После короткого перерыва, который предлагаю считать творческим отпуском, "Чтение online" возобновляется, к тому же в несколько ином виде. Прежде предметом рассмотрения в этой колонке были сами литературные сайты, цельные проекты, и такой подход достаточно скоро обнаружил некоторую ущербность. Назвавшись груздем, приходилось лезть в кузов и больше писать о материях окололитературных, нежели о самих художественных текстах. При известной претензии на системность, работа эта очень скоро перестала приносить удовлетворение и уже начинала казаться достаточно малоосмысленным занятием, в основном по простой причине патологической лоскутности и не слишком привлекательной эклектичности литературного сектора русского интернета - сайты, чей контент выдержан на едином художественном уровне, можно пересчитать по пальцам одной руки, и подчас приходилось скрепя сердце нырять в разные не слишком проверенные на безопасность ныряния водоемы в надежде хоть одну жемчужину оттуда выловить. Причем не было гарантии, что это будет именно жемчужина.

С этой статьи я начинаю серию обзоров, которую можно назвать "сливочной" - в том смысле, что рефлексировать буду над сливками литературной части сети. Методология обнаружения "сливок" до смешного проста - собственно, сам я ничего такого обнаруживать не буду, положившись на волю тех, кого еще совсем недавно обозревал издалека. Иными словами, вместо того, чтобы читать все тексты, опубликованные на том или ином сайте, я буду читать и обозревать только то, что сами публикаторы считают заслуживающим прочтения. То, что они решились выставить на всеобщее обозрение и даже испросить по этому поводу мнение жюри, причем не одного, а двух. Короче говоря, то, что было номинировано в "Тенета".

Если же в слове "сливки" кому-нибудь отчетливее послышится какое-то другое значение, спорить не буду - это дело исключительно вкуса и амбиций, то есть сугубо личное и даже интимное.

Писатель Николай Байтов представлен на "Тенетах" сразу в двух номинациях - "Повести и романы" и "Литературно-критические статьи". В то же время невооруженным глазом видно, что все представленные произведения, роман "Проблема адресации" и "Пять статей об искусстве" находятся как минимум в отношениях дополнения. По большому счету, и роман, и "Пять статей" - об одном и том же.

Когда прозаик обращается к теме, со школьной скамьи знакомой нам под ярлыком "Поэт и поэзия", в этом легко усмотреть некий упадок, или лучше сказать кризис, - если не литературы вообще, то этого конкретного прозаика в частности. Велико искушение понять такое занятие - рефлексию над собственным опытом/опытами - как действие исключительно инерции, замещающей собой пустоту текста. Что получается, когда больше не о чем писать, кроме как о себе и о том, что писать, в принципе, невозможно и может быть даже не нужно? Получается эксперимент - недостаточность эстетического возмещается постепенным переходом художественного поначалу текста в плоскость философского трактата, в результате наблюдаем странный гибрид, весьма и весьма условно именуемый "философской прозой". На законный вопрос о том, есть ли "нефилософская" проза, отвечать бессмысленно, поскольку ни от чего, кроме вкусов читателя, ответ зависеть не будет. То же, что подразумевается под "философской прозой" здесь, имеет четкие очертания и целую большую традицию.

Прежде всего для такого жанра необходима условность. В этом романе условно все. Ситуация моделируется с максимально необходимой для эксперимента чистотой - главный герой заперт в ограниченном пространстве условного монастыря, принадлежащего столь же условной религиозной общине, причем, говоря "религиозной", нельзя быть полностью в это уверенным, поскольку от института монашества здесь присутствует только внешняя атрибутика. Цель пребывания героя в этом пространстве формулируется достаточно туманно, это некое "духовное оздоровление", достичь которого герою необходимо перед вступлением в брак. Словом, все вполне литературно и узнаваемо. Исподволь ожидаешь, что некий побочный результат этого "оздоровления" станет для героя главным, он порвет с невестой, станет воинствующим атеистом (или совсем наоборот, что в контексте романа совсем даже не "наоборот") и так далее и тому подобное. Изначально готовишь себя к притче в духе Олдоса Хаксли (в лучшем случае) или же Ричарда Баха (в худшем). Необходимо отметить, что стилистически такие ожидания вполне оправданы.

Это по поводу стиля. Философичность такой прозы тоже достаточно своеобразна. Прежде всего она определяется глобальностью темы (чем ближе к списку "школьных", тем глобальнее - "Поэт и поэзия", "Роль личности в истории", список можно продолжить) и схематизмом в их развитии. Для такой прозы необходимы ряды четких иерархий - персонажей, идей, событий, - как нельзя лучше соответствующие условности фабулы. Философская проза, как это ни парадоксально звучит, не должна быть слишком философской, читателя необходимо вовремя направить по верному пути, иначе весь замысел развалится на глазах. По сути дела такая проза всегда совершает над читателем насилие - она слишком конкретна и однозначна, по законам жанра автор должен максимально ограничить количество возможных интерпретаций. При этом зачастую интересно и занятно следить именно за тем, как автор отсекает от ствола те ветви, которые в замысел не слишком укладываются, а значит все только запутают. Словом, в рамках того, что здесь именуется "философской прозой", никакая Татьяна никакого неожиданного для автора коленца не выкинет.

Снятие приема - быть может, самый часто используемый Байтовым ход. Так и невеста оказывается где-то сбоку уже на первых страницах, и религиозные чувства самого героя выносятся за скобки тоже в самом начале, даже не успев сыграть роль ложного сюжета. Хитросплетение больших, знакомых, узнаваемых и немного скучных уже идей несколько отступает на второй план, потесненное хаотичной россыпью деталей, метафорическую нагрузку которых угадываешь незамедлительно, - как уже было сказано, в этом романе условно все. Даже стихи, которые пишет герой.

Да и не в стихах дело, собственно. "Философская проза" обладает одним странным свойством, в одно и то же время чрезвычайно удобным и коварным. Это форма, практически не зависящая от содержания, универсальная оболочка, в которую можно упаковать все, что угодно. "Попадание в точку" в литературе (на языке вертится скользкое слово "бесспорность", ради компромисса скажем "очевидность"), как дьявол, прячется в мелочах, в тех самых обрубленных ветвях, которые автор приносил в жертву стройной, слишком стройной идее. Как будто бы и была возможность совершить чудо и добраться до простоты (если была такая цель), но вместо этого простота была искусственно создана изначально (моделированием лабораторных условий и в лабораторных условиях), и результат получился также вполне лабораторным - закон, формула, описывающая бесконечный ряд разнообразнейших явлений. Занятия поэзией можно убрать, заменив их, например, сыроварением или виноделием, - формула останется формулой. Наоборот, практика показывает, что именно такая замена делает произведение и интереснее, и глубже, хотя бы за счет того, что читателю (пускай наивному) дается возможность догадаться, что книжка-то совсем не о виноделии или сыроварении, и обрадоваться своей прозорливости. Никому ведь, например, не придет в голову отнести "Чайку по имени Джонатан Ливингстон" к литературе о животных, а удовольствие от понимания у некоторых читателей остается надолго.

Несмотря на вполне точное соответствие жанровым принципам, сложно избавиться от ощущения, что читать один только роман - недостаточно, и в самом факте номинирования Байтова по двум категориям есть нечто большее, чем просто желание показать себя с разных сторон. В целом роман выглядит как иллюстрация к чему-то более строгому, более (еще более) схематичному, и это что-то обнаруживаем в "Пяти статьях об искусстве". Несмотря на громкое "программное" название, это, все же, скорее одна большая работа, главный тезис которой - "перманентный андеграунд" - по сути представляет собой credo Байтова.

Но есть в "Пяти статьях" и нечто большее, чем просто декларация о намерениях. Вместе они и роман выглядят этаким кентавром "наоборот" - взаимоотношения дополнения здесь выглядят несколько необычно. Текст, заявленный как художественный, но в то же время предельно формальный (в том смысле, что форма там важнее и уникальнее содержания), противостоит тексту, помещенному в раздел "Литературная критика", то есть такому, который должен быть хоть в чем-то формальным, но в то же время совершенно таковым не является. У Байтова получилось буквально следующее - его критика гораздо более личная, содержательная и драматичная, нежели его художественная проза. В "Пяти статьях" содержится материал для не одного романа, чего стоят хотя бы такие вот строки: "Это было время, когда активно действовал Солженицын во главе массы диссидентов, и вообще политическое диссидентство было хорошим тоном. Моя юность прошла под этим знаком. Во 2-й школе моим учителем литературы и истории был Анатолий Якобсон; в параллельном классе учился сын сидящего Даниэля..." Просто зависть берет, в самом деле! Чем не начало романа? Если к этому добавить еще героический в самом хорошем смысле этого слова пафос принципиального, последовательного маргинала (вот еще цитата: "Но впоследствии, когда изменились идеологические установки и такие авторы, как Пригов и Кибиров, вышли из андеграунда на телевидение и в большие тиражи, я понял, что, пожалуй, был прав в первом схватывании: их андеграунд был поверхностным, т.е. не эстетическим, не радикальным"), то гипотетический роман начинает выглядеть настоящей бомбой, заложенной под капот автомобиля современной русской литературы. И это никоим образом не ирония и не издевка, это самое что ни на есть искреннее сожаление о так и не написанном романе о богеме, романе умном, тонком, живом, язвительном. Так что слова о кризисе, сказанные в начале заметки, - не просто так слова были.

Кстати, о кризисе. Не так давно закрылся проект "Литературный дневник". В принципе это печальное событие ожидалось, только вот не верилось, что так скоро. В заключительном слове Дмитрия Кузьмина сказано следующее: "Мы решили заморозить "Литературный дневник" до лучших времен - в надежде, что формирование полноценного литературного сообщества в Интернете еще впереди". Конечно, самонадеянно это было - рассчитывать на шедевр каждый день. И в то же время обидно. Только тем себя и успокаиваешь, что может быть все-таки это личное, в смысле кризис этот - не Кризис, а кризисы. Байтова, Кузьмина (или тех, кто публикуется на "Вавилоне"), еще кого-то. В общем же и целом все идет так, как и должно идти. То есть "медленно и неправильно".