1925-1928 гг.

О РОССИИ | О ТЕХ, КТО ОСТАЛСЯ | ОБ ЭМИГРАЦИИ | ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ В РОССИИ | ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ | СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА | КНИЖНАЯ ЛЕТОПИСЬ | ЮМОР

О России

"Требует хороший тон время от времени хоронить Россию. Я даже сделал тетрадочку, и в тетрадке выписки и вырезки. Из собранного материала ясно, что России больше нет, а есть разрозненный и зараженный сифилисом край с безнравственным населением, вымирающим от эпидемий. На полях ничего не растет, в городах ничего не потребляется, а только ходят голые люди с надписями на ленточках: "Долой стыд!" Несогласных расстреливают, а самих голых людей Семашки садят в участки. Так никто и не понимает, как должно дальше поступать. Больше ничего нет, в том числе и водопроводов. Почту из Лиссабона в Стокгольм посылают на просмотр в Москву. И еще много интересного, но печального. Большевики совершенно бессильны, скоро падут..." (М.Осоргин. Россия. "Вестник", 18 февраля 1928. - Чикаго).

О тех, кто остался

19 февраля 1925 года умер М.О.Гершензон.

"Трудно, безмерно трудно писать и говорить о человеке, который вчера еще был между нами и был таким же живым, как и все мы, и которого сегодня по непостижимому закону судьбы, между нами нет...

М.О.Гершензон оставил после себя книги. Вчитаться в них, прислушиваться вновь к его голосу. И, может быть, дерзнуть еще на большее: попытаться угадать, что он говорит, что он думает теперь о том, что его тревожило и волновало, когда он, как и мы, был отделен ограниченностью своего смертного существа от последней тайны. Это - вместо реквиема единственная дань, которую, без гнева, если не все обманывает, согласится принять от нас покойный..." (Л.Шестов. "Современные записки", #24, 1925).

28 декабря 1925 года умер С.Есенин

"Что было с Есениным за все эти... годы? Не трудно проследить: на фоне багровой русской тучи он носился перед нами, - или его носило, - как маленький черный мячик...

И стихи Есенина - как его жизнь - крутятся, катятся, через себя перескакивают. Две-три простые живые строки - а рядом последние мерзости, выжигающее душу сквернословие и богохульство, бабье, кликушичье, бесполезное.

В красном тумане особого русского пьянства он пишет, он орет, он женится на "знаменитой" иностранке, старой Дункан, буйствует в Париже, буйствует в Америке. Везде тот же туман и такое же буйство с обязательным боем, - кто под руку попадет. В Москве - не лучше...

Для комментаторов - широкое поле: можно, например, все свалить на большевиков: это они виноваты, не вынесла талантливая душа... и т. д. Можно покачать головой: вот до чего доводят богохульства. Можно и совсем не комментировать: просто отдаться как М.Осоргин, лирической скорби, отговорила, мол, роща золотая, умолк самый значительный современный поэт...

Между тем, суть лежит глубже. И значительна вовсе не поэзия Есенина, даже не сам он, но его история...

Что большевики тут совсем не причем, - конечно, неправда. Они вместе с общими условиями и атмосферой сыграли очень серьезную роль в судьбе Есенина... Однако, большевики не суть, не главное. Не они создали "историю" Есенина. Как потенция она была заложена в нем самом...

Дело в том, что есть в русской душе черта, важная и страшная, для которой трудно подобрать имя: это - склонность к особого рода субъективизму, к безмерному в нем самораспусканию. Когда она не встречает преград, она приводит, постепенно, к самораспылению, к саморасползанию, к последней потере себя. Русская "удаль", - удаль безволия, - этому процессу не мешает, а часто помогает.

Нетронутая культурой душа, как есенинская, - это молодая степная кобылица. На кобылицу, если хотят ее сохранить, в должное время надевают узду. Но тут то как раз никаких узд для Есенина не оказалось... А перед инстинктом - лежало открытое поле. Не диво, что кобылица помчалась вперед, разнеслась, растоптала погубила все, что могла - вплоть до самой себя..." (З.Гиппиус. Судьба Есениных. "Последние новости", 28 января, 1926).

О Михаиле Зощенко

"Герои Зощенко подобно Чеховским людям, прикреплены к своему маленькому городку, и жизнь их лишена внешних событий. Зощенко нарочно выбирает даты, которые подчеркивают, до какой степени не отразились на маленьких людях события последних лет... Все вокруг героев недвижное и безнадежное. "Домишко какой-нибудь за городом. Забор. Скучный такой. Коровенка стоит этакая, скучная до слез. Бок в навозе у ней... Петух ходит. Ох, скучно как, до чего скучно!"

Люди-амебы, ходячие растения с глазами, как стекляшки, уживающиеся подобно "каракатице на мокрой плесени, в самом грязном углу..." В рассказах Зощенко душа человека видна лишь тогда, когда она одержима материальным желанием.

Бьющийся в пустоте, в полном nihil, человек воплощает в случайно увиденной им вещи свою мечту о реальности, о чем-то живом и прочном...

С раздражением, почти нарушая художественную меру, собирает Зощенко примеры злобного отупения людей...

Единственное спасение в том, чтобы механически следовать ритуалу ежедневной жизни - "ровно в четыре громко сморкаться", "отсчитывать 4 костяшки" и ходить по привычной дороге...

Призывая жалость к бедным смешным человечкам, требуя какой-то иной правды и иного закона жизни, Зощенко касается основных вопросов земного существования и сквозь смешную маску мелких событий, показывает вечно стерегущий человека образ тоски, заставляет вспоминать написанные кровью умиравшего Есенина слова о бессмыслице человеческой жизни". (Ю.Сазонова. "Современные записки", #34, 1928).

Об эмиграции

"Русское рассеяние представляет совершенно исключительное , единственное в истории явление... Вне родины оказались миллионы русских людей самых различных социальных слоев, профессий, идейных направлений. По составу своему русская эмиграция очень сложна... К ней принадлежат испуганные и озлобленные обыватели. Но к ней принадлежит также наш высший культурный слой, цвет русской культуры, русские писатели, ученые, художники, артисты...

Трудно представить большую историческую трагедию, чем та, которую переживают русские люди. Огромные русские силы оказались как бы ненужными для России, не вечной, конечной, России, а России сегодняшнего дня...

Русской эмиграции при длительном пребывании вне родины грозит распыление, денационализация, потеря связи с Россией, с русской землей и русским народом. Каждый может превратиться в оторванный атом, занятый исключительно сохранением своей жизни. Лишь напряженной духовной жизнью, лишь верностью идее России может русское рассеяние сохранить себя, как единый русский народ, органически связанный с русским народом, в Советской России сохранивший верность той же идее. Раскол между эмиграцией и Россией, оставшейся под большевизмом, должен быть преодолен. От этого зависит будущее русского народа..." (Духовные задачи русской эмиграции. "Путь", #1, 1925).

Литературная жизнь в России

А.Крайний

Поэзия наших дней. "Последние новости", 22 февраля, 1925.

"На моем столе 36 книжек стихов. И все они - стихи последних лет. Русская пор-революционная поэзия. И не эмигрантская. Лишь 4-5 здешних поэтов, из самых юных, остальные - или вполне "эсэсэрцы", старые и молодые, или "переходники": книги их помечены "Берлин - Москва", а сами они - одной ногой здесь, другой там, пока не утвердятся обеими - там...

Вот поэты "старые", безвыездно находящиеся в России. Мандельштам, Кузмин... Ценности в прошлом известные. Мандельштам, и раньше тяжеловатый - в последних книгах отяжелел непомерно, стал особенно условным, далеким...

Я от жизни смертельно устал,
Ничего из нея не приемлю...

Нежный Кузмин - с привычными Симонетами, трубочистами, пастушками. Хоть и привычные - но именно в Кузмине, в звуке его голоса, особенно ясна придушенность...

Связал меня узел,
Напало бессилие...

Как страшна сегодняшняя стилизация некоторых поэтов. Гермесы и Саламины, Эпиры и Багдады, - как часто они лишь последнее изгнание родного слова из родной земли!

Вспоминаю молодого Георгия Маслова (его книжка тоже передо мною). По каким Багдадам странствовала бы теперь его муза, не погибни в Сибири этот чистый стихотворец, нежный любовник родины, ее истории, ее речи? Может быть, и хорошо, что он погиб.

Я впрочем, не отрицаю, что есть поэты, которые и очень натурально занимаются и стилизацией, и красотами всяких дальних стран, не посягая на большее...

Для исследования современной поэзии никакие "ослабевшие" Кузмины, ни старые, ни даже молодые, если таковые имеются - не годны. Дело не в слабости, а в петле, в узле, который стягивает им горло; для суда же над поэзией того или другого времени, для настоящей его оценки, нужно брать поэтов полногласных, т. е. таких, которые говорят все, что имеют сказать, все, что хотят сказать.
Только они и "делают" современную поэзию в России.

Поэт Мариенгоф из группы недавних "имаженистов", стихотворец неприятный, бессильный, но человек не глупый... Мариенгофу свободно, просторно и в коробке "искусства". Но если... (его - А.О.) поставить в ряд хотя бы с Есениным - разница бросается в глаза. Из Есенина безобидного "искусника", эстета в коробочке не сделаешь. Стилизациями не ограничишь, да и не знает он их, ему вот угодно "петь" и о деревне, и о России, обо всем, чего его нога потребует. Петь полным голосом...

Из цепи сегодняшних "свободных" поэтов, делателей русской поэзии, Есенина не выкинешь: он колечко заметное. Он только сидеть безвыходно в эстетской коробочке не может, но он, конечно, "эстет" и Мариенгофу первый друг. Все потуги новшества, всю ломку, все "дерзания" последней поэзии он приемлет и даже, благодаря своей природе, доводит до гиперболических размеров. У Есенина чисто русская, - распутинская, - безмерность: куда бы ноги ни поставил, катит его как с горы. От свободы, не знающей препон... он обалдевает. Если "новое" в поэзии - "сказать погаже", у Есенина тотчас за поясом все, вплоть до Маяковского. Если кощунство - так уж никакому комсомольцу не выдумать. А главное - ломка, ломка, пафос разрушения, который пьянит лучше вина...

Мы подходим теперь к сегодняшнему дню русской поэзии, к облику, который она, наконец, приняла в результате свободной работы поэтов, никакими узлами не стянутых...

Наши дни - не последние, если есть еще творцы истинной поэзии... кучка "слабых сынов" родины, пытаясь растлить ее "чудотворный гений", тлеет сама. И пусть даже тление это не остановимо, пусть суждено поэтам-разрушителям дотлеть: разве они - Россия, живая ее жизнь? Нет, нет; каждый из нас, обращая внимательный взор на Россию, может сказать словами поэта:

...сквозь это тленье
Вдруг умиленно слышу я
В нем заключенное биенье
Совсем иного бытия..."

Степун Ф.

Советская литература и коммунистическая идеология. "Последние новости", 8 марта, 1925.

"Мнение А.Крайнего, высказанное на страницах "Современных записок", что никакой русской литературы искать не приходится, является, к сожалению все еще весьма распространенным...

Главное достоинство советской литературы в том, что она при всех своих недостатках, как никак - есть.

Простой смысл этого, на первый взгляд парадоксального утверждения, вскрывается очень легко при сопоставлении советской литературы с литературой эмигрантской...

Как бы высоко ни оценивать корифеев эмигрантской литературы с точки зрения того, что они делают и, главным образом, того, что они уже сделали, нельзя, смотря на вещи открытыми глазами, все же не видеть главного: что россыпь писателей еще не делает литературы, что литература жива только там, где писатели не рассыпаны, а собраны...

Ощущение России - кометы, придает советской литературе характерный для нее звук фантастики; ощущение России - бани на колесах - объясняет ее тяготение к анекдоту. На пересечении обеих линий уже строятся и, по-видимому, и дальше будут строиться, лучшие вещи новой русской литературы..."

Литературная жизнь в России. "Дни", 30 мая, 1926.

"Пролетарский поэт Полетаев выпустил книгу стихов под названием "Резкий свет". Советский рецензент отмечает "наивную простоту" и "неподкупную искренность" молодого автора особенно в следующих стихах:

В стране Советов, в кабаках,
Живут рабочие поэты...

Далее в стихах Полетаева говорится о том, как поэт бодро идет

На площадь Красную, к родному Ильичу,
Где пахнет кровью и свободой...

Окончательно вытесняющий Маяковского Безыменский делается все долее и долее "главным" поэтом революции. Советский критик с почтением отмечает, что в новой его книге "Пути-дороги" уже незаметно прежнее "волнение" поэта и его "возбуждающий пафос" сменился "спокойной уверенностью одержанной победы". "Революция победила, беспокоиться поэту не о чем - строчки Безыменского сгладились, заострились ясными, простыми рифмами" - пишет критик. А Безыменский покоится в лучах славы и пишет ту же дребедень, какую писал, когда еще "не был уверен в победе революции"...

Стихи поэта-комсомольца А.Жарова, написанные им на смерть Есенина, напечатаны (на одном из первых мест) в сборнике, посвященном памяти Есенина.

Это все-таки немного странно.
Вот попробуй тут, не удивись:
На простом шнуре от чемодана
Кончилась твоя шальная жизнь.
Это все-таки, пожалуй, глупо
И досадно выше всяких мер,
Что тебя, Есенин, сняли трупом
С потолка в отеле "Англетер".
Мы прощали и дебош, и пьянство
Сердца звон в стихах твоих любя,
Но такого злого хулиганства
Мы не ждали даже от тебя...

Об этом самом Жарове пишет Луначарский в предисловии к новой книге стихов Жарова "Ледоход".

"Жаров - пролетарский поэт второго призыва. Мне всегда слышалось в песнях пролетарских поэтов первого призыва какая-то неудовлетворявшая меня нота. Совсем другое - пролетарские поэты второго призыва. Это - дети революции. Они, так сказать, бегали без штанов, когда она совершалась. Они сознают себя не только завоевателями, но и строителями новой земли..."

Жизнь и смерть

1925

В 1925 году Н.А.Бердяев основывает и возглавляет журнал "Путь" (Париж).
"Журнал "Путь" стремится быть выразителем духовных и религиозных задач русской эмиграции. Это есть орган православный и вместе с тем связанный с традициями русской творческой религиозной мысли. Имена Хомякова, Достоевского, Вл.Соловьева, Бухарева, В.Несмелова, Н.Федорова близки и дороги руководителям этого журнала. Идея христианской свободы была выношена русской религиозной мыслью XIX века и мы должны быть ей верны. Мы должны бороться за достоинство и свободу человеческого духа, за самый образ человека, ныне попираемый. И журналу "Путь" предстоит борьба на два фронта: против течений, которые думают обрести духовное творчество в разрыве с Православной Церковью и против течения, которое враждебно духовному творчеству и хочет исключительно реакции и реставрации..." (От редакции. "Путь", #1).

В Берлине в 1925 г. перестала выходить "Беседа", просуществовав 2 года.

С 1925 г. в Париже выходит Вестник русского студенческого христианского движения.

В 1925 году ежемесячным становится журнал "Воля России" (до этого - газета) и объявляется как "единственный в эмиграции ежемесячный общественно-политический и литературный журнал". В 1927 году здесь будут напечатаны отрывки из романа Е.Замятина "Мы", не разрешенного в СССР. "Воля России" в отличие от "Современных записок" активно печатает "молодых поэтов и писателей".

С 1925 г. в Париже выходит газета "Возрождение".

В Нью-Йорке в 1925 г. закрывается журнал "Жизнь". С 1925 по 1927 гг. здесь же выходит журнал "Зарница".

В Риге выходит журнал "Перезвоны" (1925-1929).

С 1925 г. в Харбине выходит "Рубеж".

В Париже перестает выходить "Смена вех" (1921-1925).

1926

В 1926 г. в Брюсселе выходит два номера журнала "Благонамеренный", который называл себя "журналом литературной культуры".

С 1926 по 1928 гг. в Париже выходит журнал "Версты". Фактически, это - ежегодник (вышло всего 3 номера). Редакторы - кн. Д.П.Святополк-Мирский, П.П.Сувчинский, С.Я.Эфрон. Основная идея "Верст" - единство "лучшего" в эмигрантской и советской литературе. Журнал должен был "указывать на это лучшее, направлять на него читательское внимание". В журнале содержались перепечатки советских авторов - И.Бабеля, А.Белого, Б.Пастернака, Тынянова и др., а также М.Цветаева и А.Ремизов.

В 1926 г. перестает выходить журнал "Жар-птица", просуществовавший 5 лет.

Издаваемая в Париже с 1923 г. газета "Звено", в 1926 г. становится журналом, который закрывается через 2 года (в 1928 г.).

С 1926 г. в Праге выходит журнал "Ковчег". С 1924 по 1926 гг. здесь же выходит журнал "Своими путями".

В Париже выходит журнал "Новый дом" (1926-1927).

В 1926-1927 гг. в Харбине выходит "Русское слово".

1927

В 1927 г. в Ревеле закрываются "Последние известия".

В 1927 г. в Париже возобновляется журнал "Новый корабль", закрывшейся в 1922 г. Здесь были помещены стенографические отчеты первых пяти собраний "Зеленой лампы" Мережковских. Журнал просуществовал до 1928 г., редакторы - В. Злобин, Ю. Терапиано, Л.Энгельгардт.

В 1927-1928 гг. в Париже выходит газета "Россия".

На год (1927) возобновляется издательство журнала "Русская мысль" (выходившего с 1921 по 1924 гг.).

В Берлине с 1927 г. издается журнал "Русский колокол".

1928

С 1926 по 1928 гг. выходит журнал "Голос минувшего на чужой стороне" (Париж), вместо закрытого в 1925 г. журнала "Голос минувшего".

Газета "Дни", выходившая в Берлине с 1922 г. В 1928 превращается в журнал, который выходит в Париже под тем же названием.

В Париже выходит журнал "Евразия" (1928-1929).

В Париже в 1928 г. начинает выходить газета "Россия и славянство".

Судьба человека

1925

А.Т.Аверченко умирает в1925 году в Праге.

Булгаков С.Н. в 1925 г. открывает в Париже Православный Богословский институт и становится его главой.

17 января 1925 года умер А.И.Гуковский.

"Редакция "Современных записок" понесла тяжкую утрату. Скончался Александр Исаевич Гуковский. Он добровольно ушел из жизни. И, уходя, оставил письмо - драгоценный документ - своим детям простое, искреннее, благородное, как и он сам.

"Жизнь я прожил честную", пишет он в нем. И дальше: "жизнь немало кидала меня из стороны в сторону". Александр Исаевич имел право сказать и то, и другое.

Зайцев с октября 1925 г. редактирует рижский журнал "Перезвоны".

В.Ф.Ходасевич зиму 1924-1925 гг. живет с Горьким в Сорренто. В 1925 г. переезжает во Францию.

Терапиано Ю.К. в 1925 г. выступает организатором "Союза молодых писателей и поэтов". Становится его председателем.

1926

Алымов С.Я. в 1926 г. возвращается из Харбина в Москву.

В 1926 г. Мережковские организовывают литературно-философское общество "Зеленая лампа", президентом которого стал Г.Иванов (первое заседание состоялось 5 февраля 1927 г. в Париже).

"Мережковские решили создать нечто вроде "инкубатора идей", род тайного общества, где все были бы между собой в заговоре в отношении важнейших вопросов, - "воскресенья", и постепенно развить внешний круг распространения "заговора" в широкие эмигрантские круги...

Аудитория первых лет существования "Зеленой лампы" была очень чувствительной, очень нервной, обмен мнений между представителями двух поколений переходил иногда в жаркие споры, речи прерывались репликами с мест. Но за всем этим чувствовалась жизнь. Жизнь завелась сама собой в "Зеленой лампе", несмотря на умышленно отвлеченную литературную тематику первых собраний". (Ю.Терапиано. Встречи).

Иванов Вяч. с 1926 г. - профессор кафедры литературоведения в Павии.

И.Эренбург совершает поездку по России в мае-августе 1926 г.

1927

Бахтин Н.М.

Кульминацией творчества являются 4 лекции на тему "Современность и наследие эллинства" (1. История и миф. 2. От Гомера к трагедии. 3. Торжество и разложение трагической концепции мира. 4. О возможностях и условиях нового Возрождения), прочитанные в феврале-марте 1927 г. ("Звено", 20 и 27 марта, 1927).

Евреинов Н.Н. в 1927 г. поселился в Париже, работает в "Летучей мыши" Н.Ф.Балиева режиссером.

Муратов П.П. в 1927 году переезжает из Рима в Париж.

В.Ф.Ходасевич с февраля 1927 г. возглавляет литературный отдел в газете "Возрождение".

Юшкевич С.С. умер в 1927 г. в Париже.

Вертинский А. с 1927 по 1934 гг. живет в Париже. Этот период наиболее творчески плодотворен и материально благополучен. "Русский Пьеро" приобретает славу европейского маэстро, гастролирует по Европе. Пишет стихи, превращая их в песни: "Сумасшедший Шарманщик", "Песенка о моей жене", "Мадам, уже падают листья", "Полукровка", "Танго "Магнолия", "Палестинское танго и др.

1928

Адамович Г.В. после закрытия журнала "Звено" в 1928 г. работает в "Последних новостях" (Париж).

Айхенвальд Ю.И. с 1922 по 1928 гг. ведет литературно-критический отдел в "Руле" (Берлин). Трагически погибает в 1928 г. - попал под трамвай.

М.Горький в мае 1928 г. впервые (после 1921 г.) едет в СССР.

Скиталец С.Г. с 1928 г. сотрудничает с советским журналом "Красная новь".

В сентябре 1928 года в Белграде состоялся первый (и единственный) всеэмигрантский съезд писателей. Была создана особая издательская комиссия, которая стала выпускать ранее не издававшиеся произведения писателей-эмигрантов - Бунина, Куприна, Мережковского, Шмелева, Оремизова, Гиппиус, Бальмонта, Амфитеатрова, Тэффи, Чирикова, Северянина и др.

Книжная летопись

Аверченко А.Т. Пантеон советов молодым людям. - Берлин, 1925.

Шутка мецената. - Прага, 1925.

Алданов М.А. Чертов мост. - Берлин, 1925.

Заговор. - Берлин, 1927

Амфитеатров А.В. Лиляша. - Рига, 1928.

Знакомые музы. - Париж, 1928.

Аничков Е.В. Западные литературы и славянство. - Прага, 1926.

Арцыбашев М.П. Дьявол: трагический фарс. - Варшава, 1925.

Ачаир А. Первая. - Харбин, 1925.

Бальмонт К. Папуасские сказки. Последние новости. 1 января, 1925.

Маорийская поговорка. Последние новости, 14 января 1925.

Бахтин Н.М. Современность и фанатизм. Звено, 5 окт., 1925.

Пути поэзии. Звено, 9 февр., 1925.

Антиномия культуры. Новый Корабль, #3, 1928.

Бердяев Н.А. Философия свободного духа. - Париж, 1927.

Бицилли П.М. Очерки теории исторической науки. - Прага, 1925.

Этюды о русской поэзии. - Прага, 1926.

Блох Р.Н. Мой город. - Берлин, 1928.

Божнев Б.Б. Фонтан. - Париж, 1927.

Борьба за несуществование. - Париж, 1925.

Очень часто первые книги молодых поэтов полны отрицанием действительности, меланхолическим недовольством жизнью, сентиментальным желанием перестать существовать. Для Божнева неприятие мира не исчерпывается строфами о дурной погоде и неудачной любви.

"Борьба за несуществование" - для него почти мировоззрение, несмотря на то, что в жизни ему знакомы и "ликование", и "радость", и любовь, и дружба. Но этой жизни он не хочет, искусственно, быть может, видит в ней - и любит видеть: "падаль", "гной", "прогнивающую землю" и "безобразную зарю"...

Божнев несомненно находится под сильным влиянием Ходасевича...

Основное впечатление от его книги: цельность, легкая поза, любовь к трагической маске. Но иногда его стихи звучат высокоистинным пессимизмом:

Через струны железные лиры
Я видел при утренних звездах
Как взвеяли ангелов клиры
Крылами и пением воздух,
И я, прижимаясь к железной,
Струне у подножия лиры,
Смотрел преклоненный и слезный,
На воздух, и пенье, и клиры...

(Ивелич. "Современные записки". #24, 1925).

Брешко-Брешковский Н.Н. Ряса и кровь. - Варшава, 1925.

Мстители. - София, 1926.

Жуткая сила. - Рига, 1927.

Принц и танцовщица. - Рига, 1927.

Яд земли. - Рига, 1928.

Булгаков С.Н. Св. Петр и Иоанн. - Париж, 1926.

Друг Жениха. - Париж, 1927.

Купина неопалимая. - Париж, 1927.

Бунин И.А. Ида. - Париж, 1925.

Солнечный удар. - Париж, 1925.

Книга. - Париж, 1925.

Митина любовь. - Современные записки, 1925.

Подснежник. - Париж, 1927.

Старый порт. - Париж, 1927.

Жизнь Арсеньева. Нач. печататься в "Современных записках" в 1928. - Париж.

Бурлюк Д. По тихому океану: Из жизни современной Японии. - Нью-Йорк, 1925.

Вертинский А. Испано-Сюиза. - Париж, 1928.

Газданов Г.И. Гостиница грядущего. - Прага, 1926.

Галич Ю.И. Брачный остров. - Рига, 1926.

Император фазаны: рассказы. - Рига, 1926.

Орхидея: Тропические рифмы. - Рига, 1927.

Китайские тени: роман. - Рига, 27

Остров жасминов: роман. - Рига, 28

Гингер А.С. Преданность. - Париж, 1925.

Гиппиус З. Живые лица. - Прага, 1925.

"Суд истории нелицеприятен". Да. Но для того, чтоб он был справедлив, одной воли к нелицеприятию мало. Чтобы судить верно, история должна опираться на документы и сведения, добываемые от современников...

Под общим заглавием "Живые лица" З.Н.Гиппиус собрала свои литературные воспоминания... Сколько людей прошло перед Гиппиус: Плещеев, Вейнберг, Суворин, Полонский, Григорович, Майков, Минский, Андреев, Чехов, Толстой, Розанов, Брюсов, Блок, Сологуб, Ю, Белый, Северянин! А сколько событий, кружков, собраний! Тут и пятницы у Полонского, и зарождение и история Религиозно-Философских собраний, и среды Вяч.Иванова, и ранние сборища московских декадентов, и редакции "Северного Вестника", "Нового Пути", "Вопросов Жизни", "Весов".

В своих описаниях Гиппиус отнюдь не гонится за беспристрастием и бесстрастием. Она, видимо, и сама хочет быть мемуаристом, а не историком; свидетелем, а не судьей. Она наблюдает зорко, но "со своей точки зрения", не скрывая своих симпатий и антипатий, не затушевывая своей заинтересованности в той или иной оценке людей и событий..." (В.Ходасевич. "Современные записки", #25, 1925).

"Изящные, приятные два белых томика... Сборник воспоминаний З.Гиппиус о ее встречах с современниками... Своеобразные, странные мемуары.

Найдутся, вероятно, люди, которые будут указывать на живые лица, как на "недобрую память"...

Так как "Живые лица" написаны без общепринятого великодушия и совсем не добродушно, то, очевидно, не умиляя, а раздражая читателя, они обречены остаться в кругу любителей изысканного мастерства тонких литературных миниатюр...

В каждом из "живых лиц" автор усматривает в пестрой сложности его земного бытия, таинственного душевного его цветения, - некую завязь, зерно души, "дух" его, незримо устрояющий всего человека во всей полноте его судьбы. Лишь это духовное устроение важно для истинного познания людей, а потому и значительно для З. Гиппиус в ее встречах с современниками..." (Т.Таманин. "Последние новости", 11 марта, 1926).

Надя. Записки младенца. Последние новости. 14 января, 1925.

"...Мы по росе побежали. То есть я бежал, а бабушка отставала. Согласилась таки! А то, - я сказал, - я весь дом перебужу. Поверила, что было рожденье, а что говеть с ней - у меня усердие. Вот мы и вышли потихоньку.

Бабушка - наряженная, в кружевном чепчике, а я тоже потребовал новый костюмчик, белый пикейный.

Ох, как хорошо! Травка по двору блестит, вся мокрая. Солнце еще ниже груш. И только Дмитро лошадей вывел. Надо ведь до обедни до ранней поспеть.

- Бабушка, скорее иди. Без того страшно.

Мне и вправду страшно. Как это - накроет, и грех улетит?

Церковь на горке, за селом. Мы вовремя поспели.

Я причащался то недавно, весной в городе. Да это что! Тогда я о грехах не думал. А теперь все объяснится.

Объяснилось. Только очень как-то вышло скоро. Были в церкви бабы, девки в красных запасках, мальчики даже поменьше меня, - всякие люди. Вдруг вышел батюшка, вдруг накрыл всех сразу и что-то сказал, что "прощается", и потом начал служить, и все пошли в конце причащаться..."

Гомолицкий Л.Н. Об основах русской культуры: Достоевский и Толстой. - Прешов, 1928.

Горный С. Санкт-Петербург. Видения. - Мюнхен, 1925.

Всякое бывало. - Берлин, 1927.

Горький М. Десять лет. - Берлин, 1927.

Жизнь Клима Самгина. - Берлин, 1927.

Горянский В.И. Необычайные приключения Боба. - Париж, 1927.

Гофман М.Л. Пушкин. Психология творчества. - Париж, 1928.

Гребенщиков Г.Д. Чураевы. Том 1-3. - Нью-Йорк, 1925-1926.

Чураевы. Том 4-5. - Нью-Йорк, 1927.

Гуль Р.Б. В рассеянии сущие. - Берлин, 1927.

Гусев-Оренбургский С.И. Горящая тьма: Современные рассказы. - Нью-Йорк, 1927.

Диксон В.В. Листья. - Париж, 1927.

Дон-Аминадо (А.П.Шполянский). Наша маленькая жизнь. - Париж, 1927.

Накинув плащ: Лирические сатиры. - Париж, 1928.

Евреинов Н.Н. Театр вечной войны. - Париж, 1928.

Зайцев Б. Преподобный Сергий Радонежский. - Париж, 1925.

Алексей Божий человек. Современные записки, # 26, 1925.

Грех. - Рига, 1927.

Странное путешествие. - Париж, 1927.

"Передо мной "Странное путешествие", одна из последних книг Зайцева...

Мне кажется, что для Зайцева "болевым центром" является несовместимость безгрешного, евангельски светлого мира и этой жизни, милой, жестокой и грешной. Он как будто завидует своим благостно тихим героям, просветленным и окончательно чуждым нашей "пустяковой" суете...

Зайцева называют тишайшим, нежнейшим и благостным писателем. В этих "похвальных" определениях есть, мне кажется, что-то ошибочное. Для многих они звучат намеком на какое-то келейное благодушие, вовсе Зайцеву не свойственное... Восхищаясь светлыми образами подвижников и стремясь к их недоступно безгрешным мирам, Зайцев весь остается здесь на земле. Правда, стремление к чистому и нетленному отбрасывает какой-то примиряющий свет на все, даже самые мрачные страницы писателя..." (Н.Оцуп. Современные записки, #37. 1928).

Анна. Современные записки", #36-37, 1928.

Афон. - Париж, 1928.

Зензинов В.М. Беспризорные. Современные записки, #35, 1928.

Зеньковский В.В. Дети эмиграции. - Прага, 1925.

Зуров Л.Ф. Кадет. - Рига, 1928.

Иванов Г.В. Петербургские зимы. - Париж, 1928.

"...Приехав в Петербург, Клюев попал тотчас же под влияние Городецкого и твердо усвоив приемы мужичка-травести.

- Ну, Николай Васильевич, как устроились в Петербурге?

- Слава тебе, Господи, не оставляет Заступница нас грешных. Сыскал клетушку-комнатушку, много ли нам надо? Заходи, сынок, осчастливь...

Я как-то зашел к Клюеву. Клетушка оказалась номером Отель де Франс, с цельным ковром и широкой турецкой тахтой. Клюев сидел на тахте, при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике.

- Маракую малость по-басурманскому, - заметил он мой удивленный взгляд. - Маракую малость. Только не лежит душа. Наши соловьи голосистей, ох, голосистей...

- Да что ж это я, - взволновался он, - дорого гостя как принимаю. Садись, сынок, садись, голубь. Чем угощать прикажешь? А то - он подмигнул - если не торопишься, может, пополудничаем вместе. Есть тут один трактирчик. Хозяин хороший человек, хоть и француз...

Я не торопился. - Ну, вот и ладно, ну, вот и чудесно - сейчас обряжусь...

- Зачем же вам переодеваться?

- Что ты, что ты, - разве можно? Собаки засмеют...

Из-за ширмы он вышел в поддевке, смазных сапогах и малиновой рубашке: - Ну, вот - так-то лучше.

- Да ведь в ресторан в таком виде, как раз, не пустят.

- В общую и не просимся. Куда нам, мужичкам, промеж господ? Знай, сверчок, свой шесток. А мы не в общем, мы в клетушку-комнатушку, отдельный, то есть. Туда и нам можно..."

"Если не ошибаюсь, "Петербургские зимы" - первая книга в прозе талантливого поэта. Дебют несомненно очень блестящий. Это не беллетристика, это и не "очерки". Жанр книги трудный и владеет им автор превосходно.

Приходилось слышать упреки: "Это не весь Петербург, а какие-то уголки..." Разумеется, не весь, разумеется, уголки. Но Г.В.Иванов, наверное, и не задавался целью показать Петербург в целом. Показывает он две эпохи. Люди бесятся с жиру, - люди мрут с голоду. Время Бродячей собаки, - время Смольного института. Удивительней всего то, как обе эпохи, по модному выражению, "перекликаются" в книге. "Пупсик" сливается с "Интернационалом"...

То, что выбрал Г.В.Иванов показано с редким искусством, с подлинным художественным талантом..." (М.Алданов. "Современные записки", #37, 1928).

Иванов Вс.Н. Беженская поэма. - Харбин, 1926.

Крах белого Приморья. Из записок журналиста. - Тяньцзин, 1927.

Ильин В.И. Преподобный Серафим Саровский. - Париж, 1925.

Запечатленный Гроб. Пасха нетленная. - Париж, 1926.

О евразийском патриотизме. Евразийская хроника. #8, 1927.

Всенощное бдение. - Париж, 1927.

Материализм и материя. - Париж, 1928.

Ильин И.А. О сопротивлении злу силою. - Берлин, 1925.

Родина и мы. - Белград, 1925.

Ирецкий В.Я. Похитители огня. - Лейпциг, 1925.

Каллиников И.Ф. Опустошенные. Воля России # 4-5, 1925.

Баба-змея. Беседа. #6-7, 1925.

Бобры. - Берлин, 1926.

Карсавин Л.П. О началах. - Берлин, 1925.

Церковь, личность и государство. - Париж, 1927.

Кнут Д. Моих тысячелетий. - Париж, 1925.

Вторая книга стихов. - Париж, 1928.

"Довид Кнут - одно из наиболее подлинных дарований среди поэтов, начавших печататься в последние годы. Эмоциональная насыщенность и сила его стихов явственна.

Этот поэт, пишущий на русском языке, порою ощущает себя библейским евреем. Что-то современное, сегодняшний парижский день сливаются в его стихах с очень древним...

Поэтика счастливого и пассивного духовного труда выражает лучшее, что есть в стихах Кнута: полуязыческую радость бытия, любовь к земле, радостную богосыновность. Он благодарит Бога

"за то, что тело бедное и грубое,
Ты посолил веселою душой..."

Он "повинен в непомерном счастье", "жизнь ему любовница и мать". Он не верит в смерть...

Другая "поэтика" Кнута... более претенциозна. Поэта "овеяло крылами

И трижды протрудило: "Довид Кнут"...

Это - поэтика пророческого, жертвенного призвания поэта. Она выразилась в любви Кнута к космическим, грандиозным темам...

Язык Кнута не чужд резких ошибок. Он пишет: "безумея"; говорит, что жизнь становится "непролазней", а труд "несуразней"... Его подстерегают опасности бесформенности, отсутствия меры. И только избежав их, он сможет дать образцы прекрасной чистой поэзии." (М.Цетлин. "Современные записки", #35, 1928).

Кобяков Д.Ю. Керамика: 13 вещей 1924 года. - Париж, 1925.

Вешняк: Ритмический цикл. - Париж, 1926.

Горечь: Третья книга стихов. - Париж, 1927.

Ковалевский П.Е. Н. С. Лесков - непризнанный бытописатель русской жизни. - Париж, 1925.

Православные святыни во Франции: 14 очерков. - Париж, 1927.

Колосова М.И. Армия песен. - Харбин, 1928.

Корвин-Пиотровский В.Л. Волшебная лошадка. - Берлин, 1925.

Каменная любовь: Стихи. - Берлин, 1925.

Атлантида под водой. - Берлин, 1928.

Корсак В. Плен. - Париж, 1927.

"В этой интересной, просто и местами очень хорошо написанной книге говорится о той стороне войны, которую обычно забывают. Плен слишком прозаичен... О плене написано мало...

Автор книги, офицер запаса, был взят в плен в начале войны и заключен в Мюнденский лагерь военнопленных... Г.Корсак пишет объективно о врагах, не приукрашивает он и своих. Тон его книги очень хорош. Некоторые ее страницы свидетельствуют о художественном таланте автора. Он справился с темой очень трудной и очень мрачной" (М.Алданов. "Современные записки", #34, 1928).

Забытые. - Париж, 1928.

"Книга эта - продолжение книги В.Корсака "Плен", имевшей большой литературный успех. При нынешней читательской взыскательности к эмигрантской литературе \и при почти полном невнимании, даже небрежении ко всякого рода мемуарам рядовых участников мировой войны, плена, эвакуации и войны гражданской - успех "Плена" и, думается, предстоящий успех "Забытых" следует объяснить большими литературными достоинствами произведения В.Корсака." (М.Осоргин. "Современные записки", #36, 1928).

Корчемный В. Человек с геранием. - Париж, 1927.

"Кажется, читателю не особенно хочется сейчас революции. Бог с ней, была и прошла, началась другая жизнь. Книга Корчемного вся о революции, ее можно назвать воплями, молитвами и размышлениями о революции. К читателю Корчемный равнодушен. Он говорит то, что ему самому хочется сказать. Иногда как бы рыдает, или грозит, или стонет, но никогда не смеется, даже не улыбается Невеселая книга!

В книге много гнева, есть просто проклятия, некая анафема, но много и жалости, любви, сострадания... Главный упрек автору - многоречивость. Длинноты... чрезмерны. Материал распухает и подавляет и пишущего и читающего. Об этом приходится только жалеть, ибо у автора настоящее дарование, книга его значительна и остается в душе." (Б.Зайцев. "Современные записки", #35, 1928).

Краснов П.И. Единая-неделимая. - Берлин, 1925.

Белая свитка. - Берлин, 1928.

Крымов В.П. Бог и деньги. - Берлин, 1926.

Монте-Карло. - Берлин, 1927.

Кузьмина-Караваева Е.Ю. (мать Мария). Жатва духа. - Париж, 1927.

Куприн А.И. Юг благословенный. - Париж, 1927.

Храбрые беглецы: Рассказы для юных читателей. - Париж, 1927.

Купол св. Исаакия Далматского. - Рига, 1928.

Лазаревский Б.А. Голос Родины: Новые рассказы. - Париж, 1928.

Грех Парижа. - Рига, 1928

Лукаш И.С. Дворцовые гренадеры. - Париж, 1928.

Лосский Н.О. Свобода воли. - Париж, 1927.

Основы интуиции. - Берлин, 1927.

Мережковский Д.С. Рождение богов: Тутанкамон на Крите. - Прага, 1925.

Тайна трех: Египет и Вавилон. - Прага, 1925.

Мессия. - Париж, 1928.

"Мережковский - явление в литературе исключительное. Никого другого не поставишь рядом. Философ - эрудит... По совести, русская литература ни философией, не эрудицией не балована. Другое дело - философствующее всезнайство...

Мережковский - в художестве идеолог чистой воды. С начала литературной своей дороги, он заявил себя романистом, для которого изображение жизни, - лишь повод к отвлеченным построениям "в ином плане". Я бы сказал в плане символическом. "Идея" Мережковского-романиста - некое тайноведение мировой символики. Оттого так прозрачно и хрупко его искусство: хрустальный мост, переброшенный на то берег, откуда жизнь мимо текущая уже кажется не жизнью, а зыбким зеркалом подобий...

Огромен замысел новой трилогии Мережковского, итог неутомимой мысли философа-художника о самом важном, о самом вечном. Никакие обычные литературные мерки здесь неприложимы. Ведь изобразительность его повествований, иногда до жути реальная, - только хрупкая оболочка трансцедентальной сущности. Задача такой литературной живописи далека от того, что принято разуметь под понятием "художнической объективации".

Каждый писатель строит свой мир из разного материала. Бывают произведения слова, напоминающие золотой барельеф. Бывают барельефы каменные, и больше всего - глиняных. Искусство Мережковского: ...хрустальный мост над бездной." (С.Маковский. "Возрождение", 28 июня, 1928. Париж).

Минцлов С.Р. Сны земли. - Берлин, 1925.

За мертвыми душами. - Берлин, 1925.

Святые озера. - Рига, 1927.

Муратов П.П. Приключения Дафниса и Хлои. "Современные записки". #28, 1926.

Мавритания. "Современные записки". #33, 1927.

Набоков В.В. Машенька. - Берлин, 1926.

Король, дама, валет. - Берлин, 1928.

Наживин И.Ф. Прорва: Беженский роман. - Рига, 1928.

Казаки. - Париж, 1928

Перун: Лесной роман. - Париж, 1927.

Нелидова-Фивейская Л.Я. Подснежники. - Нью-Йорк, 1927.

Одоевцева И.В. Ангел смерти. - Париж, 1927.

Осоргин М.А. Сивцев Вражек. - Париж, 1928.

"Роман Осоргина писался долго и усердно. Это видишь сразу, по основательности работы, по неровности разновременных частей и еще по ощущению, что автор прочно уселся в своем произведении, с ним жил и его любил. Если угодно, это старомодная манера, но единственно-правильная: ничто порядочное легко не дается...

"Сивцев Вражек", задуманный как эпопея революционной полосы, начат под некоторым знаком Андрея Белого - не в языке это выразилось. Вселенная, вечность, жизнь стихийных и низших существ, постоянно противополагаемых человеку - все возводит к "симфониям". Осоргин, однако, подает это в своем освещении, с иронией, пессимизмом и горечью. Все уж так плохо, так жестоко устроено в мире, что в сущности, хоть вешайся. Временами читателю несколько жутко...

К счастью для романа, с некоторых его страниц автор забывает о вечности, о мышах и "проклятых вопросах" покойного Леонида Андреева, о естествознании, и чем далее, тем ровнее и проще ведет повествование о нехитрых людях, коим выпало жить во времена переворота. Многими чертами это повествование к себе располагает..." (Б.Зайцев. "Современные записки", #36, 1928).

Оцуп Н.А. В дыму. - Берлин, 1926.

Встреча. Поэма. - Париж, 1928.

"Н.А.Оцуп написал поэму на один из тех "сюжетов", которые в свое время усердно разрабатывались поэтами, ныне же, кажется, совсем оставлены. По нынешним понятиям поэзия не живописует, не повествует, не поучает; ее единственное дело - изображать душевные состояния. Единственная признаваемая поэзия - лирическая... Искусство возникает тогда, когда душа еще блуждает в поисках того, что уже найдено ею, возникает потому, что она еще не знает о своей находке и томится смутными предчувствиями. Сделать предметом поэзии тот именно психический процесс, который поэзии дает начало, - и притом доведя повествование до той развязки, при которой поэзия становится не только не нужной, но и невозможной, - ибо лицезрение абсолютного Объекта означает слияние с ним, достижение абсолютной гармонии, а абсолютная гармония - молчание, по крайней мере, для нашего уха, - такая задача представляется невероятно трудной, даже невозможной, потому что внутренне-противоречивой... Это удалось поэту..." (П.Бицилли. "Современные записки", #35, 1928).

Перфильев А.М. Стихи 1924-1925. - Рига, 1926.

Пильский П.М. Тайна и кровь. - Рига, 1927.

Плевицкая Н. Дежкин Карагод.- Берлин, 1925.

"Дежкин Карагод" - автобиография Н.В.Плевицкой - изумительная русская книга. Прекрасен ее простой, природно-художественный язык, русский, настоящий, без вычур, и свой и народный. Певица рассказала... про свой "путь к песне", путь этот так занимателен, что никакая выдумка не расцветила бы его ярче и полноцветнее...

Что Плевицкая - высокоталантливая исполнительница народных песен, это теперь известно всем. Новостью для нас является вновь открытый ее талант литературный...(М.Осоргин. "Современные записки", #23, 1925).

Плещеев А.А. Без ужасов: Юмористические рассказы. - Рига, 1928.

Познер В.С. Стихи на случай. 1925-1928гг. - Париж, 1928.

Раевский Г.А. Строфы. - Париж, 1928.

Ратгауз Д.М. О жизни и смерти. - Прага, 1927.

Рафалович С. Терпкие будни: Стихотворения. - Берлин, 1926.

Ремизов А.М. Зга. Волшебные рассказы.- Прага, 1925.

Московская пчела. Путь, #2, 1926.

Оля. - Париж, 1927.

""Оля" - повесть о горячих детских сердцах, о жертвенности и служении. Чтобы избежать ложного пафоса, автор выбирает людей самых обыкновенных - совсем не похожих на героев. Чтобы не впасть в чувственность, - он подчеркивает смешные мелочи их жизни. И все же общий тон книги героический. Стиль Ремизова, основанный на интонациях живой речи, свободен и от синтаксических шаблонов, и от литературных клише. Людям зрительного типа, не слышащим, а видящим фразу, он может показаться затрудненным, разорванным: в нем нет привычной "гладкости", "закругленности" и прочих литературных условностей, переставших казаться искусственными. Нужно вслушаться в ремизовский "сказ", войти в ритм его словосочетаний, чтобы почувствовать их художественную и психологическую оправданность... В искусстве выразить себя до конца - он неподражаем. Каждое его выражение - личное, неповторимое и единственное. Язык Ремизова - одно из самых замечательнейших явлений современной нашей литературы...

Ремизов обращен лицом к будущему: он подлинный учитель молодого поколения писателей." (К.Мочульский. "Современные записки", #34, 1928).

Ренников А.М. Галлиполи. - София, 1925.

Души живые. - Белград, 1925.

Савин И.И. Ладонка. - Белград, 1926.

Савич О.Г. Синий шелк. - Рига, 1927.

Северянин И. Роса оранжевого часа: Поэма детства в 3-х частях. - Юрьев, 1925.

Колокола собора чувств: Автобиографический роман в 3-х частях. - Тарту, 1925.

Седых А. Старый Париж. - Париж, 1925

Монмартр. - Париж, 1927.

Париж ночью. - Париж, 1928.

Скачков М.Н. Музыка моторов. - Прага, 1926.

Слоним М.Л. По золотой тропе. - Париж, 1928.

Сургучев И.Д. Ротонда. - Париж, 1928.

Эмигрант. Рассказы. - Париж, 1927.

Терапиано Ю.К. Лучший звук. - Мюнхен, 1926.

Трубецкой Н.С. Наследие Чингизхана: Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока. - Берлин, 1925.

К проблеме русского самопознания. - Париж, 1927.

Туроверов Н.Н. Путь. - Париж, 1928.

Тэффи Н.А. Взамен политики. 1926.

На чужбине. 1927.

Парижские рассказы. 1927.

Городок. - Париж, 1927.

"Тэффи пишет остро, колко, чаще горько, чем весело. Она, конечно, полна насмешки, но менее всего в ней благодушия, веселости физиологической, так просто "от здоровья". В теперешней своей полосе Тэффи, пожалуй, и вовсе не юмористка...

Книга "Городок" такого свойства, что отдельные рассказы точно бы главки чего-то одного большого, иные ярче, иные бледнее...

Те немногие, кого Тэффи в своей книжке любит, безмерно одиноки, их привязанности жизненные - рождественский картонаж (ангел), зеленый чертик, чашка, с ними они живут и разговаривают, их любят. "Предмет лучше людей" - философия "веселой" писательницы..." (Б.Зайцев. "Современные записки", #34, 1928).

Франк С.Л. Смысл жизни. - Париж, 1926.

Ходасевич В.Ф. Собрание стихов. - Париж, 1927.

"Труднее всего говорить о том, что всего ближе нас касается... Да, в России, после Блока, Ходасевич наш поэт. Быть может, это теперь яснее, хоть именно потому, что мы все так близки к нему, нам трудно его показать друг другу. Пусть кажется одним, что его поэзия слишком здравого ума и другим, что она чересчур земная... В стихах Ходасевича не будем искать беспорядка его эпохи, подобно тем, кто считает революционными поэтами поэтов со взбунтовавшимся словарем. Но запомним, что Ходасевич, как поэт, выношен войной и рожден во дни революции... Все в поэзии Ходасевича: подавленность ее тона, ее голос, низкий и глухой, страшная вещественность мира, всегда присутствующего в ней и сквозь который она устремлена прорваться, все это вызвано Россией, Европой последнего века или последних лет, невыносимым временем, которое она выносила и выносит, - и за это одно надо было бы воздать ей хвалу... Со временем все устроится, упростится. Забудут многое. Но будут помнить, как неслыханное чудо, что Россия в такую эпоху ее истории, имела не только чревовещателей, фокусников и пионеров, не одних стихотворцев и литераторов, но и поэта, в котором она жила и в котором мы жили с нею." (В.Вейдле Поэзия Ходасевича. "Современные записки", #34, 1928).

Конец Ренаты. "Возрождение". #12, 13, 14 апреля, 1928.

Сологуб. "Современные записки", #34, 1928.

Хохлов Г.Д. О Сергее Есенине. - Ревель, 1928.

Цветаева М. Крысолов. "Воля России". #4-8, 12, 1925.

Полотерская. "Воля России". #1, 1925.

Мои службы. "Современные записки", #26, 1925.

Поэма Горы. "Версты", #1. 1926.

Поэма Конца. - Прага, 1926.

Деревья. "Воля России". #8, 9. 1926.

Поэма Лестницы. "Воля России". #11, 1926.

Попытка комнаты. "Воля России", #3, 1928.

После России. 1922-1925. - Париж, 1928.

В Современных записках (#36) начинает печататься Тезей. Трилогия.
Ариадна. "Версты". #2, 1927.

Цетлин М.О. Эмигрантское: Критические заметки. "Современные записки". #32, 1927.

Черный Саша Кошачья санатория. - Париж, 1928.

Несерьезные рассказы. - Париж, 1928.

Дневник фокса Микки. -Париж, 1927.

Чириков Е.Н. Рождественская ночь. "Последние новости". 7 января 1925.

"Люблю я нашу русскую захолустную глушь. Может быть это - историческое наследие от "бродячего периода" наших предков. Вероятно отсюда же и наша исключительная страсть к охоте, рождающая особую категорию людей готовых всю жизнь бродить с ружьем по лесам и долотам. Проживая в шумной столице, я временами вдруг начинал чувствовать непреоборимую потребность бросить все духовные ценности, убежать в глушь лесов и пожить первобытным образом, вдали от суетного мира, с глазу на глаз с матерью-Землей! На эти случаи у меня было заветное местечко: своя дача в лесной глуши Нижегородской губернии. Кругом только леса и бесконечная луговина вдоль извилистой лесной реки Кудьмы. Самое близкое жилье - верстах в шести. Настоящий скит для спасения души!

Заберешься туда с весны на все лето и превращаешься в лесного бродягу или в Адама до грехопадения. Живешь-бродишь и начинаешь чувствовать себя не "царем природы", а равноправным членом семьи всей земной твари. До глубокой осени не видишь никаких культурных изобретений, усовершенствований и завоеваний, не ввязываешься ни в какие человеческие дрязги, борьбу самолюбий, игру политических страстей и чувствуешь, как очищается душа твоя от всякой грязи..."

Зверь из бездны. - Прага, 1926.

Мой роман: Записки беженца. - Париж, 1926.

Красный паяц: Повести страшных лет. - Берлин, 1928.

Девичьи слезы. - Париж, 1927.

Между небом и землей. - Париж, 1927.

Шаховская З.А. Двадцать одно. - Брюссель, 1927.

Шаховской Д.А. Предметы. 1924-1926. - Брюссель, 1926.

Шестов Л. Умозрение и апокалипсис. Религиозная философия Вл. Соловьева. "Современные записки". #33, 1927.

Шмелев И.С. Про одну старуху. Новые рассказы о России. - Париж, 1927.

Степное чудо. Сказки. - Париж, 1927.

Весенний ветер. "Возрождение", 24 апреля 1927.

"Утром белел на лужах сквозной ледок, а теперь, за полдень, бегут ручьи, нежатся на солнышке собаки и полощутся бойко воробьи. Ветер - "вскрышной", тугой, сыровато-теплый. Потянет, рванет порой: бойкий весенний ветер. Прислушаешься - шумит - смеется! И небо - в ветре: густое-голубое за золотистыми прутьями тополей. Тепло, и - свежесть. И в свежести этой - струйки: от тающего снега, от потеплевшей земли и крыш, от бьющихся в ветре прутьев, которые посочнели и сияют? От ветра, пронесшегося полями и лесами?.. И голубями, как будто пахнет...- томною воркотнею их, - чуется молодому сердцу, - и теплой сыростью погребов, - запоздавших с набивкою, и помягчевшим льдом, зелеными-голубыми глыбами, с грохотом рухающимися в темные зевы лавы. Весна..."

Солнце мертвых. - Париж, 1926.

"Сам Шмелев называл "Солнце мертвых" "эпопеей". Но эта вещь без фабулы, без твердого повествовательного стержня. Это ряд отдельных, написанных от первого лица очевидцем-наблюдателем очерков о виденном, слышанном, пережитом и передуманном во время владычества большевиков в Крыму...

"Солнце мертвых", конечно, не беллетристика. Это документ о страшных днях Крыма после разгрома Белой армии, страшное свидетельство не только о медленном физическом умирании людей и животных, но и о нравственном ущемлении и духовном вырождении, хотя в нарисованной Шмелевом темной картине есть и отдельные светлые пятна... Его нередко сопоставляли с Достоевским, и параллель с "Записками из Мертвого дома" напрашивалась сама собой... Полусумасшедший доктор Михаил Васильевич в "Солнце мертвых", страдающий некоторым недержанием речи, рассказывающий "занятные" истории, перескакивающий с предмета на предмет и кончающий тем, что сжигает себя на своей дачке, и его сгоревшие останки узнают по какому-то особому бандажу, о котором он любил говорить, - как вышел со страниц Достоевского, хотя в правдивости и жизненности его изображения ни на минуту не возникает сомнения. Но в Шмелеве есть и другие стороны и свойства, которыми он Достоевского отнюдь не напоминает..." (Г.Струве. Русская литература в изгнании. - Нью-Йорк, 1956).

Свет разума. Новые рассказы о России. - Париж, 1928.

Штейгер А.С. Этот день. - Париж, 1928.

Шульгин В.В. Нечто без окончания. Фантастический очерк. - София, 1925.

Три столицы: Путешествие в красную Россию. - Берлин, 1927.

Эренбург И. Рвач. - Париж, 1925.

Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца. - Берлин, 1928.

В проточном переулке. - Париж, 1927.

Яблоновский А.А. Дети улицы. - Париж, 1928.

Юмор

Саша Черный

Млечный путь. Назидательный рассказ. "Последние новости", 1 января, 1926.

Почти каждый эмигрант-писатель пережил эту кинематографическую корь. Странно, - прививают ее самые близкие люди: сестры, жены и испытанные приятели из "Союза журналистов и писателей".

- Миша, - говорит сестра писателя, - напиши сценарий!

- Почему ты не предложишь мне написать обозрение для орангутангов?

- Михаил Павлович, - мягко отзывается с дивана приятель, - ты не прав. Обозрение для орангутангов никто не купит. Это очень свежая мысль, но для осуществления ее нужны меценатские средства. А возможности кинематографа беспредельны как Млечный Путь...

- Почему ты сам не напишешь? - спрашивает писатель...

- Потому что я биржевой обозреватель. Что я напишу? "Приключения французского франка на бразильской бирже"?

- Миша! - Сестра садится рядом. Подумай об одном. Ты напишешь сценарий. Получишь состояние. Мы уедем в Пиренеи на испанскую границу, и ты сядешь за большую вещь. Разве ты доволен своими еженедельными кусочками? В одном месте напечатаешь голову, в другом - ноги, а середина так и валяется в черновиках в ящике комода... Разве Толстой написал бы "Войну и Мир", если бы он не был обеспечен?

Женщины всегда склонны принимать часть за целое. Ведь вот Гомер (если вообще Гомер существовал) едва ли был "обеспечен"... И однако... Но микроб на надежды ("большая вещь!") уже проник под кожу...

Через неделю Михаил Павлович получил от знакомого адвоката пневматичку: "Дорогой коллега! Я состою юрисконсультом во вновь открытом кинообществе "Усть-Сысольск-Париж-фильм". Слыхал, что вы пишете сценарий. Не зайдете ли переговорить..."

Разговор был короткий.

- У вас, Михаил Павлович, есть сценарий? - спросил юрисконсульт равнодушно покусывая золотой карандашик.

- Пять - шесть, - зевая ответил Михаил Павлович (чего там в самом деле стесняться?)

"Эк ведь врет" подумал юрисконсульт и вежливо спросил:

- С собой?

- Зачем же с собой? Показать вам шесть, все равно пять забракуете. Уж я лучше по-очереди. Выберу подходящий. Представлю конспект - (в голове замелькали темы) - а там...

На обратном пути в метро, между станциями Гренелль и Пасси, бес ее знает, откуда, голубой искрой влетела в мозг тема: "разочарованный водолаз в сообществе с другими разочарованными водолазами устраивает вблизи Корсики подводную веселую колонию... подводная рулетка, подводный дансинг... Купаясь в море, молодая леди нырнула в прозрачную глубину и вдруг, открыв глаза..." Плохая тема?

Фильм-директор, маленький несгораемый шкап без шеи, был изысканно любезен.

- Очень, очень приятно. "Детство Темы" - это ваше? Серьезно не ваше? Ну, я очень рад. До сих пор кинематограф был одно, а литература другое. Теперь, надеюсь, будем идти в ногу. Конспект ваш точка в точку то, что надо..."