Бессрочная ссылка. 8 июня 1998 года. Еженедельные наблюдения Романа Лейбова

Выпуск от 8 июня 1998 года

1001.vdv.ru
...........................................................................................................................................
...........................................................................................................................................
...........................................................................................................................................
...........................................................................................................................................
...........................................................................................................................................
...........................................................................................................................................
.........................................................................................................и стоять не будет!
(Остальной текст раздела сегодня вырезан жестокой автоцензурой.)

Упаси Бог, это не о политике, скорее - о дискурсивных стратегиях.
Основная коллизия постперестроечной России может быть описана с точки зрения мифологической как эдипова. Или - с точки зрения логической - как вариация на темы парадокса брадобрея.
Оставляя в стороне 1991-й (может ли ввести "запрет на профессию" бывший член политбюро?), обратимся к событию, случившемуся на днях. 3 июня председатель военной коллегии Верховного Суда РФ заявил, что железный сталинский нарком Николай Ежов не подлежит реабилитации, так как в его действиях содержится состав преступления. Как известно, обвинялся Ежов в участии в очередном право-левом заговоре и шпионаже в пользу фашистской Японии, однако военная коллегия не стала, как я понял, настаивать на связях Ежова с троцкистско-бухаринскими выродками, ограничившись констатацией того, что Ежов нанес большой урон престижу государства и вообще кучу народа перестрелял, особенно невинных крестьян. Понятно, что в схеме, лежащей за всеми этими странными с точки зрения юриспруденции рассуждениями, "крестьяне" выполняют роль "детей", которых обижать уж совсем никак нельзя.
Падчерице покойного, ходатайствовавшей о реабилитации, так и не удалось восстановить доброе имя отчима.
Если следовать этой логике, наиболее безопасным с точки зрения утверждения правопреемственности российской власти будет подтвердить (и законодательно оформить задним числом, если необходимо) все обвинения, выдвигавшиеся когда-либо против русских государственных деятелей. Так, можно юридически обосновать вынесенный народовольцами Александру II смертный приговор и подтвердить факт бериевской шпионской деятельности (работал, как известно, и преемник Ежова на империалистические разведки, видимо, должность располагает).
Замечательным образом эта логика продолжает линию, закрепленную в ритуале следствия именно в ежовские времена. Ведь сознался же - и объективно вредил. Нечего тут разбираться.
При этом с помощью проникновенной интонации в комментариях для прессы следует подчеркнуть, что все это, конечно, - свинский фантом, но мы-то знаем, что на самом деле упомянутые личности были действительно отнюдь не ангелы, так что не стоит ворошить былое. Приговор обжалованию не подлежит, потому как тогда придется выносить новый - и уже не Ежову. Но не совсем ясно, останется ли после вынесения такого приговора правомочной сама выносящая приговор коллегия (в нынешнем или в любом другом составе).
В результате парикмахер так и остается небритым; продолжая разглядывать свое отражение в зеленоватом зеркале, он скептически улыбается и ждет клиента.

Упаси Бог, это не о политике, скорее - о поэтике.
Сегодня раздел "Слова" будет сугубо профессионально ориентирован. Семестр кончился, а инерция осталась. Был, например, у меня такой курс "Понимание текста".
Катя Шрага прислала копию нескольких страниц поэтического сборника Николая Гусятникова "След в жизни" (Сыктывкар, 1997). Сборник имеется в библиотеке Колумбийского университета, а вот в нашей - нет, поэтому мои суждения о стихотворении Гусятникова будут поверхностными и приблизительными.
Из предисловия члена Союза писателей России В. Тимина мы узнаем, что автор - человек "известный в кругах руководящих и неизвестный пока в кругах писательских". В том же предисловии намечается и путь к анализу текстов Гусятникова:
Да, много в его стихах конкретного. И не всегда это поэтические детали, образы. Стихи ведь должны как бы светиться изнутри светом неведомого происхождения и проникать до тайников души человека. Но, прочитав внимательно все, понимаешь и другое, а именно - особенности эпохи и человек в нем <так у автора - Р.Л.> их взаимозависимость рождают поэтическое осмысление, где лирическим героем становится сам автор.
Итак, перед нами стихотворение, открывающее сборник (и следовательно, маркированное). Орфография авторская:
К ПЛЕНУМУ

Все ближе, ближе миг свершенья,
Все ближе пленума исход.
В твоем, моем воображеньи
Он перемены принесет.

Мы снова будем в страсти пылкой
Село всем миром поднимать.
Вновь забурлит азарта жилка,
Чтоб в перестройке не отстать.

А делать так, чтоб лучше было,
Чтобы в верхах и чтоб внизу
Все зашумело, забурлило,
Чтоб воплотилось все в грозу.

И свежий дождь стремлений чистых
Омолодит мозги людей,
Чтоб все, включая коммунистов,
Прониклись важностью идей.

Март. 1987 г.
Начнем с семантики метра. Четырехстопный ямб - обычный размер для "государственной поэзии" XVIII века - после пушкинской эпохи приобрел столь широкое распространение, что о какой-нибудь определенной семантической его окраске говорить не приходится. Тем не менее с осторожностью можно констатировать, что в ХХ веке этот размер в сочетании с государственной тематикой (у Пастернака, например) призван был создать впечатление "неофициального", "лирически-взволнованного" разговора на серьезные темы (для более официальных регистров употреблялись размеры потяжелее - например, пятистопный ямб). Не менее важно другое - закрепленные за размером ассоциации с классическим "золотым" веком русской поэзии. У Пастернака ("Столетье с лишним - не вчера") они поддержаны прямыми перекличками с пушкинскими "Стансами". У Гусятникова - с другим (и еще более хрестоматийным) стихотворением.
Так и хочется, право, продолжить чем-нибудь вроде: "Ты скажешь: ветер обновленья/ И неизбежных перемен - /Самой Истории веленье,/ Решенье судьбоносных Плен"... etc. Переклички с тютчевской "Весенней грозой", конечно, не случайны. Ср. две последних строфы стихотворения Гусятникова и тютчевское:
Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы золотые
И солнце нити золотит.

С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной, и шум нагорный -
Все вторит весело громам.
У Тютчева речь идет о явлении природном, у Гусятникова природный "тютчевский" план является метафорой для явления мира социального. Однако тютчевский мифологизм здесь вполне сочетается с авторской позицией. Известна ориентация Тютчева на изображение повторяющихся (то есть в определенном смысле "вечных") событий. Это сродни ритуально-мифологическому миру гусятниковского стихотворения. Здесь особенно характерно описание уникального, несущего перемены пленума как повторения (ср. исключительно важные слова "снова" и "вновь"). "Поднимать село всем миром" - это некий аграрно-сексуальный ритуал (симптоматично упоминание "пылкой страсти", а также коннотации стиха "вновь забурлит азарта жилка" - впрочем, и здесь Гусятников подхватывает эротическую тютчевскую линию).
Исключительно характерен лирический субъект стихотворения. Вопреки мнению В. Тимина, это отнюдь не "сам автор", а концепт, известный как "советский народ" или "блок коммунистов и беспартийных" ("в верхах" и "внизу"). Отсюда колебания в личных местоимениях. Если можно говорить о некой "сверхзадаче" текста, то она состоит в том, чтобы поэтически оформить вполне поэтическую же идею "перестройки" (обновление, не затрагивающее ритуальных основ, но само вписываемое в круг известных ритуалов).
При этом если "ритуальная" семантика сосредоточена в лексемах "снова" и "вновь", то идея инновации сложным образом выражена в двух последних стихах. Уже сегодня это кажется неловкостью выражения (что значит "включая коммунистов"? не бросает ли автор такой оговоркой тень на интеллектуальные способности членов КПСС?). На самом же деле речь идет об очень серьезном сдвиге ритуального дискурса.
Если до 1987 года Партии отводилась незыблемая роль "руководящей и направляющей" (а Народу, соответственно, - руководимого и направляемого), то теперь оказывается, что сама Партия должна чем-то "проникнуться".
В связи с последним замечанием обратим внимание на обилие глаголов с семантикой движения и/или активного действия (особенно в двух последних "тютчевских" строфах).
Возвращаясь к теме интертекстуальных сближений, укажу еще раз на интересное структурное подобие текста Гусятникова и тютчевского претекста. У Тютчева мифологическое накладывается на природное. Гроза оказывается не просто грозой, а регулярно разыгрываемой космической мистерией. У Гусятникова в таких же отношениях находится "политический" и "природный" планы. На неслучайность обращения автора к тютчевскому наследию указывает также рифменная (и отчасти тематическая) перекличка первой строфы "К пленуму" с последней строфой другого тютчевского стихотворения - "Безумие":
И мнит, что слышит струй кипенье,
Что слышит ток подземных вод,
И колыбельное их пенье,
И шумный из земли исход!..
Можно предположить, что в этой аллюзии сказался подсознательный скепсис автора по отношению к воспеваемому событию. Двойственный Гусятников вторит двойственному Тютчеву. Весенняя гроза оборачивается безумным бредом.
(Рассуждения о фонике и ритмике опускаю, чтобы не злить читателя. А если кто думает, что это мистификация, - вот вам ISBN: 5-900280-60-8.)

Маловерам в подтверждение - выписка из того же автора:
Не будет ни в чем поблажки.
С партийного спрос вдвойне.
И может письмо-бумажка
Испортить судьбину мне.

И опять из железнодорожной серии, на этот раз - в связи с перестроечной темой.
В том самом 1987-м, когда Николай Гусятников чаял решительного омоложения мозгов, мне довелось довольно много путешествовать.
Я работал тогда в школе километрах в 40 от Тарту, а жена с дочкой жили в Пскове. Как-то весною я попал в общий вагон, набитый дембелями. Не знаю, откуда они ехали, но к Тарту были уже совершенно пьяны. Они довольно беспорядочно перемещались по вагону, ведомые скорее всего уже не собственными побуждениями, а железнодорожным ритмом и химическими процессами.
Один из них расположился в тамбуре и ко всем проходящим, без различения возраста и пола, обращался с регулярными словами: "Девушка, вы где сходите?"
Одновременно с этим моя соседка по купе (или как это называется в общих вагонах?), женщина пожилая и в очках, серьезно говорила пассажиру с университетским ромбиком на лацкане и ржавым командировочным портфелем: "Нет, пить, конечно, теперь меньше стали. За это Горбачеву спасибо, ничего не скажешь".
"... не желает верить в это явление и считает его оптическим обманом."

Правила игры.
С предыдущим сонетом история такая - он из серии принципиально неугадываемых. Написал его известный лингвист и литературовед Владимир Адмони (а книжка его, вышедшая в Мюнхене в 1973-м, называется "Entwicklungstendenzen des deutschen Satzbaus von heute").
Надо сказать, читатели и не проявили особой активности. Один героический Жуков попытался все-таки догнать Булкину (список у него получился такой постакмеистический), да еще Ольга Берггольц мелькнула в одном ответе (видимо, немецкая фамилия сыграла свою роль).
Сборник стихов Адмони "Из долготы дней" вышел в Ленинграде в 1984 году с послесловием Д. С. Лихачева.
Напоследок, опять же, двойной выстрел, чтобы придать игре остроту на заключительном этапе. Угадайте, кто этот сонет написал и кому он посвящен. За каждое правильно угаданное имя будут идти очки.
Мы убиваем гения стократно,
Когда, рукой его убивши раз,
Вновь затеваем скучный наш рассказ,
Что нам мечта чужда и непонятна.

Есть в мире розы. Дышат ароматно.
Цветут везде. Желают светлых глаз.
Но заняты собой мы каждый час -
Миг встречи душ уходит безвозвратно.

За то, что он, кто был и горд, и смел,
Блуждая сам над сумрачною бездной,
Нам в детстве в душу ангела напел, -

Свершим сейчас же сто прекрасных дел:
Он нам блеснет улыбкой многозвездной,
Не покидая вышний свой предел.
Результаты: Мира Кон - 10, В. Сонькин - 10, Жуков - 24, И. Булкина - 40.

http://kulichki.rambler.ru/moshkow/POEZIQ/HLEBNIKOW/uvedoml.txt
Честь и слава Володе Литвинову - он оцифровал и оформил в HTML "Творения" Хлебникова. Гипертекстовые примечания работают, а вот указателя пока нет. Кроме того, временами перестают работать ссылки на оглавление (большие-маленькие буквы, будь они неладны).
Из предисловия Литвинова следует, что все это не просто так, а часть проекта, в рамках которого будут представлены тексты Белого, Ницше и, возможно, Мандельштама. Зная Владимира Борисовича, верю.
Честь и слава также Максиму Мошкову, в основной библиотечный корпус Хлебникова пока не включившему, но место для бесприютного странника предоставившему.
http://www2.yandex.ru:8081/skazka9_update.html
На эту страничку я до сих пор ни разу не заходил, между тем она того стоит. Разработчики поисковой машины Rндекс (то есть, конечно, Яndex, но все равно нижайшая просьба ко всем - выбирайте такие имена, чтоб не надо было клавиатуру переключать!) взялись составить статистику грамматических ошибок в запросах. Затея сама по себе забавная, но результаты совершенно умопомрачительны.
На первом месте "руссификация".
На втором - "руский" и "Росия".
No comments.

Сегодня подведем итоги водочного опроса, а также немного поговорим об Онегине. Заодно отметим вчерашний день рождения гения. Переводы же компьютерных терминов оставим на следующий раз.
Напомню, вопрос касался того, какую водку покупать: названную в честь А.С.Пушкина и украшенную его портретом или же гипотетическую "Анну Петровну Керн" с портретом красавицы. Результаты опроса таковы (проценты вычислять не стал - и так все видно):

Пушкин - наше все	Анна Керн - наше все	Обе бы купил(а)	Ту, которая слева	Водка - яд!	Другое
4	2	5	1	3	5

Итак, мужская культура торжествует над женской, правы феминистки. Утешает, правда, большое количество людей, не признающих никакой дискриминации - ни позитивной (аффирмативная тож), ни негативной - и смело выбирающих обе бутылки.
А вот некоторые комментарии. Автор первого известен своей рассудительностью. Он пишет:
Обе бы не стал. Сначала Пушкина, потом допили б, и потом уж сходил за Анной Петровной.
Автор второго комментария проявляет принципиальность (заботливо сохраняю стилистические черты подлинника):
Черноголовскую Смирновскую или черный кристалл от кристала, здесь нет поьду в другой, но куплю то, что вкусно.
И наконец, комментарий кернолюбивого Килобитова ("А.П." - это именно Анна Петровна):
Конечно, А.П.! Во-первых, свежо - почище эстонки Веры, - а Пушкин уже прилично затерт. Но главное, А.П. воплощает влюбленность, а влюбленность - благородная сестра опьянения, тут даже и объяснять нечего. Иначе говоря, А.П. на этикетке обещает вожделеемое приподнятое состояние в идеальном виде.
С Онегиным получилось не так бойко. Никто на провокацию не поддался и не попытался доказать, что октябрьский переворот 1917 года явился следствием пушкинского романа. Зато получил я два довольно язвительных комментария. В одном утверждается (совершенно, впрочем, справедливо) непричастность самого Эйнштейна в создании атомной бомбы (равно как и специальной теории относительности). Угадайте, чей комментарий?
Второй касается более близких моему сердцу дел. Е.Че. пишет:
17-й год 17-м годом, конечно, однако с онегинской строфой не всё так очевидно. Вот был, к примеру, такой "Езерский". Можно, конечно, утверждать, что без Онегина и "родословной моего героя" бы не было, но это неочевидно и необязательно.
Вот уж не было бы "Езерского" без "Онегина" или был бы, не знаю, а строфа эта онегинской точно не была бы. И вольтерьянцы зря против этого говорят!

Ввести 10 фамилий:
*1 2 3 4 5 5 7 8 9 10
свой email
и подпись	*
(поля со звездочкой * заполнить обязательно!)