5.12.98

Аврил Пайман
История русского символизма

М.: Республика, 1998. - 415 с.; тираж 3000 экз.; ISBN 5-250-02675-3.

Ничто так не способствует укреплению снобизма, как частая смена кумиров, пристрастий - при одном и том же поколении читателей. Читатель приучается чувствовать себя зрителем в партере: перед ним дефилируют сменяющиеся школы. Он морщится, гримасничает. Наконец, у него появляется сознание превосходства: постоянного - перед переменным, неподвижного -перед движущимся.

Русский символизм, кажется, - та постоянная верхняя позиция на рейтинговой шкале, которая, по крайней мере, последние тридцать лет не претерпевала изменений и не имела конкурентов. Русский символизм - это часть культуры, которая всегда была отмечена "сверхвлиянием". Тому есть и внешние, и внутренние причины.

"Зомбирование" символизмом целых пластов культурной жизни происходило в тяжелый кризисный момент, в эпоху исторической ломки. В сходные периоды генетическая память неизменно возвращается к символистским мифам, опыту, ностальгической практике. Кроме того, символизм - это сохраненное чувство рода, при всей разности, разнице, внутренней конфликтности, последняя в ХХ столетии культурная община. После родовой эпохи, влившей новую кровь, провозгласившей канон необычайной емкости, наступило время особи, личности.

"Присягнувших" на верность символизму немало - филологи, историки искусства, переводчики, да и просто любители поэзии, чьи вкусы "заданы серебряным веком". Существуют научные школы, корпорации - буквально цеха по изучению символизма. Символистская территория, казалось бы, измерена и изведана. После снятия запретов слаженными цеховыми усилиями восстановили круг имен, фактов, деталей. И что же? Знаем ли мы больше об этой эпохе, чем десятилетие назад? Понимаем ли лучше свою "обреченность возврата"? Что такое история культурного явления, история всего лишь нескольких десятилетий? Такие вопросы возникают при чтении книги Аврил Пайман, "англичанки, накрепко с юности привязанной к России". И работа о русском символизме - это судьба, итог.

Итоговый характер, в первоначальном авторском намерении, - "набросать карту этой реки от ее истока до дельты, нанести на нее протоки". Именно такой эмпирический подход предопределил структуру:

Пролог - Вырождение или возрождение? Европейский fin de siecle и его русские провозвестники. Часть I. Келейное искусство. 1. Писатели переходного периода (1892 - 1898). 2. Новая поэзия в Санкт-Петербурге. 3. Возникновение термина "русский символизм". Часть II. Коллективное творчество. 4. Основание "Мира искусства". 5. От "Мира искусства" к "Новому пути". 6. Русский символизм достигает зрелости. Часть III. Проблески рая. 7. Рубеж века. 8. Миф о Софии и тема Апокалипсиса. Часть IV. Блистательный ад. 9. Русско-японская война и революция 1905 года. 10. Антитеза. Часть V. Наша изначальная родина. 11. На подступах к "всенародному искусству". Неонародничество и зачатки неореализма. 12. Русский символизм и русская литература. Эпилог. Хронология.

Итак, общая композиция книги определялась подходом автора к предмету. Это подход не критика, а хроникера. "Я видела свою задачу в том, чтобы представить идеи, прозаические сочинения и поэзию как творчество живых людей в определенный период истории, в реальных условиях России того времени. Моя цель состояла в том, чтобы познакомить новое поколение читателей с давними спутниками и друзьями: пусть их голоса, звучащие в контексте того времени, сами говорят за себя".

Поставленная задача выполнена. С академической тщательностью сведены в хронологической последовательности детали, факты, штрихи - не портреты. Но отсутствие концепции, исключение поиска "входа в историю", стержня, "повторение пройденного" не позволяет найти ответы на поставленные вопросы и лишний раз убеждает: сводка, хроника - не история, а лишь приготовления к ней. И по-прежнему актуален Мандельштам: история - в языке - через язык. "По существу нет никакой разницы между словом и образом. Символ есть уже образ запечатанный; его нельзя трогать, он не пригоден для обихода. Такие запечатанные образы тоже очень нужны. Человек любит запрет... Но, с другой стороны, запечатанный, изъятый из употребления образ враждебен человеку, он в своем роде чучело, пугало... Образы выпотрошены, как чучела, и набиты чужим содержанием..." Вот куда приводит профессиональный символизм. Восприятие деморализовано. Ничего настоящего, подлинного. Страшный контрданс "соответствий", кивающих друг на друга. "Вечное подмигивание", многозначность обеспечивают и сегодня стойкую живучесть символистского вируса в культуре, поддерживаемую "валовым" потоком изданий.

Андрей Экштут

Поиск книги в магазине "о3он":

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru