1929 г.

О РОССИИ | О ЛИТЕРАТУРЕ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ | ЭМИГРАНТСКАЯ ЖИЗНЬ | ОТЦЫ ЭМИГРАНТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ | КНИЖНАЯ ЛЕТОПИСЬ | О ЯЗЫКЕ В ЭМИГРАНТСКОЙ ПЕЧАТИ

О России.

Мыслинская М.

Леночкина Россия. "Воля России", #7, 1929.

"Во сне она видит Россию: поля, покрытые снегом, сани, запряженные бурыми медведями, и в санях Екатерина. Исполинского роста большевики дерутся с красными быками, пожирающими икру. А икра, горами навалена на снегу, похожа на смородинное варенье. Тройки такие, какими они изображены на коробках с русским чаем "Самовар", звенят колокольчиками, на облучках сидят ямщики и поют по-русски. Среди домов с соломенными крышами бегают настоящие русские собаки, заливаясь настоящим русским лаем. На светлом небе расцветают изумительные купола русских церквей..."

Темирязев Б.

Сны. "Современные записки", #39, 1929.

"...Поговорим о березовых рощах. Поговорим без излишней чувствительности, но все же с оттенком умиления и ласковой радости...

Особенно хороши березовые рощи на пригорках. Это потому, что сквозь белые, пятнистые ряды стволов, отовсюду по кругу сверкает, сочится небо. Снизу, над нежными травами, небо бледно зеленое, зыбкое, но чем выше, тем ярче оно голубеет, тем прекраснее синева, а над самой головой - торжествующе синее, бурно синее, обильное, неиссякаемое глубокое - покрывает небо прозрачную и трепетную зелень листвы.

В низинах и на болотцах береза не такая прямая и белая. Правда, гриб, подберезовик родится здесь чаще, но и он бывает слишком тонок, непрочен и большеголов, и растет вперемежку с желтыми и мутно-красными сыроежками, а иногда и просто бок-о-бок с поганками.

На ровных зеленых холмах, окруженных лазурью, береза сильна, широка и пряма. Ее крепкое тело, ее парящие размашистые ветви туго обтянуты белой лайкой и замшей; листья политы смарагдовым лаком, плотные, клейкие, круглые..."

О литературе в Советской России.

О Пильняке и Замятине.

"В конце августа в "Литературной газете"... была напечатана небольшая заметка Б.Волина, который возмущался тем обстоятельством, что эмигрантские журналы перепечатывают произведения советских авторов. Пильняк осмелился напечатать роман "Красное дерево", "отвергнутый редакциями советских журналов в издательстве... берлинских белогвардейцев", а Замятин, имеющий все возможности помещать продукцию своего талантливого творчества в советской прессе, "нашел достойное место на страницах журнала "Воля России", где был помещен его роман "Мы", который оказался неприемлемым для советской литературы"...

Сейчас Замятина, Пильняка и некоторых других писателей травят все, кому не лень. Горький, протестовавший против этой кампании в "Известиях", указывает, что писателям приходится жить в атмосфере какого-то "литературного самосуда", когда со всех сторон кричат "ату" и когда невозможно ни защищаться, ни оправдаться...

Дело тут не в оценке Пильняка или Замятина: можно очень критически относится к их творчеству... Но нельзя на их примере не убедиться в безвыходности положения современного литератора и нельзя не ощутить, даже на расстоянии, той удушливой атмосферы унижения, бесправия и рабства, которая тяготеет над литературой в коммунистическом государстве". (Без подписи. "Воля России", #8-9, 1929).

О Бахтине.

Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. - Ленинград, 1929.

"Вот главные положения Бахтина: роман Достоевского - особая, совершенно новая категория художественного слова. Это - не роман в общепринятом значении слова, роман социально-психологический, в котором все объективировано, все представлено под углом зрения автора; это - и не "роман-трагедия", как его назвал Вяч.Иванов, ибо в драматическом произведении все подчинено также единству авторского стиля. Достоевский стремится к наиболее возможной конкретизации своих героев, а это значит, что они у него, не объекты авторского восприятия, как у всех вообще романистов, но субъекты... Всякий роман "монологичен" или "гомофоничен", все подчинено одному голосу - автора; роман Достоевского "полифоничен". У Достоевского никогда не звучит один только голос...

Выдержанность принципа многоголосности сама по себе еще не создает художественного единства философского романа, каков роман Достоевского. Связаны - или нет - художественные элементы Братьев Карамазовых, Бесов, Идиота с философией Достоевского необходимой внутренней связью? Родились - или нет - эти романы вместе с этой философией в едином творческом акте? Вот вопрос, к которому подводит вплотную замечательное по тонкости анализа исследование Бахтина, основанное притом на учете всего, что было доселе сделано для изучения Достоевского, - и который оно ответа не дает..." (П.Бицилли. Современные записки, #42, 1930).

О Сергее Городецком.

"Во второй книжке "Красной Нови" за текущий год объявился снова Сергей Городецкий. Выступает, как известно, Городецкий редко, но всегда весьма метко: в тон моменту. О Яриле и русском стиле, о вышитых гладью рубахах, обо всем, что тешило его перед войной, он основательно позабыл при советском строе. Теперь его более интересуют "колониальные темы", рассказы об острове яве, где страдают коричневые работницы на кофейных плантациях, восхваление ленина и стишки на социальные темы. Вот и теперь выступил он с юбилейным "комплиментом"... и рифмованно доказывает коммунистические убеждения Николая Гавриловича Чернышевского. Стихи обильно оснащены цитатами из "Что делать" и статей Чернышевского... Всего лучше конец, в котором описывается Чернышевский в ссылке:

Глаза лазурные зажмурив,
Он там мечтал издалека
О вас, творцы октябрьской бури,
О вас, советские века...

(Жив курилка, "Воля России", #3, 1929).

О Маяковском.

"Еще недавно велся спор, исчерпал ли себя Маяковский или же от него можно ждать новых "достижений". Новая пьеса ("Клоп" - А.О.) очевидно должна дать ответ на этот вопрос. Шутки Маяковского по-прежнему грубы и резки, но "Клоп" построен как шарж, достигающий порой чисто фарсовых положений. Во всяком случае, если и нельзя его сравнить с "Ревизором", как это сделал Мейерхольд, то все же надо признать, что это удачная сатирическая комедия..." (М.Слоним. "Воля России", #5-6, 1929).

О С.Малашкине и других.

Малашкин С. Шлюха. Роман и рассказы. - Москва.

"Сергей Малашкин вместе с Пантелеймоном Романовым - любимец публики в Советской России, той публики, которая требует, чтобы ее заставили недолго и не утомительно подумать над какой-нибудь "проблемой" и вместе с тем рассказали ей для иллюстрации проблемы какую-нибудь занятную историю. Малашкин и Романов чаще всего толкуют о "проблемах пола". Не приходится поэтому удивляться, что они пользуются исключительным успехом...

Роман "Шлюха", вышедший только что, написан по... испытанному рецепту... Идея проста и ясна. Наташа, молодая "прекрасная собой девица, служит горничной у различных господ". Дело происходит до революции. Само собой разумеется, господа - сплошь изверги, развратники, выродки. Наташа - дочь рабочего, убитого во время московского восстания 1905 года. "Твоего отца убили на Пресне". Эта фраза, как лейтмотив, проходит через весь роман. Наташа всюду слышит ее... наконец, наступает революция. Наташа становится мстительницей за отца. Тут же по счастливой случайности подворачивается юный красноармеец, за которого она выходит замуж...

Относительно стороны любовной и вообще авантюр, - на которые иронически намекает название романа, - замечу, что тут всего не запомнить и не рассказать. Все господа мужского пола поочередно охотятся за соблазнительной горничной и даже Жорж, огромный рыжий пес, глядит на Наташу "помутневшими от похоти глазами"... Даже Малашкину приходится ставить в наиболее существенных пассажах многоточия.

С любопытством ожидает откликов советской печати: будут ли и о "Шлюхе" устраивать диспуты и собеседования". (Г.Адамович. Иллюстрированная Россия, #45, 1929).

Эмигрантская жизнь

"Кочевья".

"С большим успехом продолжается в Париже еженедельные вечера литературного объединения "Кочевья" (организованного в 1928 г. - А.О.)... Нововведением для "Кочевья" являются вечера устных рецензий, устраиваемые в первый четверг каждого месяца. На этих собраниях дается краткая характеристика литературных новинок. Серию этих вечеров открыл М.Л.Слоним разбором книг Эренбурга ("Заговор равных"), Инбер ("Место под солнцем") и Мариенгофа ("Циники") в связи с тенденциями современного литературного развития в России..." (Без подписи. Воля России, #2, 1929).

"Одним из самых интересных "четвергов" был - вечер, посвященный "Жизни Арсеньева" И.Бунина. Докладчик (В.Фохт) остановился на философской стороне этого произведения - возражавший ему Б.Сосинский отметил художественные достоинства "Жизни Арсеньева" и назвал Бунина - последним русским классиком. Чрезвычайно любопытным было выступление кн. Святополк-Мирского, как всегда, резко и парадоксально пытавшегося развенчать и уничтожить Бунина, "писателя Елецкого уезда"..." ("Воля России", #8-9, 1929).

Отцы эмигрантской литературы

"Одной из особенностей литературной жизни эмиграции является ее сугубо консервативный, почти "музейный" характер. Потому ли, что эмиграция культурную свою задачу мыслила именно как охранение традиции, потому ли, что за границей оказались по преимуществу писатели старшего поколения, уже давно сложившиеся и нашедшие себя, - во всяком случае в зарубежной литературной среде почти не наблюдается борьбы художественных течений, возникновения каких-либо новых школ и даже заметной эволюции отдельных писателей. За 10 лет эмиграции внутри нее не произошло никаких почти литературных "событий", никакой смены форм и направлений. В 1929 году все занимают те же позиции, сидят на тех же местах - за самыми малыми исключениями - что и в 1920... И Куприн, и Шмелев, и Мережковский, не говоря уже о второстепенных писателях, вроде Чирикова или Сургучева, повторяют самих себя...

Враждебное отношение эмигрантских литераторов ко всякого рода новшествам и "новаторам" даже в собственной среде отлично объясняет изолированное положение таких писателей как ремизов и Цветаева..." (М.Слоним. Молодые писатели за рубежом. "Воля России", #10-11, 1929).

"Современное искусство переживает глубокий и длительный кризис. Разложились его подпочвенные основы; замутились его источники; оскудел его дух. Оно перестало быть источником жизненного воздуха и света. Оно не может уже ни строить душу, ни вести ее. Оно уже не призвано к духовной власти; и если оно проявляет еще какую-нибудь силу, то это есть сила падения и распадения... Поколению, ищущему духовного подъема, расцвета и созидания - это искусство не может ничего сказать, ибо это искусство движется вниз, по линии наименьшего сопротивления, в бездну..." (И.А.Ильин. Кризис современного искусства. "Русский колокол", #2, 1929).

Книжная летопись.

Алданов М.

Ключ. - Париж.

Амфитеатров А.В.

Литература в изгнании. - Белград.

Заря русской женщины. - Белград.

Одержимая Русь: Демонические повести 17 века. - Берлин.

Бальмонт К.Д.

Прошла весна. "Перезвоны", #42.

Булгаков С.Н.

Лествица Иаковля. - Париж.

Бунин И.А.

Жизнь Арсеньева. Книга 4. "Современные записки", #40.

Избранные стихи. - Париж.

"Стихотворения Бунина называли "стихами прозаика". Это глубоко не верно. Конечно, между прозой Бунина и его стихами очень много общего (иначе ведь и невозможно: каждый большой художник всегда целостно присутствует в каждом своем создании), но это общее раскрывается в стихах совершенно иначе, чем в прозе.

Общее бунинской прозе и бунинским стихам: 1) стереоскопическая сверхрельефность описаний (в особенности описание природы), 2) ясность и точность смысловых содержаний, как отдельных слов, так и всех словесных построений, (смысловая сущность (эйдема) бунинских слов, фраз, периодов, никогда не растворяется в звуках и напевностях (фонема)) его прикровенно мелодических стихов. Даже стихи о тумане у Бунина - кристаллы и 3) особая аристократичность, - скупость на внешние эффекты, сдержанность слов и страстей, чувство меры и нелюбовь к педали...

В основе бунинского мироощущения не лежит, а неустанно вращается некий трагический круг: предельно напряженное чувство жизни (отсюда зоркость его глаз - их у него две пары: орлиные на день, совиные на ночь); жажда жизни и счастья, неутолимость этой жажды:

Снова накануне. И с годами
Сердце не считается. Иду
Молодыми, легкими шагами -
И опять, опять чего-то жду..."

(Ф.Степун. "Современные записки", #39, 1929).

Варшавский В.С.

Шум шагов Франсуа Вильона. "Воля России", #7, 1929.

Гарднер В.Д.

Под далекими звездами. - Париж.

Гиппиус З.Н.

Петербургские дневники - Синяя книга. - Белград.

Городецкая Н.

Несквозная нить. - Париж.

"Как в письме незнакомого человека прежде всего обращаешь внимание на почерк, так в первой книге начинающего автора особенно присматриваешься к его манере. У Н.Городецкой хороший "почерк", она умеет видеть и изображать увиденное. В ее книге нет фальши, она правдива. И это не легкое достижение для начинающего.

Лучше всего в романе его первая часть. Молодая интеллигентная женщина, попавшая в деревню в дни гражданской войны, вошедшая невесткой в крестьянскую семью - это не использовалось в литературе и изображено уверенно и умело. Читатель испытывает некоторую досаду, когда тема эта обрывается..." (М.Цетлин. "Современные записки", #39, 1929).

Гуль Р.Б.

Азеф. - Берлин.

Даманская А.Ф.

Жены. - Париж.

Дом ╧ 18. - Флоренция.

Тихая радость. - Париж.

"Тихая радость А.Даманской это радость путешествовать. Не мчаться в автомобилях, не искать яркой экзотики чуждых стран, а бродить пешком по небольшим городкам Германии и Франции.

В книге "Тихая радость" собрано 28 небольших путевых очерков - по Гарцу, по Провансу, Жиронде и Пиренеям. Они изящны, читаются легко и с интересом. Описание пейзажей и городов перемешано в них с историческими воспоминаниями, с лирическими отступлениями, с картинками провинциальной жизни... (М.Цетлин. "Современные записки", #41, 1930).

Зайцев Б.

Избранные рассказы: 1904-1927. - Белград.

"В новом сборнике весь Зайцев со всеми его особенностями, с очарованием его и слабостями...

Зайцев бесспорно очень умелый и зоркий повествователь, внимательный изобразитель быта, умный психолог... Но если бы задать себе вопрос, о чем собственно он всегда пишет, то пришлось бы сказать: не о жизни. Жизнь для Зайцева только фон, или, пожалуй, подножие к тому, о чем он постоянно хочет говорить и для чего нет в нашем языке слов...

Любимые образы его - заря, небо, закаты. И он вовсе не восхищается сочетаниями красок в небе или игрой тускнеющих солнечных лучей, - нет, он глядит на закат, как в раскрытое окно к "мирам иным"...

Земная жизнь в изображении Зайцева похожа на пребывание на какой-то промежуточной станции. Откуда-то и куда-то мчится душа. Вот случайная остановка. Скорей бы дальше, туда, в неведомое, блаженное и манящее..." (Г.Адамович. "Иллюстрированная Россия", #45, 1929).

Иванов Вс.Н.

1905: Роман молодой души. - Харбин.

Иванов Г.В.

Третий Рим. "Современные записки", #39-40, 1929.

Ильин В.И.

Загадка жизни и происхождение живых существ. - Париж.

Каллиников И.Ф.

Звезда Вифлеемская. - Берлин.

Карсавин Л.П.

О личности. - Каунас.

Корвин-Пиотровский В.Л.

Беатриче. - Берлин.

Коровин К.А.

Из моих встреч с А.П.Чеховым. "Россия и славянство". 13 июля, 1929.

Кузьмина-Караваева Е.Ю. (мать Мария).

Достоевский и современность. - Париж.

Куприн А.И.

Елань. - Белград.

Курдюмов М.

В фаворском свете. "Путь". #17, 1929.

Лебедев В.М.

Звездный крен. - Прага.

Мазурова А.

Земля. Современный роман. - Рига.

Мельгунова-Степанова П.Е.

Где не слышно смеха, Типы, нравы и быт Ч.К. Отрывки из воспоминаний (1917-1922 гг.). - Париж.

"Книга эта (почти вся) прекрасно написана. Некоторые ее главы... сделали бы честь настоящему беллетристу. Но говорить о литературных достоинствах воспоминаний П.Е.Мельгуновой почти неловко, - по самому характеру затронутой в них темы. Это ряд очерков, посвященных Чрезвычайной Комиссии, тому, что происходит в ней и вокруг нее. Очень простой, спокойный рассказ очевидца об аде, рассказ свободный от цветов красноречия и потому особенно сильный..." (М.Алданов. "Современные записки", #39, 1929).

Мережковский Д.С.

Наполеон. Том 1. Наполеон - Человек. Том 2. Жизнь Наполеона. - Белград.

"Книга Мережковского о Наполеоне разделяется на две части. Только вторая рассказывает в хронологическом порядке жизнь Наполеона. Первая же посвящена его личности. В сущности, этим нарушается традиция всех биографий...

Но очевидно такое построение книги диктовалось ее замыслом. Мережковский слишком умелый архитектор книг, чтобы допустить ошибку в построении "Человек" в Наполеоне, духовная сущность Наполеона интересует Мережковского больше его жизни. Мережковский и начинает с главного, с самого важного. "Показать лицо человека, дать заглянуть в душу его"..." (М.Цетлин. "Современные записки", #40, 1929).

Одоевцева И.В.

Изольда. - Берлин.

Осоргин М.

Вещи человека. Портрет Матери. Дневник Отца. - Париж.

""Эта книга напечатана в 150 экземплярах, их которых 100 поступают в продажу, все за собственноручной надписью автора"...

Книга Осоргина по самому содержанию своему очень подходит для такого издания. В ней собраны три небольших изящных очерка...

Эти воспоминания нельзя читать без волнения. Чувство, проникающее их, заражает читателя... Но не слишком ли интимна эта книга? Самого автора, очевидно, смущал этот вопрос. Он ищет оправдания в благоговейной глубине чувства, проникающего книгу в том, что она - сыновний памятник родителям... Горечь и боль воспоминания, страх забвения переполняют эту книгу. "То, что я пишу сейчас, пишется лишь один раз в жизни"..." (М.Цетлин. "Современные записки", #40, 1929).

Оцуп Н.

Балтийский песок. Поэма. "Современные записки", #39, 1929.

Перфильев А.М.

Листопад. - Рига.

Петрищев А.

Великий лес. - Париж.

""Великий лес" описывает то страшное время раннего большевизма, когда так близко соприкоснулись чека и уголовный мир... В романе много событий, фабула его сложна и запутана, в нем есть и чекисты, и бандиты, и убийства - все что должно было бы сделать из него уголовный роман или роман приключений. Но для настоящего романа приключений "Великий лес" перегружен стремлением к психологичности... "Великий лес" несомненно будет читаться с интересом". (М.Цетлин. "Современные записки", #39, 1929).

Пильняк Б.

Красное дерево. - Берлин.

Пильский П.

Затуманившийся мир. - Рига.

"В книге этой собраны статьи, относящиеся к новейшим русским писателям, и воспоминания о писателях, скончавшихся в последнее десятилетие...

П.М.Пильский благожелательный критик. Это свойство в литературных кругах встречается ведь далеко не так часто... Автор "Затуманившегося мира" порою умеет быть очень злым, - достаточно прочесть его статьи о Маяковском, о романах Вербицкой, о Михаиле Кольцове, который так хорошо пишет: "Солнечный луч, обеспокоенный здоровьем Ленина, проколол зеркальные окна кремлевского дворца". Однако в общем П.М.Пильский предпочитает хвалить... В этом отношении я поставлю ему в упрек лишь статью о Зощенко. Она нисколько не враждебна, но большой талант Зощенко в ней, по-моему, недостаточно оценен..." (М.Алданов. Современные записки, #42, 1930).

Ремизов А.М.

Русская повесть 17 века о бесноватой Соломонии. - Париж.

Три серпа. - Париж.

По карнизам. Повесть. - Белград.

Ренников А.М.

Незванные варяги. - Париж.

Савич О.Г.

Воображаемый собеседник. - Берлин.

Сирин В. (Набоков В.)

Защита Лужина. Роман. "Современные записки", печатается с #40, 1929.

"Сирин дебютировал в литературе, как поэт. В стихах его чувствовалось несомненное дарование, но никогда не было ни одного слова, которое запомнилось бы, ни одной строчки, которую хотелось бы повторить. Стихи были довольно затейливы, гладки, умны, однако, водянисты.

Первый роман Сирина "Машенька" - мало замеченный у нас - мне лично показался прелестным и, как говорится, "многообещающим". Сразу стало ясно, что к прозе Сирин имеет значительно больше расположения, чем к стихам. Второй роман Сирина "Король, дама, валет" был ловчее, но зато и холоднее "Машеньки" - и меньше было в нем внутренней правды. Теперь появилась "Защита Лужина". Вокруг этой вещи создался некоторый шум. Многие искушенные и опытные ценители искренно восхищаются. Должен признаться, что восхищения я не вполне разделяю. Роман рассудочен и довольно искусственен по стилю и замыслу. Он чуть-чуть "воняет литературой", как выражается Тургенев.

Однако, подлинный талант автора вне всяких сомнений. Оговорки, которые я тут мимоходом делаю, вызваны сознанием, что, по-видимому, к Сирину можно предъявить высокое требование: быть не только поставщиком интересных романов, но и значительным художником..." (Г.Адамович. "Иллюстрированная Россия", #50, 1929).

Степун Ф.А.

Николай Переслегин. - Париж.

Тэффи Н.А.

Неуютный гость. "Иллюстрированная Россия", #52, 1929.

Ходасевич В.

Державин. "Современные записки", #39 - 40, 1929.

Цветаева М.

Наталия Гончарова. "Воля России", #5-9.

Саша Черный

Чудесное лето. - Париж.

Серебряная елка. Сказки для детей. - Белград.

Чулков Г.

Императоры. Психологические портреты. - Париж.

"В отзывах о книге Чулкова несколько раз промелькнуло слово - "компиляция". Этим книга презрительно отбрасывалась на низшую ступень литературы или даже литературного ремесленничества...

Между тем книга Чулкова принадлежит к тому новому литературному жанру, который широко распространен на Западе и, несомненно, найдет распространение и у нас. Характерен для этого жанра подход к данным истории и биографий, как к материалам, из которых строится художественное произведение... Книга Чулкова по своему заданию не научная, а художественная работа, род биографического "эссе", об этом надо помнить при ее оценке┘" (М.Цетлин. "Современные записки", #39, 1929).

Шестов Л.

На весах Иова. - Париж.

Шмелев И.С.

Въезд в Париж. Рассказы о России зарубежной. - Белград.

Шумаков Дм.

Дом радости. Роман. - Рига.

Эйснер А.В.

Роман с Европой. Записки художника. "Воля России", #4, 1929.

Эренбург И.

Заговор равных. - Берлин.

10 л. с. - Берлин.

О языке в эмигрантской печати

"Года полтора тому назад газета "Дни" ввела у себя отдел, называвшийся "Цветником" за подписью "Общества садоводов". Там собирались примеры наиболее грубых ошибок в русском языке, встречающихся в зарубежной печати. Цитаты чаще всего бывали заимствованы из каких-то кишиневских сборников стихов, и вообще из книг и газет, издающихся в эмигрантском захолустье. Предполагалось, по-видимому, что в Париже, центре русской заграничной культуры, дело обстоит благополучно. Нет, однако, ничего легче, чем убедиться в ошибочности такого мнения...

Так, например, один из постоянных сотрудников этой газеты, пишет: "еще издали, подъезжая к броненосцу, чувствовалась его мощь". До сих пор такой оборот речи мог приводиться как образец малограмотности: "подъезжая к станции... у меня слетела шляпа" (Чехов)...

И все-таки, автор приведенной фразы... пишет хоть и скверно, но по-русски. В других случаях, дело обстоит гораздо печальнее: в редакционных заметках без подписи литературный язык вдруг заменяется одесским жаргоном. Слово "карманщик", например, автору заметок, по-видимому, неизвестно: вместо "карманщика" пишется "карманник". "Карманник" говорят только в Одессе...

Не менее замечательным следует считать глагол "подойти" - в неожиданном и совершенно ему несвойственном смысле - придти, явиться. "Председатель суда подождал, надеясь, что подойдет кто-нибудь из запасных присяжных". "Подойти" в данном случае выражение чрезвычайно характерное для того ужасного, мещанского наречия, на котором говорила южная полуграмотная "интеллигенция" биржевых дельцов и журналистов из Житомира...

Мы уже не говорим о том, что некоторые русские журналисты, склонные всецело полагаться на домашнее образование - в смысле знания иностранных языков - неизбежно допускают известные, мягко говоря, неточности, в переводах с французского на русский. Так, один из них перевел, ничтоже сумняшеся, ingenieur de genie - гениальный инженер... Сообщаем храброму публицисту, что ingenieur de genie значит саперный инженер, а вовсе не гениальный; впрочем может оказаться, что он будет одновременно и саперным и гениальным - но тогда об этом будет сказано особо". (Без подписи. "Воля России", #4, 1929).