Эту книгу я ни за что не рекомендовал бы для прочтения. Одна только обложка с мелодраматической картинкой способна вызвать отвращение - как от слащаво-трагических реклам индийского кино. Однако есть в этих мемуарах нечто, обозначенное уже в подзаголовке, что задевает внимание и заставляет более пристально вглядеться в их проблематику.

В эпоху застоя советские издательства в изобилии поставляли на книжный рынок продукцию под условной мировоззренческой маркой: "Этапы большого пути". Здесь могли быть биографии вождей, но также и рядовых винтиков государственной машины. Главное, что и те и другие славили "новую человеческую общность" социалистического лагеря. Психологические детали и подробности быта, проявления человеческой природы в подобных трудах играли исключительно декоративную роль. Этот специфический интеллектуальный товар изначально не был рассчитан на читателя и пользовался спросом только по разнарядке сверху: его дарили ветеранам в юбилейные дни и государственные праздники.

"Прошла зима, настало лето": новые времена модернизировали книги идеологической тематики, этапы великих свершений трансформировались в них в этапы лагерных скитаний. Появилось множество повествований об испытаниях ГУЛАГом, выпавших на долю российских людей. Но вот и эта тема показалась "прорабам перестройки" исчерпанной. По истечении первого десятилетия строительства новой России лагерная тема в рабочих планах наших издательств сведена к минимуму и давно не привлекает общественного внимания.

Но для религиозного сознания сама идея страданий "за веру" не может утратить актуальности и быть зависимой от политической или финансовой конъюнктуры. Поэтому предприниматели, работающие на "церковном" книжном рынке, от темы гонений, пережитых верующими, отказаться не могут. Другой вопрос, что как раз в этом сегменте издательского дела остро недостает качественных текстов, посвященных трагедии Церкви и христиан в советскую эпоху.

Смею предположить, что два издательства, вложившие средства в немалый тираж этой книги, рассчитывали на своеобразное ноу-хау. Мемуарист описал и преследования государством своей семьи, и участие ее членов в посильной работе по укреплению великой державы. Получается, что перед нами описание и великих гонений, и великих свершений. Звучит патриотично и может оказаться модным поворотом в избитых, старых сюжетах. Однако вся беда задумки заключается в том, что выполнена она бездарно (прежде всего, на уровне авторской стратегии проекта и безнадежно слабой редактуры). А в результате - читатель у разбитого корыта, на рынок выброшено путаное многословное повествование.

По большому счету книга должна была стать историей одного русского "мальчика", у которого звериная эпоха отняла и уничтожила отца, заставив при этом жить в счастливом беспамятстве. "Великий путь" поглотил индивидуальность "маленького" человека. Но даже у радостного строителя коммунизма в глубине души не затухает тоска о родном существе, давшем ему жизнь и важнейшие понятия о главном в ней. Когда наступает благоприятная пора (у кого в "оттепель", а у кого и в "перестройку"), зерно тоски пробуждает личность, которая начинает разбирать завалы прошлого: падения, сдачи и ошибки. Если бы такой замысел был осуществлен автором и издателями, то книга стала бы актом терапевтического самопознания, столь необходимого нашим соотечественникам.

Автор, В.И.Соколов, родился в 1913 году в Сергиевом Посаде, в семье скромного священника-студента, учившегося в Московской духовной академии. Младший, третий, ребенок, он со временем становится любимцем отца. Протоиерей Иоанн Соколов (1879 г.р.) происходил из самых низов ("сын псаломщика"), круглый сирота. Благодаря способностям ему удается получить образование. Ему вдвойне повезло: окончил не только духовное училище, но и семинарию и перед рукоположением удачно женился. Женой его становится замечательная по нравственным качествам девица, также наполовину сирота. В нищем деревенском приходе в Смоленской губернии они начинают (1900 г.) свою неброскую просветительскую деятельность. О.Иоанн понимал свой пастырский долг как некую универсальную миссию среди народа. Кроме того, что восстанавливал покосившуюся деревянную церквушку, занялся и внедрением среди сельчан новейших методов пчеловодства и землепользования, что "в немалой степени способствовало росту благосостояния жителей". Его супруга "в своем доме занималась грамотой с ребятишками, оказывала медицинскую помощь". Позже молодожены начали хлопотать об открытии церковно-приходской школы. Встретили в этом начинании ожесточенное сопротивление со стороны бюрократов, как светских, так и консисторских. Дело окончилось бы ничем, если бы не помощь Иоанна Кронштадтского, приславшего тысячу рублей. В результате трудов Соколовых в селе снизилось пьянство, а значит... и доходы местного лавочника, владевшего кабаком. Кабатчик не долго колебался, нанял лихого человека (киллера) и одним темным вечером раздался выстрел: пуля лишь по случайности попала не в священника.

Интерес к трудам Владимира Соловьева заставил отца искать возможности продолжить свое образование. Уже 34-х лет от роду он поступает в Духовную академию. Окончив ее по первому разряду, получает место инспектора в Орловском епархиальном женском училище. Очень скоро и на этом поприще о.Иоанн добивается признания и всеобщего уважения горожан. Но улучшения, которые он вносил в педагогический процесс и быт учащихся, частенько вызывали раздражение начальства, так что однажды местный епископ замахнулся на него палкой.

Впрочем, жизнь при царской власти воспринималась впоследствии его сыном - несомненно, со слов старших в семье - как образец порядка и благолепия. Неудивительно, ибо в феврале 1918 года пятилетний мальчик стал очевидцем страшной сцены. Революционный матрос, ворвавшийся в их дом с обыском, прикладом винтовки в миг превратил лицо любимого родителя "в сплошную кровавую рану". Тогда орловская педагогическая общественность, потрясенная происшедшим, направила в Совдеп делегацию, и новые хозяева города выдали Соколову охранную грамоту. Позже за священника уже некому было заступаться, разве что (и то только до поры) немногочисленным отважным прихожанам.

Из сказанного ясно, что о.Иоанн являлся незаурядным человеком и ореол его служения и атмосфера родительского дома формировали внутренний мир его детей. Все, что сохранила память младшего сына о родителях, все те крупицы сведений о них, которые он извлек из многочисленных следственных дел отца, представляет несомненный исторический и человеческий интерес. Но все это должно бы поместиться на 50 страницах концентрированного текста, а не растянуться на четыреста высосанных из пальца. Автор - доктор технических наук, профессор - подражает бессознательно усвоенным приемам советской мемуаристики. Например, считает своим долгом пускаться в длиннейшие экскурсы об истории отцовской альма-матер, о ее значении в истории отечественного просвещения. Примечательна восторженная характеристика, данная им одному из преподавателей академии, будущему священномученику Илариону (Троицкому): "Активнейший противник гонителей Церкви и религии". Как это напоминает прямо противоположные панегирики из "Правды" каким-нибудь "активным борцам с мракобесием и Церковью"! Но за всей этой схоластической диалектикой - хорошо быть не противником религии, а противником ее противников! - ускользает логика внутреннего развития автора. Точнее, он ее скрывает: но не столько от читателя, сколько от самого себя. Между тем о его личной трагедии стоило бы говорить открыто и подробно, потому что она содержит в себе важный опыт для современников.

Старшие дети Соколовых рано уходят из дому и начинают самостоятельный путь: для того чтобы не "испортить" собственной биографии. А в 1928 году наступает черед и младшего, Василия. Происходит это вскоре после общего школьного собрания, на котором толпа детей "единогласно" требует закрытия смоленского храма, в котором настоятелем служил его отец. Из речи ораторов неумолимо следовало, что отцовский храм, который посещало столько прекрасной души прихожан, есть "очаг темноты". "Я стоял опустошенный и ошеломленный...Они [товарищи] дружно потянули вверх руки. Мне казалось, что все смотрят на меня и обдумывают решение о моем изгнании из школы, из общества вообще". ¹ Сестра Эмилия (окончив строительный техникум, трудилась в Москве) требовала от родителей, чтобы они не закрывали брату "двери в жизнь". Наконец родители отправляют подростка в столицу, согласившись на все условия: никаких явных контактов с отцом и матерью.

Из скупых авторских признаний, разбросанных в разных частях повествования, следует, что условия тоталитарной действительности неумолимо отделяли его от самых дорогих людей, заставляя так или иначе предавать их светлый образ. Эти оговорки тем разительнее, что выныривают из длинных, часто назидательных рассуждений о высококультурных интеллектуальных интересах, которыми жили родители и круг их "сподвижников". "Я долго не мог постигнуть истоки духовного облика моего отца..." А в зрелом возрасте, "на фоне всеобщего материалистического мировоззрения" он, этот облик, вызывал в сыне "противоречивые чувства непонимания, досады и жалости, смешанной с сожалением". Как сын лишенца, Василий смог поступить в Московский химико-технический институт им. Д.И.Менделеева лишь после приобретения заводского рабочего стажа. Денег не хватало на необходимое, но в стипендии ему отказали из-за испорченной "анкеты". Доцент И.А.Артоболевский, сам из священнического рода, доходчиво объяснил: юноша "в возрасте от десяти до пятнадцати лет проживал с отцом-лишенцем... Каждый может думать, что за эти пять лет отец... мог невесть что внушить сыну". Далее следовал дельный совет: "Вам будет полезно потерять метрику, а о своей жизни с отцом никому не рассказывать"². Урок был усвоен. Впоследствии "на все вопросы начальствующих лиц я искренне отвечал, что с отцом, служителем культа, лишенцем, связь не поддерживаю, в переписке не состою, материальную помощь не получаю"³. Но несмотря на подобные предосторожности и уже будучи доктором технических наук и профессором, В.И.Соколов вновь сталкивается с дискриминацией: сразу после войны его, ценного специалиста по центрифугам, не допускают к работе над атомной бомбой и тем самым обрекают на вторые роли в науке.

К тому времени отец его давно был казнен (1937 г.) в казахстанской степи. Лишь через четыре десятилетия Василий обнаружил под подушкой умирающей матери пачку отцовских писем из ссылки. И только с того времени он стал собирать все, что относилось к памяти о.Иоанна. Но лишь в 1992 году рискнул обратиться в Смоленское УКГБ и только тогда (!) узнал, что его родитель был реабилитирован по одному из приговоров - аж в 1958 году. Но как это произошло? Оказалось, что благодаря хлопотам дочери отцовского соузника, которая не побоялась и не поленилась вступить в долгую переписку с прокурорскими инстанциями и добилась-таки своего.

Рассказав о своем впечатлении от того давнего письма отважной женщины, автор роняет: "Я почувствовал сожаление, что так поздно узнал о ее существовании"⁴. И все. На страницах воспоминаний можно найти и размышления о величии русской религиозной философии, и о прозрениях Достоевского, и о событиях в Катынском лесу, и об успехах и опасностях отечественной атомной промышленности и т.п. Только не о собственном опыте отступничества от веры родительской, не об опыте жизни под прессом страха. Он пишет о том, что в пожилом возрасте стал "преклоняться" перед образом отца. Но за этим декларативным признанием не видно внутреннего роста автора, непонятно, что, кроме грубого страха, смогло так искорежить душевную организацию человека, воспитанного в старой, настоящей культуре. А честные описания подобных метаморфоз души и представляют ценность для современных людей, которые все никак не прорвутся из областей духовных мнимостей в мир надежный, основанный на вере в достоинство человека.

В.И.Соколов раздвоен в своей любви к мученику-отцу. Он долго и старательно приводит различные философские и идеологические выкладки, из которых вновь и вновь выжимает формулу: Сталин - преступник, уничтоживший лучших русских людей. Характерный образчик одновременно и наивных, и напыщенных рассуждений: "Рассчитывать на поддержку своих планов русским духовенством Сталин не мог. И вот... генсек разрабатывает новую Конституцию... Ставится задача ликвидации в стране христианства, то есть дела, начатого великим князем Владимиром"⁵. А через несколько страниц автор завершает книгу мыслью прямо противоположной: "На основании личного опыта Сталин усвоил: богоборчество, вся идеология принуждения... вскормили новое живучее существо без веры, без личной нравственности и национального содержания. Но понял он и другое: на Русской земле оказалась неистребимой святость... Она и является залогом духовного возрождения народа"⁶. Выводы из этой идеологической мешанины повисают в воздухе.

У культурологов в ходу расхожий взгляд на вечный конфликт между отцами и детьми в контексте западной и русской культур. В западном, "цивилизованном", мире молодые поколения руководствуются "эдиповым комплексом", вытесняя отцов на вторые роли, убирая их с дороги как деловых конкурентов в борьбе за успех. В евразийском, российском, мире все обстоит по-иному: там отцы движимы комплексом сыноубийства, ибо дети являются их конкурентами в борьбе за власть (Иван Грозный, Петр Великий, уничтожающие своих наследников-соперников). России, дескать, нужно перевести этот кровавый конфликт поколений на цивилизованные рельсы, когда "молодые" демократическим путем устраняют старших от рычагов влияния. Между тем реальность в XX веке поставила перед российским обществом совсем другую задачу. Мы наследники поколений, которые отказались от родителей, от их ценностей, которые сознательно забыли их опыт и заветы. Следовать родительскому опыту опасно. Он требует самоотверженности, ибо без подвига, без подвижничества нельзя войти в свое христианское наследство. Опыт отказа от себя и опыт обретения себя в перспективе кровавых уроков нашей новейшей истории необходимо изучать и осмыслять. А не подменять суррогатами самопознания, новыми казенными штампами. Страшно сидеть в тени смертной, но еще страшнее, как показывает судьба девяностолетнего автора книги, идти к свету. Сделал шаг вперед, назвал настоящим именем происходящее и покрылся испариной от ужаса расплаты. Вновь призвал старых идолов власти и силы. Тут бы молодым флагманам книжного рынка дать старику хорошего научного редактора, помочь ему проделать работу по поиску своего лица. Но нет, рыночные расчеты и конъюнктура диктуют жесткие условия. Надо и пожурить убийцу новомучеников и похвалить: ведь без "услуг" палача не появились бы и страстотерпцы. Чем не модный вариант национальной идеи? И вся эта идейная сумятица на страницах разбираемого мемуара не является ли готовой притчей о мучительном раздвоении российского общества, потерявшегося в поисках собственной идентичности?

---

Примечания:

¹ Соколов В. И. И тьма не объяла свет: История жизни, гонений и скорбей одной православной семьи в советское время. - М.: "Ковчег", "Параклит", 2003. С. 190.

² Там же. С. 274-275.

³ Там же. С. 255.

⁴ Там же. С. 371.

⁵ Там же. С. 389-390.

⁶ Там же. С. 398.