"Критика" выходит в Киеве уже четвертый год. Явившись впервые, она заявила себя украинским эквивалентом NYRB и польской "Культуры". Замечательно, что почти одновременно с киевской "Критикой" начал выходить московский "пушкин", начав точно так же со ссылки на NYRB. Однако, "пушкин" на американские "Книжные обозрения" не походил нимало (даже когда во второй - и последней - своей версии сменил глянцевый дизайн на полноцветно-газетный): как и его двухсотлетний патрон-юбиляр, он предполагал быть всем, всем-что-ни-попадя и еще кое-чем. В конечном счете бумажного "пушкина" не стало, а скромная, но последовательная украинская "Критика" осталась быть, блюдя чистоту жанра и верность однажды выбранному дизайну: действительно один в один NYRB. (Про то, почему это так, почему на украинской почве западные лекала приживаются, а на российской - нет, мы уже пытались однажды рассуждать. Тоже здесь и тоже по поводу "Критики").

Журналы принадлежат к тому роду предметов, для которых возраст - достоинство. Лишь после выхода эдак пяти-шести регулярных номеров журнал, что называется, входит во вкус, и лишь по прошествии изрядного количества лет он занимает ту культурную нишу, на которую, согласно жанру, претендует изначально. В этом смысле "Критика", похоже, состоялась; что же до "ниши" - здесь главный редактор украинского журнала, гарвардский профессор Григорий Грабович, когда-то приводил в пример выходящую в Париже польскую "Культуру" - издание, чей опыт доказывает, что "даже единственный журнал способен оказать решающее воздействие на общество, на его ценности и самооценку".

Правду сказать, если аналогии с американскими "Обозрениями" остаются в пределах жанра и макета (фактически - лекала), близость с польской "Культурой" скорее идеологична: притом, что редакции "дружат домами", регулярно обмениваясь статьями и анонсами, вместе собирая тематические выпуски, характерна та замечательная последовательность, с которой украинский журнал выбирает польские статьи, когда речь заходит о пресловутом "восточном соседе" и "русском вопросе". В августовской Критике" Мариуш Вильк с рецензией на "Демократию по-русски" Владлена Сироткина - из мартовского номера "Культуры". Польский выбор понятен: Владлен Сироткин - московский визави Михаила Геллера (Адама Кручика), его сборник "МИК" издает фактически одновременно с "российскими" статьями Кручика, и польский рецензент видит различие главным образом в "точке зрения наблюдателя"; Геллер нелицеприятно наблюдал "из Парижа", тогда как Сироткин обретается "внутри". Хотя тотальный пафос московского автора и солидарного с ним польского рецензента (Азия-с!) вместе с набором тривиальных общих мест (морозы, дороги и бескрайние просторы) и растиражированных анекдотов (про оплевавших друг друга екатерининских "депутатов" и "думцев", ворующих унитазы), - вполне в жанре "иностранных записок". И когда российский канцлер кн. Горчаков именуется, на польский лад, Горчаком, - уже не поймешь что это: опечатка "Критики", обмолвка "Культуры" - какая разница?

Слишком длинные фамилии в этой "ушибленной ширью" стране...И, в конце концов, это вовсе не тема последней "Критики". Тема последней "Критики", надо думать, - "постбубабизм" (хоть имя дико...). Открывает номер большая "вводная" Юрия Тарнавского - об украинском модернизме, как он есть (или как его нет). Собственно, это рецензия на второе издание монографии Саломии Павлычко"Дискурс модернизма в украинской литературе"; но, как все работы о terra incognita - украинской литературе, - она предлагает собственные историю и классификацию. Модернисты противостоят не "народникам", а "суспильникам" ("социальщикам"?), потому что в центре такой литературы - не столько идея "народа", сколько идея "служения" (народу ли, нации ли...), - в конечном счете: подчинения литературы неким общественным интересам.

Рецензент - к слову сказать, участник т.н. "Нью-Йоркской группы" и авангардистского объединения Fiction Collective - согласен с Саломией Павлычко в том, что модернизм в украинской литературе - явление маргинальное; однако готов возразить, что это не есть особенность исключительно украинской литературы. Модернизм маргинален всегда - в силу собственной элитарности, полагает Тарнавский; а исключительность украинской ситуации - в том, что здесь элиты озабочены все больше "суспильницкими" фигурами, никоим образом не интересуясь "современными течениями украинского модернизма".

Последующий контекст "Критики", видимо, призван откорректировать это положение. Здесь вяло-комплиментарная статья о неупомянутом у Тарнавского Игоре Рымаруке с дежурными отсылками на классическую для каждого пишущего по-украински книгу Энтони Смита "Национальная идентичность", и большой блок работ о Бу-Ба-Бу, тоже довольно скучных, но не комплиментарных отнюдь. Огромный (на без малого шесть полос) текст Тамары Гундоровой называется "Бу-Ба-Бу, Карнавал и Кич" и на вполне кичевом на сегодняшний день постструктуралистском волапюке там разжевывается что-то про "бахтинскую карнавализацию", "постмодернистский иронизм" и "бубабистский нарциссизм". Затем Игорь Пизнюк пытается проследить историю Бу-Ба-Бу от рождения и до смерти с последующей мифологизацией. Мифология Бу-Ба-Бу, полагает он, основана на отсутствии у бубабистов каких бы то ни было общих теоретических установок, поэтому "участники группы могут выдавать все, что они делали, делают и будут делать, как безусловное Бу-Ба-Бу" (в подтверждение цитата из Андруховича: "И даже если ради куска хлеба он [бубабист] продаст себя рекламному агентству, то это будет Бу-Ба-Бу-лучше-для-мужчины-нет"). Миф о том, что бубабисты сотворили с украинской литературой что-то новое, на взгляд этого автора, не выдерживает критики: "Изобрели они не что иное, как громкое провокативное название, а также использовали свое историческое время". Претензия более чем странная: в конечном счете, любое состоявшееся культурное явление состоялось в силу того, что смогло адекватно использовать свое историческое время, а если не смогло - то не состоялось.

Последним надгробную речь бубабизму произносит Сергей Грабовский. По его версии, беда того же Андруховича в том, что на этом поле у него нет конкурентов: "Украинскому интеллектуальному сообществу конкуренция необходима, но где ее взять, когда нет и сообщества как такового". "Потенциальный социальный адресат Андруховича - анонимная культурная Пустота, контуры которой извне очерчены песнями Маши Распутиной и детективами Чингиза Абдуллаева".

В общем, прав-таки оказался Тарнавский и все разговоры об украинской литературе сводятся в конечном счете ко всему, что угодно, кроме... Преждевременные похороны Бу-Ба-Бу, тем более странны и парадоксальны, что литературные-то персонажи более чем живы: вероятно, своего рода замещение по Фрейду. В основе - подспудное недовольство культурной ситуацией в целом. Настоящая тема украинской литературной периодики (и этот номер "Критики" не исключение) - "отсутствие в государстве Украина сознательного национального (и культурного) большинства" и фактический провал национальной "культурной революции". Весь этот плачевный пафос происходит из одной изначально порочной посылки: украинские интеллектуалы почему-то полагают, что элитарный по сути своей литературный дискурс должен победить на том поле, где побеждает сегодня "русскоязычная попса". И трагедия - в том, что Андруховичу никак не победить Машу Распутину. Так ведь и Кибирову ее не победить. И даже чудо-богатырям Сорокину-с-Пелевиным. И нет такой силы, которая бы победила Машу Распутину. И это не есть культурная проблема. Культурная проблема, если следовать Юрию Тарнавскому, - в традиционно "суспильницкой" интенции украинской элиты, несамодостаточной по определению. А раз уж она, элита, обречена идти по этому - привычно исхоженному - пути, - обнаруживаются причины, всегда одни и те же: привычный враг, который приходит с Востока, на этот раз в облике прекрасной и ужасной Маши Распутиной. И мальчики для битья, которыми - отчасти по подсказке языка, отчасти по фрейдистской оговорке - оказались "бубы" (по Тамаре Гундоровой - "китчевое прозвище бубабистов").