Ефим Курганов. Сравнительные жизнеописания. (Попытка истории русской литературы). Книга I-II. - Таллинн: TPU KIRJASTUS, 1999. - ISBN 9985-58-101-6.

Определимся с классификацией и шкалой оценок. В этом двукнижии сразу заинтересовывает пограничность жанра (между сборником научных статей и монографией, конспектом авторского учебника) и проективность формы (в подзаголовке крайне существенное слово-указание). "Попытка" - это сигнал, предлагаемые условия "игры" читателю (специалисту и - шире - просто любителю русской литературы, охотнику до неожиданных сопоставлений, парадоксальных идей). Плюс намек на неоплутархианство - легкое, точное, как "укол зонтиком". Каркас, изящное указание, позволяющее додумать, продолжить, вслед автору выстраивать дальше свои "попытки". "Плутарховы игры" в предложенной работе намеренно заменяют способ обращения с предметом и темой: параллельные прямые пересекаются, а зеркальность житейских и житийных биографий уступила место сравнению идей, приемов, поэтик - чистый эксперимент, приглашающий к участию в разработке новых пробных моделей. Здесь не просто сближены те или иные имена, обозначены "звенья той или иной реально существующей традиции (Бродский и Баратынский - элегическая линия, Чехов и Довлатов - линия анекдота и т.д.). Главное в том, что продуктивно обосновывается новый метод; в его основе "отказ от литературных направлений, которые поэтапно ... сменяют друг друга". Границы магистрального эксперимента определены достаточно четко. В культурный процесс введено принципиально новое измерение - КОНТЕКСТ. Для автора важно наметить сосуществование и плотное взаимодействие трех пластов в русской литературе: античного (так, Тютчев оказался мыслителем доплатоновского типа, органично освоившим речевую маску пифии, Блок - стоиком), восточного (Розанов явственно чувствовал библейское начало, ощущал себя пророком) и европейского. Наметив основные макрополя в первой книге, во второй автор последовательно и детально выстраивает пересекающиеся параллели. Так, причудливые, краткие, "кружевные" эссе-проекты, лишь намечающие контуры непростой темы - "Пелевин и волшебная сказка" (последователям и ученикам есть что додумать), "Даниил Хармс и традиции русского юродства", - ритмично сочетаются в ней с полноформатными академическими статьями. Книга в книге, отдельный труд в старинном смысле этого слова - "Опояз и Арзамас" (действительно самостоятельная работа, вышедшая в Петербурге два года назад небольшим тиражом и мгновенно распроданная в московских профильных магазинах) - итожит неожиданные сравнения литературных гнезд, образно-понятийных семейств.

Сегодняшний читатель настолько отучен от нормального языка, отлучен от крайне важной, но утраченной категории - ясного изложения, авторского стиля, - что он не раз в изумлении перечитывает фрагмент за фрагментом, возвращаясь к ключевым пассажам. Может быть, выход "Сравнительных жизнеописаний" - знак возвращения, казалось бы, окончательного разрушенного за последние десятилетия жанра качественной научной прозы?