Бедный Чарльз Дарвин пользуется в СМИ почти такой же популярностью, как принцесса Диана, Мэрилин Монро и Билл Клинтон. Споры о том, насколько его идеи помогают нам понять поведение человека, не умолкают. Препирательства по поводу того, следует ли считать дарвинизм непререкаемой научной истиной или же только научной гипотезой, существующей наряду с теорией креационизма, далеки от завершения. Ни один ученый еще не находился так долго в центре столь ожесточенных споров.

Однако в сентябре нынешнего года популярность Дарвина приобрела еще один √ неожиданный - аспект: споры о нем перекинулись в область философии. Это случилось после того, как Philosopher's Magazine провел опрос своих читателей, преложив им расставить по ранжиру всех знаменитых философов. Получившийся в результате рейтинг немало удивил редакцию философского журнала: третье место - сразу вслед за Платоном и Кантом и в аккурат перед Аристотелем - занял естествоиспытатель Чарльз Дарвин.

Сами философы на неожиданное пополнение своих рядов отреагировали по-разному. Бывший профессор философии Лондонского университета Тед Хондерич заявил, что все это бред и происки престарелых нобелевских лауреатов-естественников, решивших на склоне лет удариться в философию. Другие любители мудрости посчитали, что результаты опроса подтверждают вклад Дарвина в разъяснение того, каким образом нечто целесообразное может существовать в мире бесцельном по своей природе.

Этот спор разгорелся после того, как англо-американский философ Майкл Рьюз, выступая на ежегодной конференции Британской ассоциации ученых, атаковал влиятельного дарвиниста Ричарда Доукинса, а также других ученых, приравнивающих дарвинизм к атеизму.

Настаивая на том, что эволюционная теория несовместима с религиозными верованиями, Доукинс только играет на руку креационистам, доказывал Рьюз. Позиция Рьюза во многом повторяет позицию известного биолога Стивена Гулда, чья последняя книжка стала бестселлером. Гулд старается доказать, что наука и религия занимаются принципиально разными вопросами: наука пытается найти ответ на вопрос "Как устроен мир?", а религия - на вопрос "Как надо жить в этом мире?". Таким образом, между ними не существует несовместимости.

Оба этих спора имеют непосредственное отношение к вопросу о философском значении дарвиновских идей. Проголосовавшие за Дарвина читатели Philosopher's Magazine, а также те, кто подобно Доукинсу считают, что теория естественного отбора несовместима с религиозными воззрениями, - полагают, что в своих трудах Дарвин решает философскую проблему. Те же, кто полагают, что Дарвину не место среди философов, равно как и те, кто подобно Рьюзу и Гулду не видят противоречий между религией и дарвинизмом, склонны также считать Дарвина ученым, а не философом.

Совершенно ясно, какую позицию занял бы в этом споре сам Дарвин. Воспитанный в традиционном христианском духе, он, однако, вскоре утратил веру в Бога. Это случилось в конце 1830-х годов - примерно в то время, когда в голове ученого родилась идея естественного отбора. После этого Дарвин всю жизнь колебался между агностицизмом и атеизмом. Однако при этом он никогда не высказывал своих взглядов по большим философским вопросам. С одной стороны, Дарвин, конечно, не хотел, чтобы его неортодоксальные религиозные воззрения спровоцировали критику в отношении его научных теорий, но с другой стороны - он просто считал вопросы о существовании Бога и бессмертии души вне своей (а быть может, и вообще чьей бы то ни было) компетенции.

Дарвин не составил своих особых суждений по глобальным вопросам философии, вроде вопроса о свободе воли, о природе сознания, о познаваемости мира или обязанностях граждан. О вопросах, волновавших Аристотеля, Юма или Канта. Его раздумья о религии, хотя и были порой глубоки, но всегда имели отношение скорее к моральному кодексу, нежели к философской системе.

Разумеется, теория эволюции в значительной степени повлияла на господствовавшие в общественном сознании христианские представления о мироустройстве, и в этом смысле она оказалась важной с философской точки зрения: эта теория положила конец представлениям о том, что все без исключения создано Богом. Однако какие бы глубокие последствия ни имела эта теория, ее одной все же вряд ли достаточно, чтобы считать ее автора философом. Ставить Дарвина в один ряд с Кантом или Платоном - абсурдно.

В то же время позиция тех, кто доказывает, что дарвинизм никак не влияет на христианство, также имеет свои слабые стороны. Если сомнения религиозного характера вдохновили Дарвина на создание теории естественного отбора, то теория естественного отбора, в свою очередь, утвердила его в этих сомнениях.

И легко понять - почему. Теория естественного отбора превращает книгу Бытия, равно как и другие библейские предания о сотворении мира, в совершенно неправдоподобные истории. Во всяком случае, в буквальном смысле. С другой стороны, эта теория подрывает представления о том, что только сверхъестественная сила могла создать мир во всем его многообразии. Трудно поверить, что биологи, утверждающие, что дарвинизм совершенно не мешает быть добрыми христианами, абсолютно честны перед самими собой.

Сегодня, спустя полтора века, у Дарвина есть чему поучиться ученым и философам, исследующим взаимоотношения между эволюцией, философией и религией. В отличие от многих наших современников, он хорошо понимал, что наука не может дать ответов на все вопросы. В то же время он понимал, что религию и науку нельзя просто взять и засунуть в разные ящики стола, как это пытаются сделать религиозные эволюционисты вроде Гулда.

Сам Дарвин не был ни настолько высокомерен, чтобы считать, что биология может дать ответ на все вопросы, ни настолько прост, чтобы не понимать религиозного и философского значения своей теории. Великого человека всегда трудно втиснуть в какие-то рамки.

Financial Times

Перевел Илья Кун