Когда не в шутку занемог
Через магический кристалл
Оброком легким заменил

Генератор R_L

Настоящие книги пишутся не для чтения. В том физиологическом понимании этого процесса, в котором текст тот же бифштекс. Сожрал - и завтра подавайте новый. От такого подхода выигрывает только целлюлозно-бумажная индустрия, производители подтирок, как промышленного, так и бытового назначения. А душа нет.

Настоящая книга - предмет многоразового употребления. Она пишется для перечитывания. Хороший текст похож на бабочку. Его нельзя проглотить и переварить. Сходу, на лету, разом. Во-первых, он так просто и не дается, а, во-вторых, что тогда делать летними вечерами, если всю красоту за один раз взять и зажевать? Только детей. Но больше трех за день все равно не получится. Рано или поздно придется зажечь свет. А он вовсе необязательно имеет электрическую природу. Страничку прозы Мандельштама видели?

Именно с этой точки зрения порочным кажется гастроэнтерологический подход к изящной словесности. Рассуждения об общественной полезности прозы, гражданской значимости поэзии. Во всем диапазоне от "уроков любви" автора "Опытов", до "сеансов освобождения от пафоса" автора "Сала". Плохо пахнет вся эта диетология. А должна хорошо. Как музыка.

Русскую литературу освободил от пафоса двести лет тому назад Александр Сергеевич Пушкин. И примкнувший к нему Николай Васильевич Гоголь. Один написал "Евгения Онегина", а второй "Нос" и "Мертвые души". С тех пор с ней все хорошо, с русской литературой, несмотря на отдельно взятую "Смерть Ивана Ильича". Есть правофланговый.

Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы.

О чем эта главная, единственная и гениальная книга всей нашей изящной словесности? А ни о чем! В том-то и соль. Уксус и перец. Тайна великой кухни. Четыре авторских листа. Текст для пожизненного перечитывания. Как лес, река, небо и любимая. Вневременное и внепространственное совершенство, явившееся нам во всей своей прекрасной полноте лишь через два столетия. Как и было предсказано. После изобретения телеграфа, телефона, телевизора и стека протоколов TCP/IP. Чудес, избавивших художественный текст от неестественных свойств среды передачи данных. Роман, повесть, рассказ больше не транспорт. Не упаковка для пересылки сведений этнографического, экономического, религиозного характера от одного грамотного к другому. Веблог и "Огонек" гораздо лучше справляются с задачей просвещения масс. Коллективной агитации и организации. Эффективней.

И, слава Богу, 220 вольт им в провода. Динамо-машину размером с город Конотоп.

От чего же нас попытался избавить А.С.П.? От примата смысла и прагматической сверхзадачи. Он нам ясно указал цель. Учитесь танцевать. Совет и лозунг оставьте людям с креслом. Гинекологу и военкому. Авторам журналов Men's Health и Cosmopolitan. Дециметровым волнам и FM-частотам. Пусть трудятся. Работают со словом.

"Она все над ним делала только для себя и говорила ему, что она делает для себя то, что она точно делала для себя как такую невероятную вещь, что он должен был понимать это обратно".

А то ведь вот до чего можно дойти, докатиться, даже будучи глыбой, великим человечищем. Если думать всей головой не о ремесле, а о правде жизни. Три кило по шесть рублей. Не знаешь, куда спрятаться. Возвышает не правда, а обман. И это тоже сказал Пушкин.

Только обман - не МММ и не РАО ЕЭС. Обман - это фокус. Ловкость рук и персональный магнетизм. Владенье словом. Стиль. Изящное письмо - единственный продукт и одновременно инструмент сочинителя. И он не предназначен для забивания гвоздей-идей в башку. Моральных кодексов под кожу и нравственных уставов под ногти. Слово писателя должно радовать. Само по себе, как цвет молока и запах сирени. Быть естественным продолжением флоры и фауны. Всей мировой органики и неорганики. Природы, с которой не хочется расставаться. А генетически измененные субстанции, мутанты слабенького человеческого разума, вроде глубоких суждений и основополагающих выводов, к черту. На совочек и в компост. В телевизор и Интернет. Пусть сервируют. Мигают лампочками. Романы тискают. Крыльями машут. И хорошо!

Вот Федор Михайлович Достоевский не дожил. И весь свой век мучился. А нам счастье. Есть! Наконец-то функционирует без сбоев информационное пространство для удовлетворения вечного зуда обмена. Концептуально-мировоззренческими пошлостями. Туда-сюда-обратно. Сто километров в час.

А сочинители свободны. Покой и воля.

Литература ныне - чистое искусство. Наконец-то. Не прикладная теория и не отраслевая наука. Лирика. Интуитивный и спонтанный способ графической передачи эмоций. Средство радоваться жизни. Исполнять завет поэта. Алеть и хорошеть. Полниться Ювенильным морем и цвести Египетской маркой. Искать стотысячный синоним слову "любовь". Благодаря силикону, оптоволокну и численным методам статистики современный писатель может посостязаться с братом-композитором. Общее поле творчества. Одна тема и двести вариантов оркестровки. Идеальный читатель похож на слушателя. Модест Петрович в единственном числе, зато тридцать три Силантьева, плюс Рихтер, Равель и Тосканини. А можно больше. Счастье и радость не имеют количественного выражения. О чем "Картинки с выставки", "Четвертая патетическая" и просто Опус N53, До мажор Гайдна? Ни о чем. Замечательная череда звуков для регулярного повторения. Пример для подражания.

То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьет.

Загляденье. Так и литература, изящная словесность в своем теперешнем, естественном состоянии может плясать на одном пятачке. Не гоняться за новостями. Темами, сюжетами, идеями. Достаточно просто стоять на своем месте и расти вверх. Так поступают липа и клен. Просто переписывать то, что по сердцу. По душе. Например, "Евгения Онегина". Год за годом. Вариант Клеха. Вариант Гаврилова. Павловой, Кибирова, Цветкова. Или же. Версия Андрея Геласимова 2001 и его же подход 2003.

Текст за текстом, который ни пересказать, ни перевести.

Лишь только передать другому. Как жизнь. Прекрасный смысл которой смертным неизвестен.