Пресс-конференция Сергея Глазьева в пресс-клубе "Интерфакса" прошла, вопреки ожиданиям, в спокойной, расслабленной обстановке. Глазьев пожаловался на "группу спортсменов", которые попытались захватить власть в его партии. Кроме того, корреспонденты узнали от кандидата в президенты, что Партия российских регионов "совершила политическое самоубийство" и что некоторые лидеры "Родины" вошли в блок только для того, чтобы "самоуничтожиться".

Таким "путинским шахидом" оказался Дмитрий Рогозин, который "по заданию действующего президента был направлен в "Родину", чтобы политически "взорвать себя в логове" соперников кремлевской администрации. Глазьев так и сказал: "Путин меня лично попросил принять в "Родину" Рогозина. - И добавил: - Теперь становится ясно, для чего именно". Насколько можно судить, Глазьев искренне верит в то, что "подрывная идея" переименования Партии российских регионов в партию "Родина" является следствием "тайных договоренностей с президентом".

Открытое противопоставление себя кандидату Путину - новый элемент в избирательной кампании Сергея Глазьева. Ранее "воевать с президентом" осмеливались лишь Иван Рыбкин да Ирина Хакамада. Тем не менее на вопрос РЖ, готов ли будет Глазьев присоединиться к президентской команде в том случае, если та решит использовать близкие ему экономические идеи, член-корреспондент Глазьев не ответил отрицательно. Впрочем, из его оценки следует, что такое развитие событий маловероятно, поскольку Глазьев убежден, что после выборов Касьянов останется премьером, состав правительства практически не изменится, а с ним - и экономический курс.

Следует отметить, что Глазьев в политике не просто "не новичок". Уже в 1991 году - заместитель министра, а с 1992-го - министр внешнеэкономических связей РФ, он в гайдаровском правительстве занимался также вопросами экономической безопасности. Касательно сферы "чистой политики" - Сергей Юрьевич полностью отрицает свою роль в Хасавъюртовских соглашениях.

Профессор, член-корреспондент РАН Сергей Глазьев в 29 лет стал доктором экономических наук. Свои экономические воззрения Глазьев относит к школе так называемой эволюционной экономики (evolutionary economics). Это научное направление возникло в результате потребности объяснить механизм и роль новых экономических явлений, которые традиционные экономические школы объяснить не могли и чаще всего просто не замечали.

Традиционные экономические модели, как известно, обладают свойством "консервативности". В них не предполагается возникновение "новых сущностей", инноваций технологического плана и новых экономических отношений. В то же время инновации в технологии и экономических отношениях - это бесспорный наблюдаемый факт, на который тем не менее стали обращать внимание сравнительно недавно. Эволюционная экономика пытается объяснить их возникновение и в какой-то мере предсказать поведение, используя теорию Дарвина. Она активно пытается заимствовать формальные модели, которые впервые были применены в современных разделах биологии - популяционной эволюционистике и эволюционной генетике.

На место популяции, которая является в некоторых современных моделях эволюционной теории "основной единицей" естественного отбора, эволюционная экономика ставит экономические субъекты, объединенные общей технологией. Причем сама технология - соответствует чему-то вроде "генома".

Выходит, Глазьев - современный "социальный дарвинист"? Выходит, "человек человеку волк", а не "все взять и поделить"? Удивительное открытие! Трудно поверить в столь резкое отличие Глазьева от его "тени", созданной СМИ.

Решение проблемы прячется, как всегда, в подробностях. Теория эволюционной экономики, как и любое живое научное направление, не закончена и не замкнута. Ее особенностью (по сравнению с теорией эволюции биологических видов) является невозможность сведения эволюции экономики к одному лишь дарвиновскому типу эволюции - путем случайного появления изменений и их естественного отбора. В экономике появление "новых видов" - инноваций не вполне случайно, а в значительной мере обусловлено рефлексирующей активностью разума. Поэтому бесспорная победа "линии Дарвина" в биологической эволюционистике отнюдь не означает гарантии победы ее и на поле эволюционистики экономической. Эволюция разумного вида все-таки может отличаться от эволюции биологической.

Отсюда легко заметить, что традиционный спор между "либеральными" экономистами и экономистами - сторонниками государственного регулирования не разрешается с появлением эволюционной экономики. Он продолжается внутри нее самой в неожиданной форме соперничества "линии Ламарка" и "линии Дарвина". Школу традиционных либеральных экономистов можно при этом отождествить в какой-то мере с "линией Дарвина" в эволюционной экономике, а различные экономические школы, выступающие за широкие программы государственных капиталовложений, - с "линией Ламарка".

"Ламарковский подход" к эволюционной экономике означает, что отбор наиболее успешных технологических и экономических решений далеко не обязательно является "естественным". Он полностью "дарвиновский" только тогда, когда имеется в виду конкуренция между государствами. В этом случае нет никакого разумного "реферирующего органа", поставленного "свыше" для решения вопроса о целесообразности (если, конечно, это не Бог). Именно поэтому вопрос о конкурентоспособности государств решается вполне дарвинистски.

В то же время внутри каждой страны (или сообщества стран) экономический успех вполне может быть обусловлен государственно-направленным отбором с точки зрения целесообразности в духе теории Ламарка.

Отсюда - внутри теории эволюционной экономики имеется достаточно логического пространства, условно говоря, и для "дарвинистов", и для "ламаркистов". Первые считают свободный естественный отбор единственным настоящим двигателем экономики. По их мнению, естественный отбор "сам способен решить", что лучше, а что хуже для экономики, поскольку любой результат естественной эволюции является, по сути, "правильным выбором". Вторые говорят, что для повышения конкурентоспособности экономики на международной арене не обойтись без программ активного поощрения тех ее сфер, которые признаны наиболее перспективными с точки зрения их роли в повышении конкурентоспособности на международной арене.

При ближайшем рассмотрении известной идеи Глазьева о том, что необходимо поощрять высокотехнологические отрасли за счет сырьевых, оказывается, что это и есть "экономический ламаркизм" в чистом виде. В то время как "экономический дарвинизм" должен был бы выступать в этом случае за дальнейшее раскрепощение российского экономического "свободного полета" и делать основную ставку на свободную конкуренцию.

Выходит, Глазьев - не социальный дарвинист, а скорее социальный ламаркист? Еще хуже! Вообще непонятно, как он собирается это объяснить избирателю. Пока он только ответил на вопрос РЖ, что его программа - "это программа социальной справедливости и экономического роста, основанная на понимании закономерностей экономического развития".

Это заявление, однако, очевидно контрастирует с самоопределением Глазьева как ученого экономиста, сторонника теории эволюционной экономики. Ведь в системе ее постулатов начисто отсутствует постулат "социальной справедливости". Это столь же очевидно, как то, что в аппарате теории относительности отсутствует Бог. Понятие социальной справедливости можно попытаться ввести в эволюционную экономику максимум в качестве одного из факторов, наряду с объемом денежной массы, капиталом и т.д., но не в качестве источника движения. Является ли этот фактор положительным, ускоряющим развитие, или, наоборот, отрицательным - далеко не очевидно. Тем более странным с точки зрения эволюционной теории было бы определение социальной справедливости как "цели" эволюционного развития.

В традиционной экономической теории в качестве основного побудительного момента экономического движения принимается стремление к максимизации прибыли. В эволюционной экономике источником инновационной активности является "борьба технологических решений за свое существование". Если же принять за основу экономической деятельности стремление к социальной справедливости, это будет какая-то совсем другая экономическая теория. Возможно - "российская", но только с большим трудом - "эволюционная". Да и упомянутые Глазьевым вечные и неизменные "закономерности экономического развития" при ближайшем рассмотрении могут также оказаться эволюционирующим "протеем", коль скоро мы заговорили об эволюции.

Из всего вышеизложенного следует неприятная дилемма. Глазьеву придется решить, пойти ли в своей политической гонке по пути политика-харизматика и при этом профанировать свои экономические идеи до уровня "взять и поделить", либо постараться их реализовать, войдя в президентскую команду. Кстати, при ближайшем рассмотрении обнаруживаются удивительные параллели эволюционной экономики с президентскими призывами "увеличить конкурентоспособность на всех уровнях общества".

Учитывая закономерное отсутствие у по-настоящему интеллигентных людей буйной харизматичности, оптимальным вариантом для него был бы именно второй путь - реализация своих экономических идей в рамках уже сложившейся политической структуры. Однако на этом пути Глазьеву может помешать, кроме всего прочего, личностная несовместимость с людьми путинского окружения. Поэтому скорее всего дело ограничится тем, что идеи его "ламаркистской экономики" будут просто в той или иной степени абсорбироваться кремлевскими экономистами. Ведь в рамках отечественных представлений проще поменять убеждения, взяв на вооружение чуждые идеи, чем потерять место службы.