Состарившаяся и прогнившая нация, дерзко освободившая себя от ярма монархии ради республиканского правления, может поддерживать его лишь прибегая к множеству преступлений, поскольку уже преступна, и если она намеревается оставить зло и перейти к добродетели, иными словами - от общества насилия к обществу согласия, она неизбежно впадет в безволие и инерцию, в которых нетрудно углядеть ее будущие руины.
Маркиз де Сад

Либо убейте меня, либо оставьте таким, как есть, потому что будь я проклят, если в чем-то себе изменю.
Маркиз де Сад. Из письма жене (ноябрь 1783, Венсенский замок)

Писать о нем невозможно. По причине того, что о нем, кажется, написано все. Впрочем, и о Шекспире написано все, как и о камнях, Сталине, воздухе, собаках, смерти, любви. И об огне. В каббале, как и в даосизме, единство и равновесие мира возникает лишь в сочетании мужского и женского начал (инь и ян). Но в даоской картине мира отсутствует то, что в каббале называется Зейер Анпин - белый огонь. Который возможен лишь благодаря Нуквей де Зейер - черному огню.

Черный огонь, будучи по природе своей незримым, сам по себе возможен, однако несет угрозу небесам. Охватывая мир, он расторгает связи и превращает его в пыль. Нечто подобное совершает в урочный час Шива, выходя на перекресток дорог, - танец испепеления Вселенной называется тандава.

Возможно, если бы о маркизе де Саде никто не писал, мы бы не смогли прочесть ни единой его строки. Возможно, мы не ощутили бы также и того, как сами превращаемся в тончайшие, под стать числам, фракции. В Венсенском замке (i.e. в тюрьме) маркиз де Сад занимается нескончаемыми расчетами, в сочетаниях букв тщась прочесть дату своего освобождения.

Мы можем допустить, что все написанное им является одновременно созданием некоего числового массива, во множествах которого, как он, наверное, полагал, таится дата его окончательного освобождения.

Гематрия - наука, требующая неукоснительной сосредоточенности и порядка. Собственно, практика гематрии удерживает мир от хаоса. Если продолжить дальше, точнее, возвратиться к "черному огню", - возникнет противоречие... Попытаемся его избегнуть испытанным способом. До поры до времени не будем его замечать.

"Обычно садовская комбинаторика, - пишет Ролан Барт, - определяется неким распорядителем (режиссером): "Друзья, - сказал монах, - внесем порядок в эти действия", или: "Вот каким образом шлюха расположила группу". Эротический порядок ни в коем случае не должен быть опрокинут: "Минутку, - сказала разгоряченная Дельбен, - секунды, подружки мои, наведем порядок в наших удовольствиях: чтобы доставлять наслаждение, они должны быть жестко определены".

Вследствие определенного порядка вещей, чьи законы ведомы только светилам, 2 июня 1740 года в Париже на свет появляется Донасьен-Альфонс-Франсуа де Сад. Распорядителям, вернее, режиссерам порой бывает не отказать в чувстве юмора. Родители готовили ему имя Донасьен-АльДонс-Франсуа и т.д. Глухой священник записал: Альфонс.

Последней фразы на кассете нет. Как и остальных. Зато на ней можно расслышать скрип птицы Blue Jeis, легкое потрескивание свечи... звон бокалов. Если я не ошибаюсь, на столе Chateu Hout-Coitureez. Я часто путал в тех краях рокот прибоя с гулом 5-th Freeway.

Да, скорее всего, так, а напротив - Марсель Энафф, мой друг, философ, ученик Делеза, знаток синих сыров, вин Прованса и охоты со свиньями на трюфели. Свободное от этих серьезных дел и дружбы с Мишелем Серром время он по привычке посвящает преподаванию поисков времени по Марселю Прусту и писанию книг. Одна из них: Sade, L'invention du corps libertin, то есть "Сад, изобретение тела либертена"¹ в избранных фрагментах некогда была опубликована в журнале "Комментарий"; в предисловии говорилось о Калифорнии, ветре Santa Anna, птице mockingbird, которая известна в нашей словесности как пересмешник. А смеяться, откровенно говоря, нечего.

Прежде всего порядок. Непреложность и строгость. Никаких вольностей. Никаких, к примеру, аналогий между либертеном и radio liberty. А поэтому без всяческих ухищрений оставляю лишь один голос - голос Марселя Энаффа. Самодостаточность имени которого в англо-саксонском регистре безупречна:

"Моя первая встреча с Садом произошла более тридцати лет назад, еще во времена изучения философии в Лионе. Совершенно случайно у букиниста я приобрел карманное издание антологии "Писем из заточения". Не стану скрывать, я был изумлен тоном, юмором, дерзостью этих писем, обращенных к жене, любовнице, адвокату, слуге и так далее...

Сам тон, их пронизывавший, был очевидным вызовом системе, заточившей автора писем в тюрьму. Нет! Конечно, Сад никогда не испытывал ничего даже отдаленно похожего на раскаяние! Напротив, он становился все неудержимей в философствовании, отвергая любые возможности отречения от своих идей во имя облегчения уготованной ему участи.

Вообще, я был тогда поражен его чувством собственного достоинства, некой, сказал бы даже, гармонией, интеллектуальной честностью.

Тогда я еще не был знаком ни с одним текстом либертенов, точно так же не было у меня никакого представления и о его работах. Однако это имя, такое неординарное, уже было у всех на слуху. Оно порождало множество слухов, и именно слухи обращали к чтению Сада. Конечно, прежде всего слухи связывались с "черным преданием" о каком-то невыразимом насилии (убийства, секс, унижения, цинизм etc.), преисполнявшем его тексты.

Сплетни и слухи увлекали читателей и даже в какой-то мере понуждали их пытаться разобраться в природе безумия Сада, - в "разуме его безумия", как однажды сказал Бланшо.

Но мне тоже немного досталось... Дело в том, что большую часть детства я провел в Савойских Альпах неподалеку от Италии. Иногда мне случалось ездить с мамой в город. Из окна вагона можно было видеть руины крепости, расположенной на скалистом холме, который возвышался над долиной. Проезжая это место, мама обычно рассказывала историю, которую слышала от своих родителей, которые в свой черед слышали ее от собственных родителей, и так далее, в глубь времен, - короче, очень много лет тому назад, говорила мама, в замке был заточен монстр, он был ввергнут в заточение по причине несметных злодеяний, совершенных в жизни, - убивал женщин, пил кровь детей и тому подобное. Но вот однажды монстр бежал, и с тех пор никто не знает, где он, что он, - молва утверждала, будто он скрылся по ту сторону гор... в Италии. Спустя годы я узнал, что этот баснословный узник замка был маркиз де Сад.

А Барт определенно был из первых, кто сфокусировал внимание на одержимости Сада таксономиями. В своей книге я также этому уделяю много внимания. Очарованность порядком присутствует у Сада во всех описаниях оргий. Вероятно, потому, что, с его точки зрения, - это наилучшая возможность обручения разума безумию, но, с другой стороны, еще и потому, что либертинаж Сада не является просто наслаждением или анархией, но всегда зависит от словесной возможности. Саду очевидно известно, что тот, кто контролирует речь, тот контролирует реальность. Таково наследство разворачивающей себя власти разума, унаследованной еще со времен Ренессанса. Организация оргий, согласно точнейшим и рациональнейшим образом расписанным графикам, является для Сада лучшим способом соединения разума и наслаждения, в ходе процедуры которого он демонстрирует, что наслаждение отнюдь не противоречит власти рассудка, напротив, именно благодаря ему оно простирается в области, которые прежде ему были заказаны.

Но даже этого достаточно, чтобы понять: насилие Сада является фактом письма, литературы: его страстный и радикальный вопрос неизменен: что может быть сказано в литературе? что является пределом для говорящего? что может быть представлено в литературе без риска вызвать реакцию со стороны здравого смысла, систем общественной морали и политики? Сейчас, кстати, я пишу о Руссо... Это прямая оппозиция Саду, это новая sensibility в философии, которая на самом деле является реакцией простого человека на то, что именуется аристократической культурой. Кем же является сам Руссо? Провинциальный, наивный, искренний простак. Да! Именно эти черты отличают пророков. Так вот, Руссо и был пророком заурядности, пророком демократического мира, Нашего мира. По сути, Руссо является первым поэтом массовой культуры и эгалитарной мечты".

О моей же мечте в следующий раз.

С днем рождения, г-н Донасьен-Альфонс-Франсуа де Сад!

Примечаниe:

¹Когда-то обозначало освобожденного раба. В век Просвещения - "отмороженного" (приношу благодарность Виктору Лапицкому за емкую формулировку доселе бывшего весьма расплывчатым понятия).