Для чего собираются на литературные фестивали и конференции? Уж конечно, не для того, чтобы прочитать обалдевшей от двадцати предыдущих выступавших аудитории два стишка со сцены - и уступить эту сцену двадцать второму участнику чтений. Встречаются, чтобы посмотреть друг на друга и поговорить. Потому что стихи - только один из способов интересной жизни, потому что пишущий стихи к стихам не сводится (это пусть Маяковский говорит: "Я поэт, этим и интересен"; чем он кончил - общеизвестно). Интересно просто посмотреть на человека - как он смеется или поднимает руку.

Конференция A New Language: Russian and American Poetry Today, прошедшая в Stevens Institute (Хобокен, Нью-Джерси; а на другом берегу Гудзона - небоскребы Манхеттена), возможностей для этого предоставила достаточно. Об "офисе" Аркадия Драгомощенко - обнаруженном им поблизости от института ирландском пабе - уже ходят легенды и на русском, и на английском. Переводить стихи Мишель Мерфи с 1993 года, переписываться с ней по e-mail - и наконец встретиться в реальном пространстве; вроде бы радость была взаимной. "Сверить часы" с опять-таки переводимыми (и не виденными с 1997 года) Эдвардом Фостером и Леонардом Шварцем тоже было нужно. Галина Ермошина, переводившая Джозефа Донахью и полагавшая, что ему за пятьдесят, была поражена, увидев человека с внешностью умного студента-старшекурсника; и была поражена еще более, узнав, что он родился в 1954-м.

Да и многие русские участники конференции увиделись впервые. Где еще можно встретить Михаила Эпштейна (из Атланты), Шамшада Абдуллаева (из Ферганы), Александру Петрову (из Рима), как не в Нью-Йорке? Не секрет, что на подобных фестивалях обычно преобладает mainstream, усредненно-описательная поэзия; в Хобокене этого не произошло; выбор приглашенных русских авторов был точен, за что - особая благодарность Вадиму Месяцу. Жаль, что отсутствовали приглашенные Жданов и Парщиков, но - по не зависящим от организаторов обстоятельствам. Зато были Мария Максимова, Елена Фанайлова, Евгений Бунимович, Дмитрий Воденников...

В гостинице все не поместились, что дало возможность наблюдать образ жизни современного американского поэта в его доме. Американский поэт встает в семь, работает с корректурой книги, потом отправляется на занятия в институт, где разбирает со студентами одну из "Кантос" Эзры Паунда, и приходит в конференц-зал за десять минут до начала конференции в полдень. Русский поэт поднимается в половине двенадцатого, успевает посетить четыре кафе и один магазин second-hand и появляется на конференции часа в два.

Американская поэзия существует, она разнообразна и интересна. Жаль только, что взаимодействие между современной русской и современной американской поэзией остается слабым. Собственно, примеров такого живого взаимообмена только три: Аркадий Драгомощенко и близкие к нему авторы (например, Александр Скидан) - Language School (на конференции был показан фильм, основанный на переписке Драгомощенко и Лин Хеджинян), Нина Искренко - Джон Хай (опять-таки были представлены фрагменты из книги Хая The Desire Notebooks), а также Алексей Парщиков - М.Палмер. Многие из русских участников не знали английского, но и те, кто знал, на входивших в конференцию выступлениях американских поэтов почти не появлялись. А там было кого послушать; и очень жаль, что список выступавших (кроме упомянутых - Чарльз Боркиус, Сидней Чедуик, Джексон Маклоу, Тод Тильман, Джоэл Льюис и многие другие) русскому читателю мало что говорит. Вышедшей в 1996 году антологии современной американской поэзии, составленной А.Драгомощенко и В.Месяцем, или эпизодических публикаций в "Митином журнале" совершенно недостаточно; "Иностранная литература" печатает авторов mainstream'a - которого и в США много; а так на русского читателя сваливают уж совсем бронебойные банальности вроде какой-нибудь Яны Джин. Впрочем, довольно много переводов (жаль, без оригиналов) есть на сайте "Лавка языков".

На конференции присутствовали также русские поэты, живущие в США; и выступления их отличались от "русских из России" весьма заметно. Законсервированный Ходасевич, очень осторожно применяемый Хармс - а порой и вовсе Тихонов или Симонов. Может быть, находясь в другой языковой среде, человек ощущает язык как единственное свое прибежище и не отваживается на риск в обращении с ним? Или поэт-эмигрант привык воспринимать себя как хранителя культурного наследия? Так "русский Париж" благополучно проигнорировал в 20-е годы и сюрреализм, и Поплавского. В России сейчас только отдельные динозавры вроде Кушнера утверждают, что стихи обязательно должны быть рифмованными, - на конференции подобное слышалось раза три. А ведь возможны и другие варианты. Живущая в Нью-Йорке китайская поэтесса Чжан Эр говорила, что китайские поэты за рубежом ощущают себя не хранителями, а исследователями в огромном пространстве голосов других культур (одно из стихотворений Чжан Эр построено на взаимодействии с гностическим трактатом "Гром: совершенный ум"); "Бесплодная земля" Т.С.Элиота вышла на китайском в 1927-м, на русском в 1971-м. Видимо, не случайно то, что тесно общающийся с американскими поэтами, много переводящий В.Месяц был и наиболее интересным "русско-американским" поэтом на конференции.

Разумеется, была и рефлективная часть, вращавшаяся, в основном около вопросов перевода и пребывания поэта на стыке различных культур. Ш.Абдуллаев прочел великолепное эссе об этом. А М.Эпштейн, как всегда, провоцируя, предлагал пользоваться возможностями обоих языков и создавать стереоскопические стихотворения из двух (а может быть, и более) равноправных и различных версий, позволяющих увидеть предмет под углами зрения разных языков, разных стилей мышления, которые эти языки определяют.

Сейчас поэзия, к счастью, не собирает толп на стадионах. Она становится сложнее, индивидуальнее, разнообразнее. Естественно, что ее отдельные направления расходятся все дальше, и у каждого отдельного автора становится меньше читателей в его стране. Но не приобретает ли автор читателей вне своего языка? Во всяком случае, иной русский поэт ощущает некоторых американских поэтов гораздо более близкими ему, чем многих русских. Сам факт конференции позволяет предполагать, что и некоторые американские поэты думают так же.

А может быть, английский становится таким же универсальным языком в гуманитарной области, каким он стал в технике - и каким была латынь в средние века. И поэты различных культур смогут встретиться в его едином пространстве. Не только посредством перевода, но и посредством автоперевода. Тем более что поэзия становится все более динамикой образов, а не звуков. Может быть, рифма и другие способы звуковой организации - только строительные леса, которые нужны лишь при написании стихотворения, а потом могут быть убраны. Может быть, такими лесами окажется и собственный язык - перед уходом в пространство другого.