Выпуск от 31 января 2000 года
- Наполнение русского Интернета и подробности из жизни Птицы Хысхылых; зверские амплуа; пять очков на кону; еще мемуары о Брежневе; колокольчики и культовые места.
res.krasu.ru/birds/index.htm Уже можно, пожалуй, констатировать: то, о чем мы так долго сокрушались с М. И. Мухиным, моим старшим товарищем и собеседником, уходит в прошлое. Речь же в наших совместных ламентациях шла вот о чем: долгое время незаполненным оставался у нас значимый промежуток между "домашними страничками" с портретами любимых и ссылками на "Кулички", с одной стороны, и корпоративными или официальными серверами - с другой. Как-то незаметно в последние год-два наросло. И научные проекты, и неофициальные фан-клубы, и черта в ступе. Теперь остается ходить и удивляться - чего только на свете не бывает. Вот, например, замечательный сервер, посвященный птицам Западной Сибири... Кстати, эту заметку я пишу по случайности. Как водится при работе с поисковыми устройствами, шел в комнату - попал в другую. А попавши, не смог не остановиться и не оглянуться с удивлением вокруг. О птицах писать легко и приятно. Они там летают в небесах, не ведая ни заботы, ни труда, являясь для нас неистощимым источником метафор и напоминанием об ангелах. Кстати, занятно, что небесные птицы и подводные рыбы гораздо менее дифференцированы в нашем культурном сознании, чем наземные звери. В басенном повествовании психологическая определенность последних гораздо более отчетлива, и хотя каждый является носителем-олицетворителем одного качества, но качеств таких много. А вот птицы слабо представлены. Ну, голубь мира. Ну, вороны с разными ударениями. Соловьи и кукушки. Отчасти воробей, птица городская и пронырливая. Домашняя птица не в счет - она по смежности уж антропоморфизируется. Особняком стоят экзотические птицы, имеющие устойчивые амплуа - Пингвин, Страус, Попугай (впрочем, и тут не о видах речь идет, а о семействах что ли). Персонажи рассказов о путешествиях и заморских странностях. А вот птахи лесные и полевые практически безымянны. Не говорю уж о том, что по именам мы их знаем плохо. Знаем слова: "пеночка", "свиристель"... а покажи нам эту пеночку - не узнаем в лицо. Ну вот удода, пожалуй, отличим - он красивый. А так - что кукушка, что соловей. Так что фигурируют они у нас в родовом обличье обычно. Как писал Славик Попов,Понял я: должно случиться
Тем интереснее разглядывать их в лицо и читать удивительные истории о западносибирских пернатых. Птица Хысхылых, например. Он же, впрочем, обыкновенный фламинго. Оказывается, вполне сибирская птица, хотя и не исконно. Характеристика ему выдается такая:
Что-то страшное. И вот:
Надо мной летала птица.
У нее болел живот.В полете вытягивает шею и ноги, образуя форму креста. Голос - протяжное негромкое гоготание. Осторожен.
Далее следует описание примечательных случаев из жизни:В Минусинской котловине в 1907 г. стая из 6 фламинго была встречена в 50 верстах от Минусинска, у дер. Белояровой на р. Тубе; одна из них - сильно истощенная взрослая птица - была поймана живой.
Ай, молодцы. Остальные, правда, в перестрелке погибли. Из дальнейшего следует, что Хысхылых склонен отмечать октябрьские праздники:В начале 80-х годов один фламинго замерз на Подкаменной Тунгуске, у пос. Кузьмовка (чучело отослано в Туру). Зимой 1986 г. несколько молодых фламинго вновь встречены в пределах края: 9 ноября одного подобрали жители пос. Тея Северо-енисейского района; другая замерзающая птица подобрана в начале декабря в Ермаковском районе; еще один фламинго прожил больше двух недель на о. Татышева в Красноярске, перенося морозы до - 25° С. Возможно, одной из причин последних залетов были предшествовавшие им ураганные ветры в Северном Казахстане. В 1983 г. одиночные птицы держались в течение сентября-декабря на незамерзающем участке р. Енисей в 5-10 км выше г. Абакана (Сунчугашев, Прокофьев, 1991). 7 ноября 1997 г. на Енисее возле с. Додоново была поймана молодая истощенная птица.
Молодая истощенная птица. Все-таки есть поэзия в орнитологических описаниях.
Кстати, о звериных амплуа. Преинтересные выходят результаты при поиске в Сети сравнительных оборотов, включающих названия животных (хорошо бы сравнить с общеязыковыми и отдельно рассмотреть фразеологизмы, здесь я их не разделяю, к тому же смешивая предикативные и атрибутивные сравнения). Тут есть два разряда - одни звери явно хорошо освоены языком, насчет них даже поиска специального делать не надо, и так все понятно. Кролики, например, возникают из цилиндра, они беспомощны перед удавом и вообще трогательны. Одновременно с этим их характеризует некоторая невоздержанность. Мыши - тихие страдательные звери-многостаночники. Они мокрые почему-то ("Алиса в Стране чудес"?), мерзнут, бегают (особо часто - у Бродского), а если сидят, то тихо. (Однажды мы с А. Б. Блюмбаумом просматривали по телевизору художественный фильм "Д'Артаньян и три мушкетера" и были немало удивлены, разобрав слова, которые актер Табаков в роли французского короля напевал, уходя за кадр. Слова были такие: "Один я, один, как церковная мышь". Идея прижилась - мы стали активно пользоваться разнообразными фразеологизмами вроде "злой/умный/глупый/голодный/усталый/толстый/красивый, как церковная мышь", "разукрасить/обмануть/любить, как церковную мышь" и так далее. Интересно, это Табаков сам придумал?) А вот другие звери появляются в менее предсказуемых, а часто и весьма неожиданных контекстах. Скажем, еноты. Они брызгают и суетятся, проваливаются (если босиком), а также сходят с ума в неволе (последнее, правда, - в тексте переводном). Олень предсказуем, он скачет (согласно пророку Исайе и биологической очевидности), бьется, а потом - падает. Скучная роль у оленя! И навязчивое упоминание о его грациозности положения не спасает. Бобер (он же - бобр), кроме того, что грызет зубами что ни попадя, еще и чуток почему-то. Кенгуру прыгают особым образом, так что эти прыжки можно сравнить с танцем. Утконос трогателен. Червь доверчив. Излишне говорить, что сходным образом должны быть рассмотрены представления о национальных характерах, социокультурных ролях, возрастных и половых группах и фенотипах. Один я, один, как толстый молодой женский сантехник-армянин...
Опять автор задания не обнаружился в срок. Напоминаю, что разыгрываются теперь пять очков, которые получит тот, кто первым пришлет ссылку на издание, в котором опубликованы стихи об однояйцевых пингвинах. Включая год издания, место и страницу. Результаты прежние:
7 баллов - Н. Колпий, Маша;
5 баллов - Ю. Володарский, Кузнецов, mL; 3 балла - pshusha, Н.Сорокин, Кость Скрыптум; 2 балла - Igor Astapov, Бродский, Кузя, Леонид, mgm, Савватий; 1 балл - DA, dmkom, Semen Gorbunkov, Ia-Ia, Лиза Кабинетова, Карина, Лена, mm, Наталья, М. Сазонов; вне игры - Аничка, тё. Сегодня облегченный вариант: Пришлите свое задание:
Сегодня еще несколько историй о смерти Брежнева. Владимир Патрышев, например, на этом деле пари выиграл:Хм... Дело в том, что за год до того я прочитал книгу Кропоткина "Великая Французская Революция" - и тогда до меня дошло, что ничто не вечно и Земля вращается. И заключил я со своим коллегой Сашей Цвеером (ныне в Израиле) пари, что на 27 съезде КПСС не будет генерального секретаря Брежнева. Поэтому когда нам это дело на работе объявили, мы с Сашей тут же, причем оба, обрадовались, и он двинул в магазин за шампанским. А я пошел разъяснять коллегам инженерам, что они зря радуются, что они еще пожалеют, что закончилась эпоха стабильности и наступает эпоха перемен. За себя-то я не боялся, в себя-то я всегда верил, что у меня еще все впереди. В день похорон, конечно, и работать не тянуло, и идти в конференц-зал смотреть со всеми придурками телевизор не тянуло - и вышли мы с Гришей Брилем (ныне в Бостоне) на Большой проспект Васильевского, когда там все вокруг завыло. Жутко было, жутко. Вот он когда был, конец света as we knew it.
Два мемуара, присланных в одном письме (с чужого, как выяснилось потом, адреса), помещаю вместе:Будучи ребенком, я ждала концерта ко дню милиции. Концерт не показали, и я была возмущена. Хотя последующие четыре дня отгула в школе меня вознаградили. Учитель, однако, наказал нам все дни отгула сидеть дома, не бегать по улице, не хохотать и не орать. А еще мама усадила меня заниматься за фоно, сказав: "Раз три дня свободны, садись и занимайся". Это было что-то идущее вопреки светлой скорби советского народа, по-моему Моцарт, и уж никак не "Реквием". Я помню, как мы гуляли по улице и кто-то из ребят говорил: "Ой, Брежнев умер, что же теперь будет". Эля. Число на одиннадцатое у нас была запланирована экскурсия в Третьяковку от художественной школы. Десятого, когда нам объявляли, что мы три дня не учимся, нам было строго запрещено выходить на улицу. Мои разумные товарищи, имевшие планы на свободные дни, скромно смолчали. А я не мог не указать на нарушение моих прав по части приобщения к высокому искусству. В результате чего после третьего урока уже отпущенные домой одноклассники занимались своими делами, а я на протяжении полутора часов выслушивал в кабинете директора, как кощунственен поход в Третьяковку "в эти трагические дни по стране". К тому же получил честное слово коммуниста, что и Третьяковка-то работать не будет. Третьяковка, конечно, работала, экскурсия состаялась. Я и до этого не слишком доверял партии. Михаил.
Неожиданный поворот темы - у Линор Горалик:У меня со смертью Брежнева связаны воспоминания исключительно личного характера. Дед мой и бабушка, днепропетровчане, Брежнева хорошо знали в молодости и крепко дружили домами. Когда оный упокоился, я была в третьем классе. Первый урок - пение. Учитель (он еще маме моей преподавал, спившийся оперный певец, пару раз ставивший нам на уроках пластинку с единственной своей ролью) не идет. Не идет, причем, в течении пятнадцати минут. Класс рад, все заняты кто чем, лично я, хорошая девочка, пишу трагическую записку сидящему на две парты ближе к доске объекту своей трагической первой любви. Наконец, заходит Виталий Иванович. Ни слова не говорит. Мерным шагом идет в угол, к проигрывателю. Полная тишина. Виталий Иванович ставит пластинку с траурным маршем и, по-прежнему ни слова не говоря, чеканным же шагом уходит. Мы остаемся потрясенными. Дома бабушка плачет, говорит - умер Леня. Я удивилась странному совпадению, мне казалось, что в день смерти Брежнева никто больше умереть не может. У меня заняло много лет понять, что у нее умер друг молодости, а не ППВС. Еще плакала моя двадцатипятилетняя классная руководительница. Мы ее любили, как щенята, и на Брежнева были сильно рассержены за ее искреннее горе. Самое интересное, что смерть Брежнева сыграла некую действительно значимую роль в моей жизни только 10 лет спустя, когда этот день вспоминали в компании моего тогдашнего возлюбленного. Мне как раз исполнилось 16. Кто-то сказал: клево так было, выпускной класс, ноябрь, контрольные на носу, - мы два дня отдыхали, потом готовились. А ты? А я, говорю, была в третьем классе... Тогда, кажется, мы с любимым впервые осознали нашу разницу в возрасте. С этого дня уже все как-то не клеилось - бог весть, почему. Словом, смерть Брежнева явилась для меня вполне трагичным событием, но обнаружилось это далеко не сразу.
Н. Колпий прислал целую новеллу, которую и помещаю в заключение, поскольку именно с подачи Н. Колпия эта тема в Ссылке возникла:СЕРЕДИНА БЫТИЯ Мой друг рассказывал, каково ему было под общим наркозом. После банального полета по туннелю он оказался (укрою косвенную речь за емкой цитатой) "в спокойной точке вращенья мира, ни туда ни оттуда". Из пустоты ударил гонг и властный металлический голос произнес: - Настала середина бытия. Мой друг ощутил неизъяснимое равновесие и беспредельный покой. В день, о котором хочу написать, я был ровно вдвое младше, чем сейчас. Именно по ноябрю 1982-го проходит сейчас середина моего земного бытия… Слухи появились за неделю до. Настолько невнятные и вездесущие, что казалось, будто распространяются они не вербальным, а каким-то воздушно-капельным путем. В то утро я собирался сначала в поликлинику - закрыть больничный (ОРЗ), а затем - в институт. Стоял одетый, когда раздался истошный звонок в дверь. Соседка-пенсионерка с порога заголосила: - Скажи бабушке, пусть телевизер включает. Там музыка, умер ктой-то! Я сделал, как просили. Они с бабушкой были старые подруги, ветераны партии, заслуженные работники МПС. А мне всё стало ясно. Но я опаздывал в поликлинику, несся вниз по ступенькам. На втором этаже трудилась уборщица, простая русская женщина возраста "ягодка опять". Швабра летала туда-сюда по каменному полу. Дом у нас был сталинский: широкие пролеты, гулкие своды... Я уже открыл рот, чтобы с уборщицей поздороваться, как вдруг с грохотом распахнулась дверь. Бледная, как смерть, старуха в линялом халате сделала шаг из квартиры. - Брежнев умер! - глядя сквозь нас, сказала она. Уборщица, не поднимая головы, не прерывая размашистых своих движений - словно в вальсе на раз-два-три - отрешенно продекламировала: Это/ всё / Америка/ Это / всё / Америка. То было первое мое знакомство с концептуализмом, о чем я, конечно же, не подозревал. В поликлинике возбужденные врачи перебегали из кабинета в кабинет: обсуждали. Хлопали двери, мелькали белые халаты. Форс-мажорные обстоятельства существенно ускорили процесс выписки. Не было никаких глупых формальностей (типа "разденьтесь... не дышите... теперь спиной..."). Когда участковая стремительной скорописью доканчивала мою справку, в кабинет влетел ушлый фельдшер с сообщением: - Говорят, он завещал, чтобы его пепел развеяли над Сталинградом. "Почему не над Малой землей?", - хотел спросить я, но сдержался. Те времена вообще располагали к сдержанности. В институт я приехал на большой перемене. Народ кучковался во дворе. Именно кучковался, а не тусовался как обычно. Знакомые спрашивали знакомых: "Слышали новость?" А те отвечали "Да". И ничего больше. Я стоял со своими. Курил, обменивался односложными репликами. Мы увидели, что к третьей паре приехал наш однокурсник Алик П. Надо сказать, Алик был этаким второгодником. Он повторно учился на первом курсе и потому на нас, вчерашних школьников, не то чтобы смотрел свысока... но, в общем, производил впечатление человека, утомленного жизнью вообще и нашей непроходимой наивностью в частности. "Слышал новость?", - подбежали мы к нему. "Новость?... - холодно переспросил Алик, неспешно закуривая, - Это что Кириленко застрелился? Давно знаю", - отчеканил он... Тем временем у входа в институт заняли позиции оперотрядники с повязками дабы осуществлять спешно введенный пропускной режим. Тех кто без документов, гнали взашей. Чтобы, значит, не допустить провокаций. На третьей паре нас ожидала как раз история КПСС. "Как раз" - потому что мы все понимали: сегодняшний день попадет в эту самую историю. Лектор был пожилой мужчина, немного напоминавший Ленина, но больше - Крючкова, гэкачеписта из будущего. Знающие люди сказали на большой перемене, что он сталинист и Брежнева всегда ненавидел за либерализм и профанацию. Я позволил себе усомниться. И зря. Перед началом лекции историк произнес приличествующую случаю короткую речь, в начале которой голос его был как бы придавлен государственной скорбью, а в конце - прямо-таки звенел молодой силой. Последние слова "Но жизнь, как говорится, продолжается! Прошу всех сесть!", - он выкрикнул, торжествуя и едва ли не потирая руки. Интересно, что на лекции речь шла о репрессиях 37-го года. То была его любимая тема: он бегал по аудитории и почти пел, что не было никаких репрессий - а только единичные ошибки на фоне закономерного обострения классовой борьбы. Допускаю, впрочем, что память изменяет мне и я два его разных звездных часа (точнее - пары) объединил в один... А 31.12.99 я бродил по своему району в тщетных поисках елки. У метро повстречал дочь моего друга. Она спросила: - Слышали новость? Что-то в ее интонации напомнило мне непонятно о чем... С вопросом-то все было ясно: два часа назад Ельцин объявил о своей отставке. Я ответил в том духе, что да, слышал по радио... эффектный жест… своевременный поступок... А девушка рассказала, как сама она об этом узнала: в процессе подготовки к новогоднему застолью позвонила друзьям...- "... и я не туда попала , а там был такой потрясенный человек, он мне сразу все рассказал!" Тут я вспомнил. Вспомнил старуху, что распахнула дверь, не зная, есть ли снаружи хоть одна живая душа. Вспомнил кучки студентов и их односложные диалоги... "Ну, до свидания, с новым годом" - сказал дочь моего друга. Того самого, которому возвестили середину бытия.
http://www.fe.msk.ru/vvagr/memoir/Farewell.htm
А вот на ту же тему презанимательный мемуарно-краеведческий очерк известного либертарианца и коллекционера колокольчиков В. Агроскина. Как ученики московской 57-й школы, бывало, с вождями прощались.http://www.litera.ru/mesta
А читать там следует Левкина.
То ли последний, то ли нет выпуск "Культовых мест". Душераздирающие подробности из жизни бывшей молодежи. Записанная мною новелла посвящается финским друзьям (забыл упомянуть там). На нее все силы душевные ушли, поэтому этот выпуск Ссылки такой скучный. Хотя и девяносто девятый.
Напоминаю, что следующий выпуск будет сотым и последним, написанным до начала семестра. Эти жуткие обстоятельства, скорее всего, заставят нас обратиться к теме графомании и скучнейшим, но давно обещанным Дневникам Неинтересного Человека. Поздравления, пожелания и соболезнования принимаются почтой.
 |
 |
 |
