Апт Соломон Константинович (род. в 1921 г.) - литературовед, переводчик с немецкого. Автор книг "Томас Манн" (1972), "Над страницами Томаса Манна" (1980).

В его переводах издавались трагедии Эсхила, романы "Иосиф и его братья" Т.Манна, "Степной волк" и "Игра в бисер" Г.Гессе, "Человек без свойств" и "Душевные смуты воспитанника Терлеса" Р.Музиля, "Ослепление" Э.Канетти, "Бабье лето" А.Штифтера, пьесы Б.Брехта, новеллы Ф.Кафки и др.

Лауреат премии Жуковского (2000 г.), Первый кавалер (вместе с Е.А. Кацевой) "Почетного креста за заслуги в области науки и искусства 1 класса" (2001 г., Австрия).

О родителях, немецком языке, творчестве Садриддина Айни...

Соломон Апт: Моя семья была далека от литературных занятий. Но отец, видя мой интерес к литературе, стихам, при любой возможности покупал сборники стихов. Помню, в один из тяжелых периодов жизни, это был 29-й год, работы у него не было, он мне читал вслух "Капитанскую дочку". Так в 8 лет я познакомился с прозой Пушкина.

Русский Журнал: А как звали Ваших родителей?

С.А.: Константин Соломонович и Генриетта Борисовна.

Мать моя родилась в Туле, а отец из Белоруссии. В 13 лет ему пришлось отправиться на заработки: семья была бедная, многодетная, 10 человек детей. Тогда Польша входила в состав Российской империи, и он работал в Лодзи что называется "мальчиком" при лавке. Родители были из разных социальных слоев. Отец матери, мой дед, был купцом 1-й гильдии, занимался торговлей самоварами. Он был сравнительно состоятельным человеком. Семья матери тоже была большая - 7 детей.

РЖ: После русского немецкий Ваш основной язык. Но также известны Ваши переводы с латыни, древнегреческого, английского...

Соломон Апт. Фото Е.Калашниковой

С.А.: Я довольно рано познакомился с немецким языком. Когда мне было 4-5 лет, у меня была учительница немецкого языка. Она читала вслух и заставляла меня делать то же самое. А позже я стал ходить в группу, где была такая же система занятий. В детстве я довольно быстро овладел немецким.

Английский я довел до хорошего уровня, работал с ним какое-то время, но долгое время с ним не соприкасался. Французский у меня всегда был пассивный. Прочел десяток французских книг, классиков. Древними языками занимался в университете.

После аспирантуры МГУ я не мог найти работу в Москве. Мне по молодости было не страшно, но в общем атмосфера была ужасная. Вот простейший пример. В официальных инстанциях мне сказали: "Поезжайте в Нальчик. Там нужен преподаватель". Я написал в Нальчик, чтобы эти слова проверить, приложил анкету. И довольно скоро получил ответ, что во мне они не нуждаются. Нальчик был взят с потолка. Но это подало мне идею. Я знал, в каких городах есть пединституты и где есть кафедры древних языков, латыни, античной литературы. Я купил открытки с оплаченным ответом и разослал штук 20. На половину я получил отрицательный ответ, на половину - вообще никакого. Тогда я понял, что нечего ходить в министерство. Мы продолжали жить случайными заработками.

В их числе был один авантюристический. Моя жена училась в аспирантуре в ИМЛИ, и по ИМЛИ у нее была одна знакомая, а ее муж был из Средней Азии. Однажды она пришла к нам с мужем и еще одним человеком среднеазиатской внешности. А так как мы в то время жили в Зарядье, в мансарде на чердаке, места для гостей не было. Мы решили пройтись. А на улице зима, холодно. Рядом было бюро пропусков ЦК, на Старой площади. И мы под видом того, что ждем пропуска, устроились на уютном диванчике. Там 2 азиатских человека предложили мне такую сделку: они дают материал, а я напишу работу о творчестве Садриддина Айни (одному из них нужно было написать кандидатскую диссертацию). Я написал небольшое сочинение об Айни, разобрал его рассказ "Смерть ростовщика". Потом этот человек забросал меня телеграммами: "Вы угадали мои мысли. Надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество". Хорошее сотрудничество...

В это время один мой знакомый сказал, что в Орехово-Зуеве недавно открыли пединститут и им нужен преподаватель латыни. Они меня сразу же взяли. Там был хороший коллектив из тех, кому в Москве работу не давали. Там я преподавал в течение 5-ти лет. Читал античную литературу, курс немецкой теоретической грамматики. Но в 35 лет оставил место доцента и стал человеком свободной профессии, переводчиком.

"На первом месте для меня Манн..."

РЖ: Как у Вас происходил отбор произведений для перевода? Инициатива исходила от Вас или чаще от издательства?

С.А.: Бывало по-разному. На первых порах я брался за то, что мне предлагали.

РЖ: Например, за что?

С.А.: За Аристофана. Это было связано с его юбилеем.

Позже я стал великим поклонником, а затем и популяризатором Томаса Манна. В Гослитиздате составляли сборник его новелл и решили, что необходимо привлечь, что называется, молодых переводчиков. Мне было уже за 30, но, видно, я еще вписывался в эти рамки. По заказу издательства я сделал свой первый перевод Манна. Эта работа стала моим первым напечатанным переводом с немецкого (до этого я занимался античными переводами). И впоследствии инициатива переводов этого писателя исходила от меня.

Что же касается античных переводов, то они были связаны с антологией. Перевод поэта Феогнида был частью моей дипломной работы. Я написал исследование о нем и приложил все 1385 строк, которые от него остались.

Позже было сочетание инициативы издательства с моей заинтересованностью. Так получилось с Кафкой. Это было в 60-м году. В "Иностранной литературе" решили - неудобно, во всем мире читают Кафку, а у нас его не знают. Надо было на что-то решиться. И мне предложили выбрать что-нибудь из него для перевода. Оговорили, что объем должен быть - листов 5, не больше. Я читал Кафку до этого и знал, насколько у нас было одиозно его имя. Поэтому особо не рассчитывал, что его опубликуют в "Иностранной литературе". А когда у меня появилась возможность это сделать, я решил извлечь из этого максимум. Я предложил новеллы, которые с одной стороны вызвали недоумение, а с другой - заинтересованность.

РЖ: Какие это были новеллы?

С.А.: "Превращение" и "В исправительной колонии". Заведующий отделом сказал: "Это будет шок, у нас к такому не привыкли". А я: "Вот именно. Тогда со всем остальным будет легче". В итоге все удалось.

РЖ: Кафка относится к Вашим любимым писателям?

С.А.: Конечно, он уникальный писатель. Я только могу повторить слова Томаса Манна: "Кафка - некоронованный король немецкой прозы". Он настолько замечательное явление, что отождествлять себя с ним трудно во всех отношениях. Но внутренней сцепленности с Кафкой, которая за долгие годы работы была с Манном, с Гессе, у меня нет. Скажу еще, что такой сцепленности у меня нет и с Музилем, которого я тоже много переводил. Я считаю, что эта четверка (в любом порядке, хотя для меня на первом месте - Манн), - вершина ХХ-го века. В молодости я много переводил и Брехта. Первый раз по заказу, а потом по собственной инициативе. Он замечательный драматург. Но из всех названных он наименее "мой".

РЖ: Когда Вы переводите, для Вас существует понятие минимума, какое-то определенное количество страниц в день?

С.А.: Конечно. Минимум - 3 страницы в день. Я всегда сажусь за работу с утра, с 9-ти часов. Работаю где-то до 3-х. Во второй половине дня работа уже от лукавого.

РЖ: Кого сложнее всего было переводить?

С.А.: Томаса Манна, "Иосиф и его братья". Надо помнить все детали: какое-то слово встречается через 200 страниц. Сложно было переводить "Степной волк" Гессе. Вроде, текст несложный. Но надо добраться до смысла, что именно хотел сказать автор.

О современном переводе, Чуковском, Фонтане...

РЖ: Как Вы оцениваете состояние нынешней переводной литературы? Ее уровень?

С.А.: Переводят очень много, поэтому уровень самый разнообразный. По-моему, хорошего на свете всегда меньше, чем плохого. То же касается и перевода. Раньше книг переводили меньше - и к переводу относились серьезнее. Я не за строгости, но объективно получилось так, что ответственность за каждую переводную книгу уменьшилась. Тут все решается рынком - продается, значит хорошо.

Сейчас люди, занимающиеся переводом, очень пренебрежительно относятся к родному языку. Переводят с большим количеством вульгарных оборотов, стилистических несообразностей, арго, непечатных слов. Показывая свою вульгарность и нечувствительность к стилю, они думают, что оживляют текст. К сожалению, таких переводов много.

К этому можно прибавить и дублированные западные фильмы, которые кое-как переводятся... Тут не учитываются особенности страны-производителя, а все делается под общий русский вульгарный язык, на уровне сленга, - это отвратительно. Это явление связано с массовостью, которой раньше не было.

Культура перевода - это часть общей культуры. А когда в культуре господствует массовость, то это называется попсой, она захлестывает и перевод.

В советское время были фигуры, которые, находясь во главе перевода, повысили и его значение, и ответственность переводчиков. В первую очередь, я имею в виду Чуковского и, пожалуй, Маршака, Лозинского.

Чуковский сыграл совершенно уникальную роль. Его книги о переводе, по-моему, замечательны. Все книги по теории перевода не стоят одной книги Чуковского, которая, в принципе, ничему не учит.

Вокруг перевода существует много теоретиков. Чуковский был гораздо выше всего этого: путем живого разбора определенного текста он показывал, что хорошо и что плохо. Кроме работ, посвященных переводу, у него есть книга о живом русском литературном языке - это очень важно. Он понимал, что непременное условие для переводчика - чувствовать разные стихии языка. И отличать уличный, бытовой язык от того, который соответствует литературной задаче. По сравнению с этим уровнем современный перевод деградировал.

РЖ: Сейчас Вы что-нибудь переводите?

С.А.: Ничего достойного упоминания нет.

РЖ: Не хотите перевести какое-нибудь современное произведение?

С.А.: Дело в том, что мне надо восхититься, чтобы захотеть это перевести. Конечно, может быть, прочтешь что-нибудь и восхитишься... Это не обязательно должно быть написано недавно. Есть, например, один автор, немецкий, который мне очень нравится, но я боюсь к нему подступаться... может, из-за возраста...

РЖ: А что это за автор?

С.А.: Теодор Фонтане. У меня сомнения, разделят ли мое восхищение читатели. Те, кого называют средним читателем.

В основном, Фонтане - прозаик. Писал очерки, романы, повести (некоторые повести у нас переводились), работал для газет. Это конец ХIХ-го века. У него есть замечательное произведение "Штехлин" (фамилия героя). Не думаю, что русскому читателю он будет особенно интересен.

Недавно я перевел роман середины ХIХ-го века - "Бабье лето" Штифтера. Австрийцы его очень любят. И мне он кажется в некоторых отношениях замечательным. Но он явно дышит ушедшим временем. Роман вышел малым тиражом, я вообще не уверен, раскуплен ли он.

РЖ: Кто Ваши любимые авторы?

С.А.: Мой любимый поэт - Пастернак. У меня есть сцепление с ним. Я очень много знаю его наизусть. Но его проза мне не близка.

РЖ: А из современных?

С.А.: Я не устаю восхищаться одним современным писателем, живущим в Москве, - Юрием Давыдовым. Но я не представляю, что в другой стране оценят его словесную игру. Мне нравится Петрушевская, хотя иногда мне душно в ее прозе. Очень симпатичный автор - Татьяна Толстая. Из немецких авторов - Гюнтер Грасс. Хотя сейчас он меня уже не так восхищает, как когда-то.

Беседу вела Елена Калашникова