Капитан Майн Рид. Всадник без головы. Перевод А.Макаровой.

Пожалуй, это была моя любимая книга. Некоторое время определенно так и было. По крайней мере, в хит-параде категории "фикшн" она, безусловно, занимала верхнюю строчку. А к "нон-фикшн" я всегда испытывал слабость, и тут даже "Всаднику без головы" было трудно соперничать с Юрием Дмитриевым и Игорем Акимушкиным (это - зоология), а позже - с Шарлоттой Ауэрбах (генетика); с Перельманом и И.Шкловским (астрономия), Мартином Гарднером и... Впрочем, все-таки Майн Рид занимал в моем сердце особое место, по многим статьям опережая любой научпоп. Об этом свидетельствуют два эпизода. Во-первых, когда в десятилетнем возрасте я довольно долго пролежал в больнице, мы с мамой завели ролевую игру по переписке. Я был, конечно, мустангером Морисом Джеральдом, поправляющимся после какой-то не то лихорадки, не то несчастного случая на охоте; мама, представьте, была Исидорой Коваррубио де лос Ланос (я понимаю, что "Льянос", как в безликом издании 1984 года, которое я перечитал - правильнее; но в моей-то книжке было "Ланос"). Действие происходило спустя несколько лет после описанных в книге событий. Строго говоря, действия никакого не было; обычная жизнь, вполне по-постмодернистски видоизмененная по сравнению с первоисточником. Для начала мы, разумеется, убрали все романтические бредни из отношений Мориса и Исидоры, приписанные мистером Майн Ридом, конечно, исключительно ради мелодраматического эффекта (да еще и укокошившего Исидору); мы, впрочем, на него не были в обиде, ему же надо как-то зарабатывать свой хлеб. Майн Рид при этом превращался в этакого Фурманова, перевравшего реально происходившие события до неузнаваемости. Исидора в нашей версии вполне политкорректно вышла замуж за гринго, я был весьма счастлив на гасиенде "Каса дель Корво" со своей Луизой. Возможно, своей способностью дружить с женщинами я обязан не в последнюю очередь этой переписке. Помню замечательные толстые конверты с настоящими заграничными марками, чертеж новой исидориной гасиенды и - о чудо - ее же (гасиенды) глянцевое изображение, вклеенное в письмо ("один наш знакомый разработал цветные дагерротипы..."). На "дагерротипе" (слайде из заграничного журнала) был изображен красивый трехэтажный дом, почти замок, окруженный высокой желто-зеленой травой прерий; этот же дом был любовно перенесен на чертеж.

Примерно в этом же возрасте или чуть-чуть попозже я сочинил оперу "Всадник без головы". Тот факт, что сроду я ни слуха не имел, ни музыкальной памяти, ни знания нот, делу не помешал. Идея, овладевшая мной, стала материальной силой. Отсутствие оперы "Всадник без головы" зияло в музыкальной литературе белым пятном, которое я вызвался закрасить. Поэтому я просто взял магнитофон "Романтик-303" (за точность цифр не ручаюсь) и составил компиляцию из разных оперных фрагментов, перемежая их своими комментариями. Опера получилась немного буффа и весьма лоскутная, но энергичная; а уж мелодичности ей было не занимать.

Персонажи "Всадника без головы" так цельны и ярки - обойдемся без уничижительных эпитетов - что в опере им самое место. И с распределением голосов никаких проблем (а вот Ленин в опере Мурадели "Октябрь" почему-то бас, хотя реальный Ильич картавил тенорком, а пел по молодости баритоном): Морис, конечно, тенор, Луиза, конечно, лирическое сопрано, Зеб Стумп, конечно, бас, Кассий Колхаун, конечно, баритон (ср. Яго, Скарпиа), Исидора, конечно, меццо. С молодым Генри Пойндекстером загвоздка: он должен быть лирическим тенором, но тогда не обойтись без дуэта двух теноров; впрочем, в этом даже что-то есть. Я так и составил свою оперу. В подробностях я ее уже не помню; помню, что юная креолка Луиза, ощущая в себе зарождение любви к простому мустангеру, изъяснялась слегка заунывным, но крайне уместным ариозо "Тамары" из рубинштейновского "Демона"; но главной моей удачей был следующий пассаж: "Жизнерадостный Фелим, слуга мустангера, поджидая хозяина, поет веселую песню на гальвейском наречии". Следовала ария Порги из гершвиновской "Порги и Бесс" в исполнении Георга Отса, на эстонском языке. До сих пор могу напеть начало. Действительно очень похоже на гальвейское наречие.

Конечно, то, что я прочитал сейчас, не имеет никакого отношения к книге моего детства. Та вся рассыпалась, на полумягкой темной обложке проступали какие-то разводы, под редкими иллюстрациями были курсивные подписи. Еще, кажется, там было написано "сокращенный перевод"; я тогда, помнится, жалел об этом, а зря. Сократили ровно то, что надо: "Морис Джеральд! - прошептала креолка, увидя на обратной стороне имя. - Морис Джеральд! - повторила она взволнованно, пряча карточку на груди. - Кто бы ты ни был, откуда бы ты ни пришел, куда бы ни лежал твой путь и кем бы ты ни стал, с этих пор у нас одна судьба! Я чувствую это - я знаю это так же ясно, как вижу небо над собой! О, какое грозное небо! Не будет ли такой же моя неизвестная судьба?" Короче, кошмар.

Удивительно то, что сюжет книги даже сейчас умудрялся держать меня в напряжении, пока я не заснул над ней. Еще удивительней то, что некоторые пассажи, которых то ли не было в прежнем переводе, то ли я их пропускал, сейчас привлекли мое пристальное внимание: это фрагменты, в которых подробно описывается работа и технология следопытов (сказалось мое пристрастие к производственным романам). В остальном я готов повторить за другими поклонниками капитана Майн Рида: во взрослом состоянии я попытался перечитать некогда любимые книги, но это оказалось физически невозможно.

---

Web-присутствие

Последняя фраза - вольно переданное высказывание Теодора Рузвельта, президента США. Я нашел ее на буквально единственном англоязычном сайте, который хоть каким-то боком имеет отношение к автору "Всадника без головы". Он посвящен влиянию, которое Майн Рид оказал на американского философа Уильяма Джеймса. Майн Рид оказывается в довольно неожиданной связке с Эмерсоном и Торо; заодно можно узнать, что "Всадник без головы" является одним из подтекстов "Ады" Набокова. Я "Аду" одолеть не смог, но зато прекрасно помню пассаж из "Других берегов", где Набоков рассказывает о том, как они с братом покадрово разыгрывали дуэль Мориса Джеральда с Кассием Колхауном. Мне сейчас кажется - может быть, это обман памяти - что я в школе тоже этим занимался, правда, уже под влиянием эффектного советско-кубинского фильма с эффектным Олегом Видовым и эффектной музыкой Богословского. (Лидер проката, 69 миллионов зрителей!) К сожалению, фильм из-за эмиграции Видова очень долго не показывали, а когда стало можно, он уже, конечно, безнадежно устарел.

В общем, Майн Рида на Западе не знают; ни в Ирландии, где он родился, ни в Америке, про которую писал и которую объездил, ни в Англии, где он долго жил. Из четырех фильмов под названием "The Headless Horseman" (с 1922 по 1999) ни один не имеет отношения к роману Майн Рида. Зато в России популярность писателя не убывает. Об этом свидетельствует, например, довольно внушительный листинг соответствующей страницы библиотеки Мошкова плюс большой раздел библиотеки Бориса Бердичевского, где можно найти интересный биографический материал: например, С.Червонный, "По следам капитана Майн Рида". Я надеялся, что причины популярности Майн Рида исключительно в Восточной Европе хотя бы частично откроет мне эссе нобелевского лауреата Чеслава Милоша. Не открыло. Но эссе все равно отличное.