Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
Журнальное чтиво: выпуск пятнадцатый
Дата публикации:  14 Ноября 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Было давно когда-то, во времена не самые благополучные, такое вычурно-эстетское непериодическое издание "Гостиница для путешествующих в прекрасном". Продержалось недолго - номера четыре вышло, потом имажинисты разбежались, а сборники были и не журналом вовсе, а скорее манифестом. Но когда б русско-израильское "Зеркало" в свое время последовало моде реанимировать старые журнальные названия (а спрос нынче на 20-е годы почему-то), эта самая "Гостиница" стала б наиболее адекватным из всех возможных (тогда как настоящее название неожиданно порождает у солидных авторов трогательные кокетливо-инфантильные коннотации - что-то там про "солнечных зайчиков", которых будто бы запускает редакция в уединенные кабинеты своих "старых друзей"). Потому что "Зеркало" - и это делает его журналом, т.е. составляет, по большому счету, журнальную идею - собирает авторов, по каким-то своим причинам перемещающихся в пространстве. "Перемещенных лиц", иначе говоря. А излюбленный жанр здесь - путевые заметки и "письма путешественников". Скорее всего, это не сознательный прием, и такая концепция журнала получилась не совсем нарочно. Просто биографически так сложилось.

"Письма путешественников" обычно разнятся, и не только в силу литературных способностей (или неспособностей) пишущих эти письма. Одних на самом деле занимают "разные манеры понимать вещи"; так, цитатой из Белинского, объясняет себя Евгений Штейнер. Он уподобляет себя самого Чичикову, отправившемуся за мертвыми душами в Японию. Если без уподоблений - Штейнер попал в Японию по гранту: писать книгу о русских кладбищах. Более всего Евгений занимается описанием нравов - не японцев глазами иностранца, как это обычно бывает в таких сочинениях, но нравов иностранцев в Японии. Называется все это "Письмами из пространства" и проходит под рубрикой "Эпистолярный роман".

У литературных путешествий существуют разные лекала. Есть просветительские (описательно-познавательные): или аллегорические, где описание чужих нравов - не более чем утопия, модель для поучительного сравнения с собственными, далекими от мыслимого идеала, или сентиментальные, где смена обстоятельств и впечатлений - лишь повод и средство понять и объяснить себя самого. Еще раньше познавательных путешествий - за мудростью - приняты были путешествия иного рода: за благодатью (как правило, в другую сторону). Назывались они паломничествами. Вероятно, нечто в этом роде подразумевали редакторы "Зеркала", помещая римские впечатления Александры Петровой под рубрикой "Небесная колония". Получилось все наоборот. И не потому, что за небесными впечатлениями из Иерусалима, равно как и из других восточных столиц, в Рим отправляться было как-то не принято. Просто Александра Петрова - такая литераторствующая дама с собачкой, старательно приклеивающая слова одно к другому: про римских художников и питерскую бабушку, про Синдбада-морехода, про писателя Добычина и про то, как собаку Джима благословили в католическом храме.

Из не откровенно путевых жанров в последних номерах "Зеркала" находим Станислава Красовицкого и Леонида Черткова, "нью-йоркскую поэзию" и "тель-авивскую прозу". Помнится, с "нью-йоркской поэзией" мы уже не так давно имели дело; правда, тогда это называлось несколько иначе: "гудзонский кружок", - и фамилии были другие. И средний возраст, кажется, был постарше (хотя, по странному совпадению, журнал, тех русско-американских поэтов представлявший, тоже определял себя "зеркалом"). О "гудзонском кружке" в тот раз беседовали Лиля Панн с Соломоном Волковым. Здесь же за "нью-йоркскую группу" выступает Игорь Сатановский, который берет интервью у... Игоря Сатановского. Замечательный в своем роде жанр, не исключено, что для того вполне аутического состояния, в котором пребывают юные и безвестные нью-йоркские поэты, он наиболее органичен. За интервью следует подборка с самоназваньем "Мы":

под сладкий стон вечернего ти-ви
пишу тебе посланье сквозь э-сети
увы и ах, теперь ты далеко
нью-йоркские поэты - злые дети...

бери левей, куда же нам теперь
мы выйдем вон когда откроют дверь
так мало места, где здесь туалет
я заплачу за выход, я поэт

Впрочем, "Стихи из Москвы" в том же номере мало отличаются от стихов из Нью-Йорка, они приблизительно того же возраста и душевного здоровья: Катя Фрозен исполняет бодрый "Кавказский марш", смысл которого - как в анекдоте про грузина и помидоры:

Люблю я кавказцев - и точка.
Люблю я кавказцев - и баста.
Любовь эту гордо сквозь годы
я в трепетном сердце пронес...
Кавказец - он вкусен с грибами,
с фасолью и просто с картошкой,
в квасном маринаде с петрушкой,
с кавказцем хорош "Анкл Бенс",
с хрустящей загорской капустой,
с мороженой вятской морошкой,
кавказец хорош во фритюре,
его можно даже запечь.
Филейная часть и грудинка...
А супчик с его потрошками...
Что может вкусней быть кавказца?
Что может его быть сытней?

Здесь впору перейти к столь же упоительной прозе от "Зеркала":

"Только что ушла Кузя, подшефная ляля, которая делает мне весну, а то я налился очень сливками, и они ударяют мне в мозжечок. Я люблю русских за то, что они такие тепленькие и кругленькие" etc. Это Борис Кудряков. Дальше все про то же. Автор вроде бы гетеросексуал-накопитель, но с таким количеством уменьшительных суффиксов, что невольно вспоминается гомоэротический ветеран Александр Ильянен. Который тут как тут - в номере 11-12, галантерейный роман называется "У нас он офицер":

"Вокруг шеи у меня был повязан платок Ольги, как французский шарфик. Ноги были закрыты ларисиной шубой, которую она носила девушкой... Разговор о моих ногах. "У вас красивые ноги? - спрашивала Л. - Покажите ваши ноги". Я сидел в кресле, ноги закрыл ларисиной шубой. На шубе Манфреда лежал Рыжик".

Проза в "Зеркале" не задалась. Хотя работает на контрастах. Тут скучно сконструированная Надежда Григорьева и ориентально-орнаментальный, себя-себе-рассказывающий Александр Гольдштейн. Так что Леонид Гиршович с эффектными стилизациями про дона Алонсо, кажется, представительствует здесь от имени Литературы (той, которая - все прочее):

"- А, - сказал, закалывая гульфик, Эдмондо, - совесть моя пожаловала. Садись, совесть моя, гостем будешь на этом празднике поруганной чести".

Затем об этой самой Литературе как "моделях чужого опыта" рассуждает Александр Бараш на примере Сорокина-Пелевина-Пепперштейна. И Павел Пепперштейн тут же беседует с Александром Гольдштейном о том, за что все так не любят русский концептуализм. А разговор между тем плавно перетекает все на того же Сорокина-Пелевина (это неминуемо, должно быть). Гольдштейна как раз-таки огорчает, что "словесность этого склада не имеет ни малейшего касательства к моей жизни", к экзистенциальному опыту т.е. На что Пепперштейн ему возражает, что Сорокин, мол, человек очень искренний и "несомненное преимущество Сорокина перед многими писателями заключается" в том, что другие писатели сорокинского "испражняющегося космонавта придумывают, рассчитывая, что он аудиторию шокирует, насильно овладеет ею, а Володе он является непроизвольно, как бы спонтанно, напоенный глубоким сновидческим покоем и наслаждением". И вообще Сорокин - писатель сугубого удовольствия, учит нас Пепперштейн. Тут почему-то вспоминаются кавказцы под соусом "Анкл-Бенс".

Нет, все же японский Чичиков был самым симпатичным на этом празднике поруганной чести.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Аделаида Метелкина, Попытка номер 5: восьмой подход /13.11/
Сюжет: Лев Данилкин. Вразброс: второе рождение Кукушкина; Полина Леонова об Андрее Платонове; юбилеи Р.Л.Стивенсона во "Времени новостей" и Д.А.Пригова в "Итогах". Самокритика: пауки и Шевчуки.
Аделаида Метелкина, Попытка номер 5: седьмой подход /10.11/
Вразброс: подмосковный серпантин; Курицын о святой простоте; Ольшанский о "Дебюте"; нечеловеческая комедия и пернатый змей. Самокритика: ненависть к людям и раскаяние.
Аделаида Метелкина, Попытка номер 5: шестой подход /09.11/
In memoriam: Новиков, Заходер. Вразброс: Татьяна Кравченко о Маргарет Митчелл; Ольга Гринкруг об Олдосе Хаксли; Чхартишвили-Акунин в "Общей газете"; Лиля Брик, Эльза Триоле и Маргарет Этвуд; малодушие синего чулка.
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск четырнадцатый /07.11/
Отречемся от старого мира; мяюкала Титикака; дачный роман с Луисом Корваланом; Левкин про пингвинов, ангелов и памятник Зигмунду Фрейду. "Новый мир" # 10; "Новая юность" # 4; "Уральская новь" # 7, # 8.
Аделаида Метелкина, Попытка номер 5: пятый подход /06.11/
Вразброс: Кузьмин о премии Белого; Куталов о "Дебюте"; Владимир Губайловский о внутривенных вливаниях. Сюжет: кви-про-кво на "Полит.ру".
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru