно мешок Эола, скрывает в себе не только бури аплодисментов. Подлинным пробным камнем господства является не степень окружающего его ликования, а проигранная война. Итак, частичная мобилизация происходит из сущности монархии, которая преодолевает свою меру в том же отношении, в каком она вынуждена задействовать в вооружении абстрактные формы духа, денег, "народа", короче, силы нарастающей национал-демократии..."

⁷ Хотелось бы, чтобы к этому пути нас подтолкнуло рациональное военное планирование, а не чрезвычайное событие вроде бунта "контрактников", как это случилось с Петром Великим. О мотивах Петра пишет Свечин в "Эволюции военного искусства": "Взбунтовавшаяся во время Нарвского сражения против своих иноземных офицеров и наголову разбитая Карлом XII русская армия и представляла преимущественно переодетый в солдатское платье люмпен-пролетариат. После этого неудачного опыта Петр Великий отказался от пути подражания и, вместо вербовки, обратился к воинской повинности, установление которой было подготовлено предшествовавшим ходом русской истории. Эта воинская повинность распространялась почти исключительно на крестьянство; до Петра Великого в армию входили даточные люди, крестьяне, поставляемые поместьем за малолетством или болезнью помещика и с монастырских имений. Теперь этот сомнительный элемент стал основным. Вплоть до французской революции русская армия владела монополией на прекрасный элемент комплектования - крестьянство".

⁸ О механизмах воздействия представлений о будущей войне и о нуждах армии на экономическую политику СССР в период индустриализации см. ценное исследование Леннарт Самуэльсон. Красный колосс. Становление военно-промышленного комплекса СССР 1921-1941. М., АИРО-ХХ, 2001