О ЛИТЕРАТУРЕ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ | СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА | НЕ СОВСЕМ ЮМОР | КНИГА ГОДА | КНИЖНАЯ ЛЕТОПИСЬ |О ШОСТАКОВИЧЕ

О литературе в Советской России

"В "войне нервов" или, как говорят иногда в Советской России, в "войне характеров", которую одновременно с кровопролитной бойней ведет Гитлер, первая военная зима в России уже принадлежит истории. И в этой истории Ленинград по праву занимает почетное место... Своим внешним обликом осажденный город очень скоро стал походить на Петроград времен "Северной Коммуны" периода гражданской войны...

Одним из первых живо зарисовал внешний вид осажденного города известный поэт, участник первой мировой и гражданской войн - Николай Тихонов в очерке "Город в броне" к годовщине Октябрьской революции:

"Теперь мы узнали, каков Ленинград во мраке затемнения. Узнали, как выглядят улицы без огней и без людей ночью. Как не нужна и прямо враждебна луна над городом. Как надо жить, стиснув зубы от великой ненависти. Над Невой в тумане проходят корабли. Глухо стучат шаги ночного дозора..."

Скупо, но достаточно отчетливо вырисовывается эта обстановка в небольшом очерке Татьяны Окс...

Очерк написан по способу моментальной фотографии, без обычной советской ретуши - рассуждений о "наших достижениях". Поэтому он глубоко и западает в душу. Маленький очерк вместил много деталей из жизни этой страшной зимы...

Об этих настроениях дает представление короткое стихотворение Ахматовой:

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь.
Не горько остаться без крова.
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем
И внукам дадим и от плена спасем
Навеки..."

(В.Александрова. Первая военная зима в России. "Новый журнал", #4).

"Очень удачный в военном отношении 1943-й год в беллетристике оказался менее счастливым, чем его предшественник. Правда, журналы выходят сейчас более аккуратно, беллетристика - более тщательно обработана. Но ни А.Суркову ("Военная осень", "Ночной собеседник"), ни К.Симонову (пьеса "Жди меня"), ни Н.Рыленкову ("Отец", "Возвращение") не удалось создать вещей, равных по эмоциональному звучанию их стихам прошлого года. Зато появился ряд новых, впервые печатающихся поэтов, приходящих в литературу с фронта. Запоминаются стихи С.Гудзенко ("Сталинградская тишина", баллада "Солдатская судьба"), Ал.Кулешова (поэма "Знамя бригады"), А.Софронова ("У каждого из нас в стране родной..."), В.Захарченко ("Нам отвечать"). Для большинства их них характерна тема возмужания, ответственности перед страной, привязанность к милым подробностям русской природы. Не менее характерна для поэзии истекшего года тяга от коротких стихов к поэме и к балладам...

Вклад писателей, посвященный отображению войны, в нынешнем году менее значителен. Журнал "Знамя" опубликовал 2-ю часть повести Ю.Либединского "Гвардейцы". Время ее действия: конец 1941 года, связанный с памятным немецким отступлением под Москвой. В повести много действующих, вернее, говорящих молодых командиров и коммунистов, но эмоционально вещь слаба и в ней нет внутреннего стержня...

Лучше больших полотен и пьес рассказы и новеллы. Среди них запоминаются "Горы и ночь" В.Козина, писателя скупого на слова, но владеющего искусством рассказа ("Новый мир").., "Тарасюк" В.Кожевникова и "Оборона Семидворья" А.Платонова (все три в "Знамени")...

Лучше беллетристики войну передает очерк. Здесь на первом месте надо поставить очерки К.Симонова "По дорогам войны" ("Знамя")... Очень хорош в этой серии очерк "Русская душа": он описывает встречу Нового Года в зарытом в снегу убежище на одном из перевалов через Кавказский хребет..." (В.Александрова. Обзор советских журналов за 1943 год. "Новый журнал", #7, 1944).

Судьба человека

23 января в Париже умерла поэтесса Ирина Кнорринг.

В одном из германских концлагерей погибли поэтесса Раиса Блох и поэт Михаил Горлин.

18 октября в Польше в нацистском концлагере погиб Юрий Мандельштам.

23 августа в Берлине во время бомбежки погиб писатель Н.Н.Брешко-Брешковский.

Во Франции умер поэт Сергей Рафалович.

В Париже умер В.Л.Бурцев.

В 1943 году А.Вертинский возвращается в СССР.

Не совсем юмор

В #6 "Нового журнала" опубликован некролог М.Цетлина на "смерть" Н.А.Тэффи, которая последует десять лет спустя, а именно 6 ноября 1952 года:

"До нас доходили только скудные вести о жизни оставшихся в Париже русских писателей. Мы знали, что Надежда Александровна Тэффи не сотрудничала с оккупационными властями и, значит, жила в голоде и холоде...

Между тем, здоровье Надежды Александровны не восстановилось после тяжкой болезни (воспаление нервов кожи), которой она страдала еще до войны. Не дошло до нас никаких подробностей о ее смерти...

Увы, самое замечательное качество покойной Тэффи - ее блестящее, несравненное остроумие принадлежит к качествам, наиболее легко забываемым в литературе, становящимся непонятными вне своего времени и среды...

Очень часто писатель отдает все лучшее литературе. Тогда его произведения кажутся более значительными, чем его живая личность. У Тэффи было обратное. Она, как человек, была крупнее, значительнее того, что она писала. Каждого, кто ее знал, поражал ее ясный, трезвый, обнажающий все прошлое, светлый ум...

Были у покойной Надежды Александровны и те как будто обыкновенные человеческие качества, которые встречаются гораздо реже, чем это кажется: умение любить, привязываться, быть верным другом своих друзей и, когда надо, проявлять самоотвержение, готовность помочь..." (М.Цетлин. "Новый журнал", #6).

Книга года

Бунин И.А. Темные аллеи. - Нью-Йорк.

В первое издание "Темных аллей", вышедшее в нью-йоркском издательстве "Новая Земля" в количестве 600 экземпляров, вошло 11 рассказов: "Темные аллеи", "Кавказ", "Баллада", "Степа", "Муза", "Поздний час", "Руся", "Таня", "В Париже", "Натали" и "Апрель". (Последний рассказ во второе, более полное издание Буниным включен не был).

Книжная летопись

Алданов М.А. Истоки. "Новый журнал", #4-6.

Ачаир А. Под золотым небом. - Харбин.

Байков Н.А. Черный капитан. - Тяньцзин.

Бем И.А. Орфей. - Прага.

Браиловский А.Я. Из классиков. - Нью-Йорк.

Голохвастов Г.В. Жизнь и сны. - Нью-Йорк.

Гребенщиков Г.Д. В просторах Америки. Из путевых записок. "Новый журнал", #4-5.

"...Закат, как все закаты в облаках, был очень красив, тем более, что одно из облачных скоплений опускало из себя завесу вкось и узкой полосой, видимо дождевую. Часть этой завесы была полупрозрачной, а нижний ее край только что вспыхнул и поджигал соседнюю, совсем темную тучу.

На закат, к западу направлен был бег нашей машины, как будто мы гнались за солнцем, в полукруг воспламенившей запад радуги...

Откуда и куда мы едем?

Я думаю, об этом стоит упомянуть, т.к. это важно еще и потому, что лично я еду из настоящего в двух противоположных направлениях: в будущее и в прошлое.

По заведенному обычаю, перед отъездом в дальний путь, я должен подняться из дома на гору, где над родником стоит наша каменная часовня и поблагословиться у Преподобного Сергия Радонежского, во имя которого эта часовня сооружена...

Я предвижу удивленную улыбку некоторых почтенных читателей: что такое, он пошел молиться. Да, он пошел в часовню помолиться. Да, в этой часовне закреплена путем труда, духовная связь с самым печальным и в то же время славным периодом русской истории - четырнадцатый век, Татарское Иго, Куликово Поле, Дмитрий Донской и его духовный водитель и соратник Сергий Радонежский, со дня смерти которого на днях исполнилось 55о лет.

Теперь, когда слово Русский стало высоким титулом, будем надеяться, на долгий срок, когда даже атеисты прибегают к помощи просиявших на всю Русь ее подвижников, когда Александр Невский и Дмитрий Донской стали любимыми героями самоотверженной молодежи на Руси Советской - теперь мне не страшно упомянуть о нашей часовне, а вот 12 лет тому назад, когда я выкладывал эту часовню и когда слово Русский было почти ругательным за рубежом и совсем не признавалось на Руси - вот тогда было опасной отвагой для литератора строить ее, да еще своими руками..."

Издебская Г. Встречи. Сборник рассказов. - Нью-Йорк.

"И на сюжетах, и на манере писания Галины Издебской сказывается одна особенность писательницы: она почти одинаково владеет тремя языками - польским, русским и французским - отсюда отпечаток интернациональности. Это новый тип писателя, созданный условиями беженства.

Нетрудно понять ее мироощущение, выработавшееся в результате хронологической катастрофы: зыблемость, неверность, неустойчивость и наряду с этим упрямая, мистическая вера в невидимое, только и дающая возможность как-то не погибнуть в окружающей фантасмагории...

Темы ее необычайны и неправдоподобны, и это также характерно. Это своего рода психологический выход, лазейка, в которую автор спасается от действительности..." (Х.Кроткова. "Новый журнал", #5).

Магула Д.А. Последние лучи. - Нью-Йорк.

Нелидова-Фивейская Л.Я. Право на жизнь. Роман. - Нью-Йорк.

Осоргин М.А. Времена. Продолжение. "Новый журнал", #4-5.

Субботний поезд. "Новый журнал", #6.

Поляков-Литовцев С. Мессия без народа. - Нью-Йорк.

"Книга С.Полякова-Литовцева - результат серьезной работы. В нее вложено философское содержание так, что ее трудно даже отнести собственно к беллетристике, несмотря на многие внешние атрибуты романа, развитие сюжета, любовную интригу и т.п.

Автор рассматривает сложную и не совсем обыденную проблему Мессии и его взаимоотношения с народными массами. Книга написана как бы априорно: автор пришел к определенным убеждениям, которые он иллюстрирует соответствующе подобранными историческими фактами. Несмотря на обилие конкретных подробностей (вроде, например, "толстых, коротких, беспомощных" рук раввина), книга не создает впечатления непосредственной жизненности, да вряд ли это и входило в задание автора. Действующие лица ее, начертанные уверенными, умелыми штрихами, не просто люди, но символы, воплощающие известные идеи, среди событий, развивающихся сообразно заданию...

Хорошо переданы мистические чаяния еврейского народа, его страстная потребность оправдания своей трагической судьбы, равно как и ожидание Мессии и затем нарастание веры в появившегося Мессию...

Книга дает интересный психологический материал на тему о вожде и народе". (Х.Кроткова. "Новый журнал", #5).

Тельторф О.Я. Бренные песни. - Харбин.

Федорова Н. Талант. "Новый журнал", #5.

"- О чем Вы, няня, задумались?

- Про кухню думаю. Вспоминаю. В России-то у нас были кухни большие-пребольшие. А тут что? Кухонька. И комнатой назвать невозможно. Вот хотя бы у вашего костромского дядюшки Филофея Павловича - это кухня была! Случись, ложка серебряная потеряется - никак не найдешь. Потому, пространство!

- А часто ложки серебряные терялись?

- Правду сказать, только и терялись, пока в доме кухонный мужик жил. А так, ни-ни.

- А что у вас кухонный мужик делал?

- Как это "делал"?

- Работу какую?

- А никакой работы. Кухонные мужики не для работы приставлены, а для виду. Дом, мол, это господский, настоящие баре живут...

- А как же он время проводил?

- Летом, бывало, за воротами на лавочке сидит, на прохожий люд посматривает, а зимой в кухне греется, щи хлебает..."

Хаиндрова Л.Ю. На распутье. - Шанхай.

Сборники:

Молодые поэты Советской России. - Нью-Йорк.

"Эта небольшая антология советских поэтов не претендует на то, чтобы дать полную картину современной советской поэзии в лучших ее образцах...

В сборнике есть несколько имен, не вызывающих никаких сомнений в своей значительности: М.Исаковский, А.Сурков, А.Твардовский, Маргарита Алигер (надо отметить, что им отведено больше внимания, чем остальным). Затем имеются произведения интересные, иногда - характерные для советской поэзии. Кроме того, имеется и случайный материал, не вполне ясно почему вошедший в сборник...

Следует отметить "Зодчих" Дм.Кедрина, написанных на историческую тему, о постройке для Иоанна Грозного двумя владимирскими зодчими церкви Покрова в Москве, слегка архаическим, стильным языком...

Большая часть стихотворений в сборнике - о войне. Советские поэты все пишут о ней, она всех их задевает за живое. Сборник дает об этом представление, и этого вполне достаточно для того, чтобы вызвать интерес читателя". (Х.Кроткова. "Новый журнал", #5).

О Шостаковиче

Артур Лурье. Вокруг 7-ой симфонии. "Новый журнал", #4.

"Своей необычной "биографией" симфония эта немедленно же стала центром внимания. Она попала в Америку в дни огромного нервного напряжения, созданным героическим русским сопротивлением и страшным одиночеством России в этом сопротивлении. Первое исполнение ее в Нью-Йорке было как бы музыкальным разрядом этого напряжения в общественном сознании, факт знаменательный, т.к. за эти страшные годы не было в искусстве еще ни одного события большего значения, связанного с войной...

Программная связь симфонии Шостаковича с событиями войны - прямолинейная. Для музыки сюжеты экстрамузыкального порядка никогда не имели серьезного значения. Важно лишь чисто музыкальное решение сюжета внутренним, творческим путем... При поверхностном слушании, это "батальное полотно", с лирическими отступлениями. Можно предположить, что его симфония была начата до нашествия немцев на Россию, а затем она с событиями войны срослась внутренне. Но за этим первым планом есть другой, более значительный. После кризиса, через который он прошел, о котором много в свое время говорилось, после обвинений в "левацких загибах", "формализме", связи с европейской "упадочной идеологией" и прочим, он был выбит из обычной колеи типичного для того времени модерниста. У него мог создаться протест против насилия и давления официальной доктрины, и тогда ему оставалось бы замкнуться в себе и замолчать. Но он не пошел по этому пути, а подчинился... Официальная эстетика была принята им... Индивидуальное, свободное сознание... он хотел заменить сознанием коллективным. Но Шостакович не мог ограничиться слепым подчинением. Перед ним, как музыкантом встали задачи, возникающие в связи с этим коллективным опытом, и он разрешил их самостоятельно. Первая из них, предельное упрощение техники, с тем, чтобы сделать музыкальный язык общедоступным и выразительным. Вторая, добывание звукового материала, близкого массам слушателей, найденного в самой толще этой массы, и являющегося ее собственным достоянием..."