ОСЛОЖНЕНИЯ
Глеб Павловский
Вместо России
Сведения о беловежских людях
Часть первая Часть вторая Часть третья Часть четвертая
Часть четвертая, всемирно-питательная
Чем явится государствующий обрубок послеоктябрьской России в новом мире - еще одной прозападной автократией? Или советской системой, свободной наконец от рудиментов гражданского общества и вообще от обязательств перед русской культурой - вместе с ними отделавшись от последней цивилизационной узды?
Мировая революция, о которой радели коммунисты, наконец свершилась - в форме гибели коммунизма. В отношении к ней Запад пережил радость, когда из послевоенного мирового порядка, ослабев, исчез компонент тотального страха - и ужас при осознании, что исчез вслед за тем сам мировой порядок.
Небывалая Империя Ялты - мировое пространство, внутри которого была предпринята первая глобальная попытка институирования мировых различий, рухнула в 1989-91 годах. И тут стало ясным, что втянув человечество в спор внутри западного куста цивилизаций (чем несомненно был коммунистический раскол), десятилетиями заставляя народы участвовать в том, что им в сущности безразлично, Ялтинский кондоминиум отсрочил прямое соприкосновение цивилизаций - стычку, которая уже началась, и в которой никто из участников на сегодня не знает правил игры.
Одновременно навстречу этому процессу идет ослабление и размывание идентичности государства-нации европейского типа, внутри которого проступают расово-этнические либо культурно-цивилизационные разломы. Каждый в отдельности разрешим в рамках демократической обкатки, но дело в массе - и в синхронизации выброса этих проблемных масс со взломом послевоенных границ.
Различение Первого, Второго и Третьего мира сохраняет и сохранит свое значение зон инерционного доминирования моделей, и остатков прежней мировой иерархии (так категории "ветеранов войны", "воинов-интернационалистов" и "жертв политических репрессий" сохраняются в роли категорий социальной политики в РФ, и за их доли бюджета идет борьба). То, что иерархия описанная в этих терминах мертва, не мешает некротическим манипуляциям с ней, из которых можно извлекать и свой профит.
Современный мир - мир без СССР не является больше ни чем-то определенным, ни чем-то управляемым, ни чем-то стабильным.
Мировая экономика, - т.е. экономика послевоенная "ялтинского мира" - предполагала одним из ограничителей связанного субъекта, принимающего в принципе определенные правила игры. В этом смысле, крушение таких закрытых систем, как СССР и Китай, выбросило на рынок не одни ресурсы, но в роли их распорядителей-игроков иномировых субъектов, экономическое мышление которых в принципе слабо предсказуемо.
Проблема заключается именно в массовом производстве нового субъекта - заинтересованного в результатах современной мировой экономики, но вовсе не принимающего правил игры, связанной с приобретением выгод - имея обширный плацдарм, "укрывище", где мировые правила не действуют и где потеряна связь норм с поведением. То же обнаруживает, по-моему, и философия коммерческих операций русских неокапиталистов - даже в слабокриминальных вариантах, это почти всегда "запрещенная экономика" - экономика метасуществ, пришельцев и наблюдателей в мировом процессе; примерно, как если бы Карл Маркс занялся финансовыми операциями.
В этом смысле, речь действительно идет об "острове Россия", по остроумной метафоре Цымбурского в одноименном эссе, который зря не ставит вопрос: чем собственно будут питаться островитяне, когда у них кончатся припасы с провиантских складов затонувшего СССР?
Беловежский человек не может быть лояльным экономическим агентом современного капитализма. Он вообще не экономический человек, зато жив, хитер и хочет есть. Он развивает поэтому свою - трофическую экономику.
Вопрос о трофических аспектах русской геополитики особенно актуален для иноземных мореплавателей, которых судьба, подобно Куку, прибивает к Таинственному Острову.
Новый русский - трофический капитализм чужд идее капитала, cash на Руси значит не наживу даже, а поживу. Нажива не исключает будущего узаконения, им и вдохновляется, а пожива вещь разовая: "украл-пропил-в тюрьму!". Как ни странно, близкой идеологией тешатся идеологи финансовых кругов и "лиц, которые принимают решения".
Конечно, частная собственность в истоке есть акт присвоения ничейного (в варианте - чужого; но юридически незащищенного чужого). Однако это еще не все. Частная собственность есть такое захваченное, которое общество признало. Это захват, который право, позитивно не одобряя, считает недопустимым обратить вспять без потрясения самой основы имуществ.
Но советчики "лиц принимающих решения" на защиту поживы зовут не закон, а генерала Грачева. (Да любой разумный пират плюнул бы в лицо этаким "защитникам капитала": кривые ножи уместны в молодости и в диких местах, но для кровных денежек..? Никсон попал в самую точку, назвал этих "идеологов капитала" якобинцами.)
Поэтому возникновение состояний в России не ведет к возникновению частной собственности, и от идеи абсолютного права собственности уходят сами частновладельцы. Вместо права собственности мы получаем право пользования захваченным. Последнее право временное; время на поживу отмеряет власть.
Оттого у русских пиратов так мало шансов мирно упокоиться губернатором Ямайки, или например Владивостока.
Есть ведь и экономические мелочи. А о мелочах никогда не скажешь, насколько они важны. Например, то обстоятельство, что все главные деятели демократической оппозиции и "процесса реформ" десять лет ездили - многие до сих пор ездят на Запад не за свои деньги, а за чужие.
И кто не помнит чувств, с которыми получал в аэропорту или в холле гостиницы конверт с подъемными? Это так же входило в аромат открытия Запада, как ритуал выгребания шампуней и совершенно лишних лосьонов главами делегаций из собственных пятизвездочных мылен. Теперь-то мы знали, что такое капитализм! Шоппинг-капитализм, ритуал Счастливой Охоты, которым подтверждалось счастье, нам подвалившее. На Западе мы открывали свободу, но в ее незападной форме: выездную халяву. Халява по-английски is a grant. О, гранты гласности!
Надо ли описывать тот искусственный и нигде не бывалый Запад, который складывался в выездах "невыездных"?! Мы выдумали волшебный Запад как страну подарков - мир безграничных возможностей, приобретаемых на неверный cash - и именно так начались большинство личных счетов российской политической элиты (тех самых "лиц принимающих решения"). Но что за представление о капитализме и финансах могло сложиться на этой основе?
Карманные деньги как капитал - такая же небывальщина, как "собственность есть кража". И естественно, когда под "финансированием" эти люди понимают оплаченную халяву, под "капиталом" - затратный грант, а под экономической свободой - возможность выхватить деньжат и, спрятав часть, все прочее быстро потратить.
У грантов как типа финансирования есть одно важное свойство: гранты даются теми, у кого сила, где власть. Поэтому в местной финансовой метафизике, грант как капитал - есть деньги вследствие принадлежности к силе - к корпорации сильных, к их ковчегу безопасности. Грант есть денежный приварок без финансового риска. Вот в каком кругу априорных форм экономического мышления велась разработка концепции "пути России в сообщество цивилизованных наций".
И путь российских реформ органично перерастает в шоп-тур.
Советское потребительское общество экономически сформировалось и антропологически обжилось вокруг центрального пункта - постоянного дефицита потребительских товаров. Дефицит этот, поначалу неуправляемый, со временем ограничивался и контролировался центральной властью, перерождаясь из грубого "дам-не дам" в утонченную иерархию допуска на свой уровень, завершавшуюся возможностью выезда за рубеж - предельной формы отоваривания. (Кстати, то, чем газетные дуралеи любуются сегодня как культурным ростом новобуржуа - и про Дерриду-то послушает, и Дали-то он покупает - всего лишь концентрированное потребление непроизведенного. Все тот же отельный лосьон.)
Советский человек это человек, обживший ситуацию потребительского дефицита и приспособившийся к ней не только экономически, но поведенчески и культурно. Теперь перед нами некто новый: и это не бедный человек третьего мира, а человек вдруг разорившийся. Он обживает ситуацию потребительских возможностей. Правда, почти все они перед ним закрыты, но все на виду.
Беловежский человек не наивный примитив. Он включен в сложное производство и получает современную информацию по всем каналам медиа, он городской человек, наконец, он сознает себя принадлежащим по культуре Западу - и он же не имеет сегодня не только того, что имеет Запад, но даже и того, что имел он сам вчера: дешевых простых товаров и ощущения причастности к одной из двух равновеликих сил мира.
Он не может заработать то, что он хочет иметь. Зато у него есть способность доставать, развитая еще в условиях потребительского дефицита. Как заработает это свойство в условиях изобилия - изобилия, запертого от него на неэкономический ключ?
На Востоке Европы образовалось гигантское пространство, населенное людьми, неспособными покупать товары - но поверившими, будто эти товары созданы и существуют для них. Не имея экономической среды с ее правовой оболочкой, они могут получать все, что она производит. Они хотят это иметь, следовательно, они могут, а значит - должны получить все это. Вот экономическая мотивация нового русского капитализма.
Давно следовало обратить внимание на отсутствие философии новой нации и, соответственно, философии национальной экономики и идей национального продукта. Перелом был страшно силен - и как раз тут страна позволила себе роскошь отказаться от философии!
Так возвращается в страну бумерангом иного не дано: отказываясь придумать, создать свой образ в свободном, множественном пространстве иных образов - вам остается тупо отступать под давлением обстоятельств, калькулируя беды и злосчастия. Возникает толстый ковер безыдейного псевдоосмысленного поведения, сотканный из препирательств насчет предлагаемых объяснений. Под ковром торопливо набивают карманы. Однако нормирование отвергается всеми участниками процесса, что ведет к переворовыванию украденного как норме перераспределения на несоциалистический манер.
В последнее время, к ошеломлению групп, занятых игрой под ковром (эти группы именуют себя "элитами", "группами интересов" и "людьми принимающими решения"), процесс достроился до основания, и втягивает в себя массовые слои населения, в первую очередь мелких городских вкладчиков. Борьба под ковром для них оказывается чем-то вроде большой биржевой игры, позволяющей им вести свою малую, делая скромные ставки под невероятные проценты. Там где игра под интерес, всегда возможны и ставки на ход игры. Разумеется, появление и рост этих ставок остается не без последствий и для обострения всего хода игры, влияя на решения ее участников, у которых, в свой черед, появился интерес в игре на игру. Иными словами, если малая часть населения много, успешно и откровенно крадет, то остальная страна получает возможность играть на краденое не ими (разумеется, не отказываясь и самим прихватывать по мелочам).
Возникает необычайно смешная, но поразительно интересная общественно-экономическая модель, видимо, не имеющая аналогов в третьем мире и предполагающая, в частности, население с высоким образовательным цензом и навыками вторичного - непроизводственного, нетворческого, зато весьма нетривиального поведения.
Так вырастает очаг влиятельной невключенности в мир - новый геополитический изолят. Обстоятельства выдавливают Россию из мировой экономики в какой бы то ни было роли, кроме роли ведущего мирового игрока, располагающего способностью создавать и обострять риски. И каково место в мире для страны, блокированной интеллектуально и извне, зато живой, работоспособной, умственно перенасыщенной (учитывая небывалую незадейственность умов в производстве)?
Место всемирного выжиги - продавца авантюр вакантно.
Конфликт между Западом как цивилизацией и условным "Югом" - куда свалена сегодня вся незападная часть человечества, его голодающее большинство - еще расширяет для России искомое трофическое пространство. То есть, пространство конфликтных, принципиально нерыночных отношений между Западом (с его манией безопасности) и незападными, иноцивилизационными оппонентами.
Задача такой стратегии состояла бы в том, чтобы, никогда вполне не присоединяясь к Незападу, наращивать угрозу такого присоединения, перекладывая издержки за поддержание в стране квази-западного стандарта как "залога европейской (прозападной) идентичности" - на экономику Семерки.
Эта перспектива не является абсурдной. На нее, кстати, работает и обозначившийся распад Запада. Известен парадоксальный пример антипода России - Австралии, дрейф которой в сторону АСЕАН сопровождается и поиском геополитической легитимации такого процесса (вспомним орвэлловскую Австразию). И в будущем не исключено - несмотря на отсутствие какой-либо предыстории или "культурных предпосылок" - возникновение на фронтовых рубежах XXI века группы таких стран как Россия и Австралия, в роли "новых неприсоединившихся". (В пользу возможности такой вторичной, индуцированной ориентализации Австралии свидетельствует русский опыт послереволюционной деевропеизации, и новомосковский опыт постперестроечной варваризации СССР. Интересно, что в нашем примере либерализм австралийца как исконно западного человека заработал вдруг в парадоксальном режиме - на снятие барьеров отторжения инокультурной Тихоокеанской Азии.)
"Расколотая страна" гигантских масштабов, принципиально амбивалентная цивилизационно, из своей амбивалентности может попытаться извлечь доход более надежный, чем из экспорта дешевеющей нефти.
Вход обычно там, где замок. Раз вы неспособны одолеть преграду силой, попытайтесь разгадать механику ее запоров - обратив саму схему блокировки в источник прибылей. (Изобретательность в schemes - то, чем прославлен русский криминалитет в кругах Интерпола и ФБР.) Подсказкой хитрецам было уже возникновение тупиковой РФ. Ведь почему-то же ее дали создать?
Страх нестабильности, одержимость избирателей стран Запада идеей максимальных гарантий -- позволяют "проклятьем заклейменным" манипулировать этой их манией. Если чему научила несчастная Югославия, так исключительной соблазнительности и простоте игры с мировыми силами. Игра сербских партизан в кошки-мышки с угрозой технотронного мщения - следующий шаг в разработке новой идеи восстания, открытие которой принадлежит террористам начала 70-х. В основе лежит механика игры со смертью либо риском смерти для отдельного человека. Причем сами механики этого дела рискуют малым, да их и локализовать невозможно. Как это делается?
Модельный пример - летний европейский кризис 1994-го из-за угона пары БТРов с положенных стоянок в Боснии (многим ли рискуют полевой командир, отдавший этот приказ? и кто вообще рискует? НАТО? Россия? Белград? - зато каковы куши!).
Цена риска возрастает по мере удаления от эпицентра, и собственно говоря, масштабный риск сосредотачивается вообще не там, где марионетки манипулируют друг другом, и более всего - собственными кукловодами. В Боснии риск - "просто" лишние сто-тысяча мертвецов: это не риск для тех, кто манипулирует (чужими!) миллиардами.
Другой вариант - в Чечне. При этом мировые аспекты непрямы и неочевидны даже для кремлевских инициаторов. Российские бюджетные инвестиции в зоны нестабильности - частный случай создания механизма деструкции, когда налогоплательщики (западные вместе с местными) оплачивают не просто рост нестабильности и локальные войны, а перерастание этих кризисов в мировые источники дестабилизации. Чечню уничтожали на деньги, полученные от Запада на "русскую демократию".
Интересно, что, как показал еще исход войны в Заливе, сами "наказания" со стороны номинальных мировых лидеров выступают чуть ли не как новый, добавочный ресурс Богом покинутых стран и режимов. Бомбардировки городских свалок электронными штучками стоимостью в $100.000/кило - аналог геополитической игры на повышение. И раз уж не вышло привлечь в экономику западные инвестиции, остается попробовать придвинуть к собственным берегам 6-й флот США.
Мы больше никому не угрожаем - мы просто всемирно признанные невменяемые. Но наказывать нас больше нельзя. Тот, кто разучился пользоваться собственной бомбой и забыл, как и зачем ее делали, способен угрожать тем, что его бомба изо дня в день ржавеет и приходит в негодное и неуправляемое состояние. Не бомбить же нас за это?!
Осмотрительная невменяемость, "неумышленность" - важный аспект самой модели и один из факторов ее успеха. Мировые силы не стерпят появление на планете нового Мордора, генштаба злых сил, калькулирующих вторжения и катастрофы. Но что поделать со страной, "не справляющейся" с кризисами, которые порождаются в ее зоне влияния и то и дело "выходят из-под контроля"?
Ее генералы разучились воевать, воруя - что ж, зато кто еще кроме русских справится с эдаким отродьем. - Да, эти соединения уже не способны выполнить ни одной из боевых задач, для которых их создали и вооружили - они болтаются там и сям по всему бывшему союзному пространству, множа геополитические язвы, лечить которые Москва не в состоянии да и не собирается. - Зона изъязвления и есть зона наших особых интересов, почему бы ее не расширять?! Все эти язвы - трофические.
Моделью поведения здесь будет - порождать такие кризисы, которые мировым силам с трудом удавалось бы локализовать, но погашение которых требовало бы постоянного присутствия московской власти в процессе, делая Кремль "неизбежным партнером" всех и всяческих сделок, в которых он имел бы возможность урвать свой кус. Москва не станет играть против Запада всерьез, но всемерно увеличивая трение в мировой системе, заставит его наращивать расходы по поддержанию стабильности - ибо и ее бюджет одна из статей в этих расходах.
Конечно же, крайние ставки повлекут за собой и крайний риск. Нация, решившая существовать в качестве своего рода "накладных расходов" по глобальному переустройству - притом что это переустройство порождает массу проигравших, начисто выбывающих из игры - не только развязывает себе руки для произвольных коалиций, но, приобретая вместе с тем и самых непредвидимых врагов, рискует, как Германия 1933-39, получить в итоге тотальную коалицию против себя самой. (Заметим - как близко не подходил СССР к этому рубежу при Сталине и после, его вожди осмотрительно избегали этой последней глупости)
Когда у мира нет выхода, это не значит, что поставщик безысходности может спать спокойно. Не проясняя своих идей для себя, Россия предлагает себя как экран для любых, самых иррациональных проекций и фобий остальных цивилизаций - включая Запад. Будучи незападной претенденткой на западный статус - бастардом в глазах Запада, она и в глазах Незапада выглядит не союзницей, а претенденткой на ограниченные ресурсы.
И здесь приходится поставить окончательно неприятный вопрос о лояльности БЧ как русского (при его несомненной "русской идентичности" или даже, как теперь встречаешь и в официальных текстах - признаках "этнического россиянина", под каковым разумеют белокожего славянина)? Насколько вообще российская цивилизация может рассчитывать на этот человеческий и культурный типаж в близящихся мировых переделках?
Говоря еще прямей, можно ли быть уверенным в том, что идентичность этого персонажа сколь-либо тесно связана с его национальностью, и в случае неуспеха либо невыгоды для него пребывания в составе "российской нации", мы не станем свидетелями массового перехода элиты Беловежья - целых беловежских племен - на сторону возможного конкурента?
Я не вижу никаких препятствий такому сценарию в культурном устройстве БЧ.
Русскоязычный нигилист, отсоединенный от цивилизационной семьи родовитых наций, валяет то ваньку, то карла, то махмудика, всякий раз изыскивая в злободневной личине патронташ, звезды, нагайку или что-то еще в этом роде - срывая свой профит то как пацифист, то как мировой невменяемый, то как истинный тигр - равно опереточный и когда льет настоящую кровь, и когда прибирает займы под шумок "нового мышления".
Формирующаяся в РФ идентификация является безгосударственной, вакуумной - при этом сохраняет имперский вкус к мировым рубежам, рыща по миру в поисках почвы и пищи. Беловежские племена не нация, не общество, даже не этнос, а братва или ватага. Братва, одержимая вариациями на тему этноса, но безэтничная и отпетая, как морское братство острова Тортуга. Ватага, любящая разговор о государстве, даже о "сильном государстве", не интересуясь при это не только Индией, но и Костромой. - Что ж, прекрасно, это делает ее одновременно понятной для иноземных "братцев" и глобальной в порыве, - подобно несомой ветром саранче, нам все равно, на кого и где выпасть.
Структура "иного не дано" - на которую можно посмотреть, как на инструментарий перманентной измены - прекрасно корреспондирует с этой вероятностью. (Антиинтеллектуальность БЧ сопоставима только с его маниакальной ситуативностью: мельчайшее подозрение очередного ИНД в недостаточности для приспособления запускает механизм осмотра иных, причем поиск, как мы уже отмечали, ведется практически исключительно в секторе оттесненных в слепую зону идеоидов-чужаков.) Известная "шутка Козырева" весной 93-го была именно такой амбивалентной репетицией грядущей инверсии, которая затем и обозначилась ясно. Но ведь не один Козырев способен перекувыркнуться еще разок. Российский национал-демократ и великодержавник может на следующее утро проснуться в постели стратегического соперника, с "ай лав ю" (а то и "алла акбар") на устах. И мысль о том, что Россия это серьезно, станет для него вдруг просто смешна.
А мы заметили выше, беловежский человек умеет посмеяться, как никто. Он у нас смехунчик.
Часть пятая, последняя - русская.
Россия имела в СССР призрачные метафорические очертания. Она присутствовала, не будучи - былой небывальщиной. Русь струилась в союзном составе развоплощенной, вот и мушка в янтаре как живая, глянь - капелька на ножке, ан дохлая и не жужжит.
РСФСР, пузырек допотопной утопии русского коммунизма, с утопически нелепым правительством вне Кремля. То ли сновидение Московии, где русский дух, то ли стылый след русской Мировой революции, "Р.С.Ф.С.Р." Девятнадцатого года, а там в подтексте и вовсе крамольный намек - золотопогонные шеренги в атаке на краснопузых... Но хоть эти контрастные версии, были ли они размежеваны между собой?
Нет, - и любование чудаком, прущим на большевиков, киногенично отмахивая стэком, уже в 30-х было сродни тоске по атакующей глобус Конной (ни славянского, ни православного ничего тут нет и в помине). Двусмысленность бывалого небытия России работала в составе советского имперского сознания, в роли мифической метасанкции, консолидируя единую советско-русскую традицию.
В период ВД стало принято утверждать, что Октябрь пресек государственную и связанную с ней культурную традицию Первой Империи. Охотно используется презумпция раскола, будто бы все культурно содержательное в советские времена было "катакомбным модусом российской культуры", второй культурой, противопоставленной первой и с нею не связанной.
Но едва ли нам удастся обойти сложные случаи - ту же советскую школу, с Толстым и Пушкиным на фронтоне, Пастернака и Платонова, вполне советских и в то же время природных для русской речи. Русская катакомба семьдесят лет сосуществовала с большевицкой безбожной властью, учила ее детишек да своих водила в ту ж единую трудовую школу. Послевоенный советский мир восстановил русскую непрерывность в поколениях 40-60 гг. После этого СССР легко было защищать как Россию, и это не было враньем: след лег в след, слово - в слово. И обетованную Россию советский крамольник-диссидент чаял в международно-признанных границах СССР и только в них, не в "РСФСЭРЕ" же...
Сегодня Россия существует в двух главных ипостасях: беловежской власти - и слепого пятна в разумении человека. И эта судорога слепоты, этот спазм неведенья, это (невероятной силы!) самооглушенное небытие личности, такое деятельное и болтливое (как никогда прежде болтливое!) "ИНОГО НЕ ДАНО" - зона следующего разлома, точка тектоники близкого будущего.
...Разгадка придет развязкой, валом узнавания, повальностью верных ответов и "навеки верных имен", преданностью начинающейся с акта предательства и облегченной единовременьем отречений - профессиями, регионами, социальными стратами - тоскливым, но вдруг несущим легкость насилием над разумом и душой, над жалкой заблудившейся речью, мямлящей, все боясь признать немыслимое уже свершившимся, - всем, что русский образованный класс уже повидал в двусмысленные 1920-1930 гг. и навстречу чему пошел, недоумевая и онемевая...
То, что состоится потом (развязки не всегда сопровождаются спецэффектами, они подкрадываются на цыпочках, как перестройка) уже действительно и с полным правом совместится наконец с родовым древом московских предшественниц.
Но назвать это Россией, значило бы нанести духовной родине русских тяжкое оскорбление.
Пора вернуться к теме русских переходных лет, классической теме Двадцатых годов. Известная ироническая фраза о том, что "нет ничего более постоянного, чем временные институты" имеет под собой крепкую местную подоплеку. Переходность не столько российская традиция, сколько острая потребность, запрос русской культуры, как-то сочетающийся, видно, с ее неудачами при создании собственной цивилизации. Не потому ли, что переходность - враг гарантированной минимальности, включая и очерченную сроком временность? "Предельщики", "постепеновцы", "временщики", "консерваторы", "минималисты" - черная брань русской лексики.
Переходное время высвобождает в стране финалистские страсти, подстрекает жажду и упование Концовки. Развязка надвигается, ибо ее ищут, ее пришествия домогаются. Пусть кошмарный конец всему, лишь бы не бесконечный страх реальности. Только жесточайший удар с вышины - и братство им раздавленных смывает с души грех, отграничивая пространство "их власти", внутри которого определяемся, живем и разговариваем "мы" - братья в беде. Эти "мы" - тара для огромного числа артефактов истории, сознания и культуры. Сюда валятся несовместимые, сочетаясь в невообразимое - Бухарин, Флоренский, Розанов и Сахаров: возьмемся за руки, друзья!
Двадцатые годы этого столетия были эпохой такой цветущей переходности. Каннибализм финала, возможно, не столько поджидал ее деятелей, сколько творился ими - ибо переходность готовит реальную развязку в поле "слепого пятна", а не там, где размалевывает себе свои лубочные страхи. Переходность утомляет, истощает общественные силы никогда не сбывающимися ожиданиями; а аппетиты растут.
Ни в одной цивилизации мира, думаю, идея реформ не сопровождается - в столь ясной каждому связи - ощутимой вероятностью применения максимального насилия ко всякому ее современнику и к вам лично. Насилие приходит не всегда - но страх его навеки отпечатывается в абрисе перемен. Страх, которым сопровождалась любая перемена в СССР, остается и в беловежской России. Сравнительно с 1984 годом, он распредметился, зато вырос в массе.
Россия сегодня - точка крайней предрешенности, за которой дальше только белый лист произвола, с еще неподобранными исполнителями. И вновь янтарь заливает соты и веки, и переставая дышать, Россия обретает метафорическую плоть в чистом поле власти человека над человеком.
Мы возвращаемся к пропущенной тайне нашего прошлого. Не поняв и не почувствовав ее (а она невнятна, поскольку коммуникационное равнодушие подавляет понимание) мы откроем непонятое уже не как прошлое, наоборот - в чудовищной новизне признаем вдруг позабытое, и в него поглядимся.
Запертое от самих себя прошлое и есть в точности то, что мы сегодня изобретаем, - с трудами, с великим пыхтеньем, с помощью западных экспертов от Гарварда и Станфорда... Зона запертого и укрытого от всех форм моральной и интеллектуальной выверки существования раздалась и столь велика, что она просто не сможет быть ничем иным...
Да, властью. Ничем иным, как властью. Властью в российском смысле слова, которая есть всемирно-историческое, вовсе не исчерпавшее себя изобретение, ничуть не меньшее чем транзистор, компьютер и оптоволоконные коммуникации. Как и эти заграничные диковины, наша власть также может быть пущена в серийное производство, поставлена на поток. Отличие современной власти (которая почему-то именует себя "исполнительной" хотя исполняет только то, что сама захочет) в ее невероятной, сравнительно с прошлым, культурной неуязвимости.
...Властью. Со всем ее сонмом комплексов, чаяний, недовыраженных утопий и невоплотившихся биографий, этих маленьких личных историй несвободы, которым уже не состояться без власти, и без нее не найти себе языка и места. Властью, главная сила которой - она знает, что такое мир и умеет с ним обращаться. Поэтому за ней не просто будущее - на ее стороне мировая динамика.
vЭто не циклизм. Не возврат в прошлое - когда наконец перестанут повторять эту несусветную глупость! Идее вечной архаики следует противопоставить концепцию России, как юной цивилизационной модели, "племени власти", еще не исчерпавшего ресурс - напротив, в последние двести лет только явившись в силе и славе. (М.Гефтер: "Мы не только социум власти. Мы еще и этнос власти") Только власть в России - это предельно серьезно, прогрессивно, определенно (в том числе и как путь национальной идентификации, как наше "мы"), - и она же самое передовое, самое мировое в нас.
Власть как изобретение еще вырвется на мировой простор. Причем не обязательно из ареала бывшего СССР - это понимал плохо прочитанный Орвэлл.
Московская власть - величайшая находка русской культуры. Власть не "архаична", да и не "авторитарна". А если и архаична, то в том же смысле, как динамически "архаичен" Китай - иное человечество, прикинувшееся государством; в каком архаичны США - сбывшаяся утопия англосаксонской общины. Но что она такое, русская власть?
Есть особый тип связи человека и человека, предполагающий присутствие при них третьего, имеющего прерогативу и возможность лишить свободы либо умертвить любого из этих двух, независимо от поддержки оставшегося, а можно и обоих разом. Знание этого, сочетаясь с принятием его всеми как простого фактического обстоятельства, порождает интимную государственную, культурную и хозяйственную связь всех троих. Эту связь я и называю русской властью. Власть вовсе не беспредметна. Она решает задачи.
Не будучи экстрасенсом, московский администратор не имеет возможности охранить и защитить великое бессмысленное пространство, кроме как - интегрировано, и притом предельно жестко контролируя поведение всех, до кого он физически не способен дотянуться, - и даже не мог бы узнать. Это предельно эффективная форма контроля на больших площадях, в условиях отсутствия коммуникаций и неэффективности их эксплуатации. Оттого контроль поведения опосредован угрозой превентивной репрессии за отклонение поведения от непременной поведенческой модели. Казнят не за нарушение цензорских постановлений, но за сбои в автоматике автоцензуры. Контролируют не отдельное действие, но совместимость стиля действий с рабочим режимом модели. (И если все в порядке, тебе не помешают изобретать свой лазер.)
Эта власть и прекращается странно - гамлетовски, в надрыве крайних сомнений, т.е. неуверенности в своем авторитете хозяина-палача-цивилизатора. Тогда она неслышно "выходит" - и начинается перестройка.
Русская власть никогда не бывала и не умеет быть национальной властью. Мы такие же "славяне", как "скифы". Наша идентичность во власти и относительно власти.
Власть развивает лихорадочную высокоинтеллектуальную энергию, которая внешнему наблюдателю кажется то беспредметной, то гиперосмысленной - "коварной". Но вся она только поддерживает в котле должный жар.
Стоит помнить, что Россия как цивилизация - результат всемирного выгораживания: ее территория по периметру обозначилась излетом великих экспансий XV-XVI вв. Россия выстроена, как от точки отсчета, от межцивилизационного водораздела Запад-Восток. - Водораздел-то существует реально, но он возник:
а) не по поводу России;
б) не в ее пространстве;
в) продуктивен и разрешаем внутри русской классической и европейской культур.
Как московский вексель, он вполне фальшив.
Москва власти вторглась в эту щель и ее обыграла - двойничая, выступая то "Западом" то "Востоком" - эта амбивалентность прекрасно, с душевной силой и всей страстью бессознательного, отражена в "Скифах" Блока: придите, придите же к нам, белые люди во фраках и с часиками - несите с собой богатенькие все, что имеете. А не придете - мы сорвем с себя и растопчем дурацкий европейский реквизит, да в боевой раскраске негодяев (впрочем такой же декоративной), позволим себе нечто неслыханное. Интересно, как честный Блок и в провидческом экстазе не забывает про народнохозяйственный мотив - "в карманах трупа будет шарить"...
Итак, страна опять попала в некий мировой резонанс, внутри которого ее "отсталость" может быть обыграна как геополитическое преимущество. Зона - власть и околовластное, привластное и оппонирующее власти пространство. Именно здесь импульсы от мирового целого - через каналы межгосударственного/межэкономического конфликта, но также (а часто с опережающем импульсом) через мир антивласти: интеллигенция, демократическая и национальная оппозиция, диссидентство, - поступают в центр принятия решений и преобразуются в задачи контроля над бесчисленными укладами и вариантами жизнедеятельности людей, что на политоидном языке именуется "управлением обществом и государством".
Власть зависима от приложенного ею к себе наружного - европейского, мирового, передового масштаба. Она ценит, бережет и поправляет этот масштаб, в меру сил истребляя любую попытку русских мужчин и женщин устроиться на своих собственных основаниях. Ведь она, русская власть - Хранитель Периметра, "русского рубежа", и ей нельзя допустить, чтобы в Костроме забыли о Горном Бадахшане и крымском вопросе. Ведь иначе там начнут строить дороги, а по ним будут ездить друг к другу договариваться. И власть потеряет удел.
Россия не архаична, а поразительно нова. Странным образом опережая мировую динамику, она изобретает все новые модели эксплуатации этой динамики, обращая их в наружный скелет собственной, русской цивилизации. Не стремясь "завоевать" мир, она им "овладевает" - создавая комплексные национально-мировые (внутренне-внешние) ситуации, благодаря которым власти страны извлекают максимум выгоды из межцивилизационных противоречий - отнюдь не втягиваясь в этот процесс внутренне, и отгораживая подданных от его "беспорядков".
Россия никогда не возвращалась в свое прошлое. Московская цивилизация - новая и перспективная вещь, как капитализм, с невычерпанным ресурсом. Она изобретала все новые формы цивилизации власти во все новых состояниях мира, этому соответствующих - всякий раз закрепляя мир в подходящих для этого состояниях. Ей не нужна ни Россия, ни даже сама Москва - ей нужна всемирно-историческая задача, как основание повседневной власти с нелимитированным гнетом. Идет собирание утраченного было московской властью жизненного пространства, с прощупыванием открывающихся, недоступных прежде для Союза мировых предмостий.
Слабый хочет валюты сильных, но не в силах заработать ее, и извлекает максимум выгод из этой слабости. Цепь таких изобретений, с сопутствующими им гекатомбами, эпидемиями рабства, растлениями тончайших умов и всемирными выбросами - есть Summa Rossiae. Духовно насыщенная, культурно мощная, созидательная, нормально нечеловеческая - не нуждающаяся в свободе человека русская власть.
...Если бы было топологически мыслимо вывернуть человека наизнанку, сохранив несчастному жизнь, то, сцепленные в непроходимую внешнюю арматуру, его ребра и позвоночник объяснили бы русский смысл границы как Периметра - власти, правящей вами именем отнятого у вас мира - а лицо, запертое в клетку собственной стойкости и укрытое от мира в вечные муки, но проникновенно духовное даст образ цивилизации, что так влечет, и откуда нет возврата к свободе.
Русская культура не возродится, пока ее будут пытаться строить как русскоязычно -"российскую" - подобно экспериментам с "пролетарской культурой" 20-х. Можно создать реальную государственную силу с фиктивным идеологическим обоснованием, и та будет даже располагать известной военно-политической мощью. Но вовсе нельзя учредить фиктивную нацию, которая говорила бы на одном из развитых исторических языков.
В силу неспособности беловежского существа порождать проекты и события, оно развивает обширную компенсирующую работу в области реакций на происшедшее. Россия ерзает и суетится на всех мировых форумах. Но что за "Россия" таким путем создается и кому она будет важна, нужна?
Что значимей для нас, населения, рождающего детей в предположении, что и тем жить здесь, геополитика России - или ее возможная цивилизация?
И что мы будем делать со своим геополитическим "местом" - сиднем на нем сидеть? - среди подвижных, разбуженных, вконец рассерженных на этот век цивилизаций его конца? Что эта свалка радиоактивных отходов мировой истории, это цивизационное вторсырье станет делать в мире, по соседству с Китаем, США и Австразией? - пускать в небо геральдические шарики с победоносцами и триколорами, славя несуществующее русское государство? "Перестраиваться" еще разок? Ускоряться? Ну нет - на это времени уже никто не даст. Не даст и х м о л о д е ж ь, уже сегодня проходящая в колледжах курсы по нашим проблемам (таким, которых мы не удостоили и статьи, все некогда было - десять лет некогда) - веселая, разноцветная, работящая, толковая, жесткая. Просить у них пощады? Совета? Денег?
Живые существа с дегенерировавшими внутренностями и пищеводом не имеют способа выжить, не перейдя на наружное пищеварение. У массового человека, который не может жить без видеодвойки и чтения книг в метро, но при этом ничего не производит, поскольку отучен и отлучен от вопрошания, от порождения и осуществления идей (попросту - обесчещен интеллектуально и нравственно), один путь, в мировые мародеры.
Русская нищета сегодня есть бедность воли - воли к признанию собственной сложности достаточной для жизни своим умом в своем государстве. И забытая, эта сложность есть органика основы, реальный капитал, прозябающий, пока его не бросят в оборот.
Русский ум сегодня это несосредоточенный ум. Он вяло ковыряется в инструментарии, ни на что не решаясь и выжидая. Дело не в нехватке концепций, дело в несфокусированности воли иметь задачи и их решать. Кто не встречал Джона Брауна - эксперта по международной программе "Переход от рабовладения к эмансипации чернокожего населения, путем поэтапной реформы политики инвестиций на хлопковых плантациях Юга"! Видно, у бедолаги просто не нашлось шести крепких сыновей.
Не надо в поисках тысячелетней традиции мастурбировать Бердяева и профессора Новгородцева да выстраивать в Москве бетонные декорации стоимостью в триллион. Никто больше никогда не полюбит русского, ни за его уважаемых предков, ни за его новое мышление. Он стронется с места своей волей - либо добрым пинком соседа: эй, москва, подвинься!
У нас есть последняя возможность встряхнуться. При усилии встретить жизненный вызов, и традиция, и сомнения, и опыт - все вспоминается, как школьный инглиш у стойки паспортного контроля в JFK. Биография и язык откликаются; эта духовная отзывчивость в трудный момент есть воля.
Ресурсы вещь совершенно конкретная - своей ограниченностью. Духовная истина о России может начаться только с инвентаризации ее активов. И уже этого станет самообнаружением воли нации сбыться.
В конце концов, механика беловежской ментальности есть автоматика усугубляющей себя глупости. Предельной глупости - когда человек достигает способности торжествовать при всяком следующем ущербе себе самому, при все большем саморазрушении. Но и деградация - конечна, и вот уже торжествовать нечем, торжествовалку свинтили. Дурака учат: иного не дано? Слезай, приехали - Грозный: место триумфальных, девяностопроцентных голосований "за Ельцина, за перестройку!" времен ВД.
Может, в том и задача, чтобы обучить дурака России?
Два образа лично мне не дают покоя в русской проблематике.
Первый - жизнь после смерти, что, оказывается, возможна и для наций. Израиль восстановился из небытия, две тысячи лет существуя только на словах. Но чтоб это стало возможным, сама культура должна была приобрести определенный собранный, пересказываемый вид и походно-полевой статус. (Евреев хулят за нерастворимость в иных нациях, и я думаю - Боже, дай русским эту способность включаться в иное, в нем не растворяясь! Но как же, как такого достичь?)
То, что сделали ради возникновения государства Израиль в ХХ веке, ни разу еще не было повторено. Но раз это было сделано единожды, это м о ж е т быть сделано народом, ради возникновения своего государства на своей земле.
Ни один еврей за две тысячи лет не имел гарантий того, что государство Израиль состоится в черт знает каком-то "Двадцатом веке"! И русский сегодня не знает - не может знать, сколько еще жить ему в беловежском рассеянии.
...И еще образ, римлян - без Рима. Боэций, Кассиодор и другие придали римской культуре - культуре быть может (до появления США) наиболее тесно слитой с государственностью, резко политической культуре - автономный, негосударственный и деполитизированный характер (тотальная культурная революция, если вдуматься). Они "развластнили" римскую цивилизацию, ужав и упростив ее до понимания new europeans, которые и считали-то на пальцах, и не сгрызли их, как "имперское охвостье", лишь по недосмотру ...
Вот и нам предстоит сократить и отреферировать русскую культуру для долгого ряда беловежских поколений. Но перед тем, научимся понимать и ценить свою сложность, как следствие своей русскости.
август-ноябрь 1994 года.
