Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
Журнальное чтиво: выпуск 84
"Новый мир" #5, 2002; "Знамя" #5, 2002

Дата публикации:  3 Июня 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Андрей Немзер в последнем журнальном обзоре назвал май "месяцем рассказов", потому что на "крупную прозу ... недород", стихов "всяких" "правильных" - слишком много, да и про другое "писать совсем не тянет".

Со стихами в самом деле перебор, если их может быть слишком много, то это как раз тот случай. Бахыт Кенжеев и Евгений Рейн "выстрелили" одновременно - и в "Знамени", и в "Новом мире". Интересно - случайно или нарочно?

Кенжеевский цикл в "Знамени" называется "Ихтия", в отличие от чухонцевской "Фифии", которая - птичья трель, здесь стихия иного рода - из тьмы и влаги, с другой планеты,

которую Сологуб
воспевал декадентским ямбом, безбожник и однолюб,
где жабы и мыши - братья, где страшный суд не проспать,
где Е - не мс2, и дважды четыре - не пять.
Как хороши законы природы. Да, вода тяжелее льда.
Да, темны гробовые своды. Да, сегодня - или никогда.
...

Голос, голос мой - визг алмаза по стеклу. Но, сверчком звеня,
"Подожди до другого раза", уговаривает меня
голос другой, пахнущий йодом, грубой солью, морской травой,
тем сырьем, из которого создан жар сердечный и Бог живой,
ночь по-новому, дар по-старому, - и, безрукая, за окном
ходит ихтия с глазами-фарами, шевеля двойным плавником.

Подборка Кенжеева в "Новом мире" называется "Лазурная полынья", интонация та же, та же "тяжелая вода" поначалу, но пополам с воздухом и "первым снегом", здесь об "уроках литературы", о полетах на "головокружительной высоте", к концу возникает сухость и легкость:

...Стыдно сказать, но в последнее время я сущим сухим листом
ощущаю себя - тем сильнее, что мало-помалу ясно:
осыпается всякий сезонный праздник, в том
числе и победный салют небывалой частной
жизни, выдыхается, словно яблочный самогон
в чайном блюдце с каемкой, ее голубая влага,
и шуршит в темноте оберточная бумага
на подарке недорогом.

Чухонцев, между тем, тоже здесь, его подборка (или маленькая поэма) и на этот раз называется (?) странным словом - "Кые! Кые!", и там тоже о смертной тьме, реках ... и о блаженном безумии.

... Что он хотел сказать,
думаю я, просыпаясь, и на рассвете
через полвека, путая сон и явь,
всматриваюсь и вижу стоящего человека
в мутной воде и вопрошающего опять:
что? кого? но нет у пустоты ответа,
нет и все! Ах ты ка'танье наше, мытье,
никуда от вас - Иордан, Флегетон и Лета
или Вохна у ног... не знаю... Кые. Кые.

"Новомирская" подборка Рейна зовется "Прицел", но она относительна безобидна в сравнении с его же "Граненым алмазом" в "Знамени". В "Прицеле" все больше о первом снеге, зато "Граненый алмаз" написан в размере "садистких стишков"-пионерских забав. Примерно так:

Ельцин пилоту бросает: "Мерси!".
Тотчас Сухой выпускает шасси.
Летчик вздыхает, и падает груз,
падает навзничь Советский Союз.

Чтоб уже закончить с преизбыточной поэзией майских номеров "Знамени" и "НМ" - в "Знамени" Светлана Кекова ("Сад неприкаянный") как всегда про душу мирозданья и ангелов: ангелов-летчиков и ангелов-птиц. Юрий Кублановский в "НМ" тоже мог бы про душу мирозданья, но на этот раз такие вот поразительные стихи:

Зачем стихотворца будить на скамейке
ударом поддых, как бомжа в телогрейке, -
ему, наставляя в таинственный путь,
так много вложили в стесненную грудь.

Еще в "НМ" хорошая подборка Татьяны Полетаевой из "Московского времени".

То были стихи в майских номерах "Знамени" и "НМ". Они занимают здесь место больших жанров. Роман на два журнала - один, "Каньон-а-Шарон" Арнольда Каштанова, законсервированная в русской алие Израиля "проза поздних семидесятых", а рассказов в самом деле много. В "Новом мире" следующая подача из будущей книги Владимира Маканина "Высокая-высокая луна": должно быть, маканинские вариации на темы "Темных аллей". На всякий случай любвеобильный персонаж по имени Петр Петрович награждается психопатологическим диагнозом "неадекватен". Из той же - психопатологической области - "Опыты" Марины Вишневецкой. Это тоже продолжение. Первый рассказ Маканина из "Высокой-высокой луны" - про двух старых президентов - явился в "НМ" в конце прошлого года. Приблизительно тогда же и публиковалось в "Знамени" начало "Опытов". В новой подаче анамнез воспроизводится по модели: "Что мы видим на этой интересной картинке". Приблизительно так:

Данная картина является самой большой (сто восемьдесят на сто тридцать) и центральной в моем творчестве. Написана она одной из последних по примеру житийной иконы. В центре помещен мой автопортрет. Длинный нос с раздвоенным концом, довольно широкий и узкий рот, небольшие, немного глубоко посаженные глаза, продолговатая яйцевидная голова с жидковатой растительностью - все на сегодняшний день соответствует реальности и свидетельствует о нежелании художника в чем бы то ни было себя приукрасить. Символом в данном автопортрете является один только монокль. Он говорит о том, что левым глазом я пристально всматриваюсь в мелочи жизни, а правым, немного косящим к носу, я ухожу в размышления, прочь от засасывающей ряски действительности (общий фон - по преимуществу изумрудно-зеленый, усугубленный киноварью).

Каждый новый сюжет живописует очередную "детскую травму", все довольно умственно и не забавно отнюдь. Скорее, угнетает.

На этом фоне привычные "хуторские рассказы" Бориса Екимова радуют душевным здоровьем. В "Знамени" отметим вслед за Андреем Немзером рассказ Федора Боровского "Смерть героям": традиционный сюжет шестидесятнической военной прозы - посланный на смерть и забытый отряд. Конец нетрадиционный: пославший солдат на смерть командир полка прибывает на место гибели и видит "в головах у комроты, на прочном, хорошо забитом, свежеструганном колу был прикреплен крашенный белой эмалью щит, а на нем прямым строгим шрифтом, без завитушек и украшений, было выведено черной краской в черной траурной рамке: Ehre den Helden! Friedrich-Ernst Lillye von Jhren, Oberst der Wermacht". Дальше следует в самом деле "ошеломительный абзац":

Несколько долгих мгновений Скворцов в растерянности смотрел на табличку и только шептал трясущимися губами, не сознавая даже, что шепчет:

- Сволочь!.. Сволочь!..

Обидно было до слез, словно в лицо плюнули, словно прилюдную пощечину дали. Ему чудилась во всем этом изощренная издевка, высокомерное презрение, к нему, Матвею Ильичу Скворцову, сыну сильно пившего и пьющего сельского учителя, своим горбом выбившемуся в люди: и в том, что был этот немец в том же звании; и в том, что носил французскую фамилию Лилье, а между фамилией и "фон" должно было стоять "барон" - "Лилье, барон фон Ирен", фон-барон чертов! - должно, но не стояло; и в том, что имя у него было двойное - Фридрих-Эрнст, а? вот сука! одного ему мало! и в том, что представился он с церемонной торжественностью: "полковник вермахта" - конечно, вермахта, а чего еще? Если бы, скажем, СС, то был бы не "оберст", а "штандартенфюрер", впрочем, у них, сволочей, авиация и флот от армии отделены, пропади ты пропадом! но всего более в том, что он, командир этих оставленных на смерть ребят, думает о них теми же словами, которые немец написал на своем плакатике: "Слава героям!", словно повторяя заданный на дом и накрепко вызубренный урок, и далее будет действовать по немецкой подсказке, снова повторяя то, что немец уже сделал до него: сойдет с коня, прикажет старшине, командующему отделением, выстроить солдат и отдать салют, а сам встанет в головах у лейтенанта рядом с плакатиком по стойке смирно, с фуражкой козырьком вперед на согнутой левой руке. "Слава героям!", Фридрих-Эрнст, сволочь, а?.. Ну, попадешься ты мне!..

Но один из лучших образцов "малой прозы" в майских журналах - "юбилейная" публикация Самуила Лурье в "Знамени" ("Русалка в сюртуке"): история Иннокентия Анненского, прочитанная сквозь призму чеховских сюжетов, "скучная история" о "смерти чиновника", сидевшего на полу и видевшего "черного монаха".

В отделе критики "НМ" две статьи о прозе Олега Павлова: Кирилл Анкудинов ("Манихейский вариант") вполне убедительно объясняет, почему Павлов - самый чернушный из всех чернушников и почему все это не более чем "литература", которая требует себя "истолковать". Евгений Ермолин ("Инстанция взгляда"), напротив, пытается заставить нас поверить, что Павлова и его персонажей "послал <нам> Бог мести и печали царям земли напомнить - если хотите - о Христе".

В "Знамени" певец и теоретик ПМ Марк Липовецкий сетует об исчезновении любимого слова "из языка наших статей и дискуссий" - "ПМС (Постмодернизм сегодня)". В результате слово возвращается в новой огласовке, и к нему - слову - по обыкновению приписывается все, что есть: от Анатолия Королева до Павла Крусанова, и от Бориса Акунина до ... Андрея Левкина. Между тем, там же, в "Литературном пейзаже" "Знамени" своего рода иллюстрация - такое себе ПМЖ - "Постмодернизм в жизни", статья Леонида Шевченко о культурной жизни нынешнего Царицына-Сталинграда-Волгограда.

Затем Людмила Вязмитинова рецензирует "Тритон" - скорее, антологию, нежели "альманах российской поэзии хайку". Почему-то в рубрике "Незнакомый журнал". "Аналитический язык" выглядит таким, приблизительно, образом:

"...восхищенное и трепетное переживание момента, будучи близко к одной из самых влиятельных философий ХХ века - экзистенциализму, и есть чудо поэзии, связанное с просветленным состоянием сознания, близким к состоянию религиозного переживания... При этом на мгновенное восприятие в той или иной мере накладывается аппарат рефлексии, часто неотделимый от иронии, что рождает самые разнообразные тексты, называемые современным хайку."

Куда забавнее Георгий Циплаков в "НМ": с многочисленными ссылками на Честертона он рассуждает о т.н. "нетрадиционной поэзии" - "Свобода стиха и свободный стих". Там все сходится к тому, что верлибры удаются только традиционным поэтам, а "стихи в прозе" лучше всех пишет ... Жванецкий. Не исключено, что так и есть.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Сергей Костырко, Обозрение С.К. #107 /28.05/
В жанре "записок простодушного читателя", не стесняясь называть вещи своими именами, - про пенные образования в литературе (Проханов, Сорокин, Пирогов, Вербицкий и проч.)
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 83 /27.05/
"Звезда" #4, #5, 2002. Черные дыры, Лысый Пупс во Всемирной паутине, "бред пророческий": Тютчев - о Кавказской войне и Мих.Эпштейн - о Четвертой мировой. Наконец, почему городовой Небаба стал музыкальным критиком.
Сергей Костырко, Обозрение С.К. #106 /21.05/
Израиль как материал и тема в романе Арнольда Каштанова "Каньон-а-Шарон" - "Знамя", #5.
Ревекка Фрумкина, Не скрывая пристрастий /16.05/
"Неприкосновенный запас", #1 (21), 2002. Первый номер за год удался. Конструкцию "держат" четыре блока материалов - три тематических ("Средний класс"; "У истоков советского диссента"; "О детской литературе: памяти Астрид Линдгрен") и рецензионный. Все блоки - "игры с заведомо ненулевой суммой", то есть с сознательным риском.
Сергей Костырко, Обозрение С.К. #105 /14.05/
О новой прозе Маканина - про "лунную любовь" и "большую жизнь" ("Новый мир", #5).
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru