ОСЛОЖНЕНИЯ
Сергей Чернышев
Кальдера Россия
1 2 3 4 5 6 7 8
В 1925 году Устрялов совершил полулегальную вылазку в Москву. Одной из его главных целей была встреча с последователями Николая Федорова.
Не нужно быть "федоровцем", чтобы почувствовать в этой своеобразной системе нечто незаурядное и захватывающее. [...]
Да, да, она, так сказать, мифоносна, и потому многообещающа, особенно в наш век, когда человечество явно тоскует по новому, или обновленному мифу. [...]
И вместе с тем она имманентна позитивному духу эпохи, традициям светского "прогресса" последних веков. Она бесстрашно доводит эти традиции до последнего вывода, и тем самым взрывает их изнутри. В ее науковерчестве есть нечто наивное до варварства: известно, что примитив, коснувшийся науки, верит в нее куда горячее, нежели перегруженный ученостью мудрец, хлебнувший из этого кубка, подобно Фаусту, вместе с опьяняющими ядами гордыни трезвящие яды сомнения.
[...]
...Чуждаясь мистики, федоровцы впадают в наиболее сомнительный ее сорт: в мистику рационализма. Нет у них интуиции тайны. Они готовы рассуждать чуть ли не о конкретных рецептах грядущего научного воскрешения мертвых [...] (Ср. Муравьев - "Овладение временем"). [...]
Рационализм сплетается в этом мировосприятии с волюнтаризмом: человечеству доступна всецелая истина, и его задача - войти в ее разум. Царство Небесное силою берется. [...] Значит, главное, - воля к общему спасению. Значит, главное, - дело.
[...] Но примечательность этого учения [...] еще и в том, что корнями своими оно уходит в христианство.
Оно представляет собою героическую попытку оживить христианскую идею в истории, непосредственно связав ее с лейтмотивом современной цивилизации [...] и, тем самым, модернизировать историческое христианство.
Разумеется, этот громадный замысел знает свои опасности. Федоров - на грани "богочеловечества" и "человекобожества", если вспомнить старое противоположение Достоевского. "Будьте, как боги", - тезис Люцифера. "Вы боги и сыны Вышнего все" - тезис христианский. Конечно, должны тут быть некие смысловые границы и различия, но ясно, что здесь есть некое касание. Тут - узел федоровского учения как религиозной концепции.
Опасность усугубляется тем, что поскольку оно стремится войти в историческую действительность и стать ее фактором, его развитие рискует усилить именно человекобожескую его устремленность за счет богочеловеческой. [...]
Однако, не нужно считать эту опасность непреодолимой: христианские энергии имеют свою природу и свою самозаконную силу. Миф, сначала наивный в своей оголенной душевной данности, затем обычно обрастает глубинами культуры. [...]
Любопытно подчеркнуть, что федоровская концепция, русская и по корням и по стилю, своими практическими установками созвучна прежде всего советским умонастроениям в их предметном существе. [...]
Вспоминаю свои встречи с покойным В.Н.Муравьевым в Москве летом 1925 года. Ярый федоровец, он был в то же время ярым сторонником советской революции; и характерно, что именно федоровское его "обращение" превратило его в советофила. Он утверждал и убеждал, что преобразовательный пафос Октября нужно принять целиком - и, больше того, нужно идти "дальше", чем идут пока большевики. [...] Бедняга, через несколько лет он погиб в Нарыме: революция беспощадна не только к тем, кто отстает от нее, но и к тем, кто ее "опережает". [...]
[...]
Зреют условия торжества идеи подлинно универсальной, подлинно мирового диапазона. Явится ли она? Станет ли она действенной силой? Найдет ли она в себе энергию воплощения? Не знаем. Но, во всяком случае, чтобы победить на земле, идее надлежит быть не только и даже, пожалуй, не столько логически безукоризненной, сколько эмпирически цепкой, органической, почвенной, напитанной плотью и кровью. Миром всегда правили страстные идеи.
[22 октября 1933 г.]
Но не переходит ли здесь Устрялов грань между философией и публицистической образностью? Казалось бы, - вопрошает логический, технократический ум, - как может нечто обладать одновременно "эмпирической цепкостью" и "универсализмом мирового диапазона", да при том еще содержать в себе "энергию воплощения"?
В математике известен способ доказательства "теоремы существования", основанный на предъявлении объекта, удовлетворяющего необходимым свойствам.
Идея отдельной исторической эпохи образует силовое поле, в котором возможна постоянная жизненная ориентация с помощью компаса или встроенного магнита. Но в районах аномалий или в период сильных магнитных бурь эта ориентация может отказать, - не говоря уже о стыке эпох, когда смещаются сами магнитные полюса.
Именно тогда взор человека особенно часто обращается к звездному небу. Ибо оно - не только источник эстетического восторга, сфера, куда человек всегда помещал своих богов и причина непреходящего изумления ученого ума, - но и универсальное средство ориентации.
Однако звездное небо помогает и там, где компас вообще бессилен помочь. Оно предоставляет знающим, помимо ориентации по странам света, еще одну уникальную возможность: точно определить свои координаты в жизненном пространстве, конкретно привязав их к земной поверхности. Секстант и астролябия не боятся магнитных бурь.
И наконец, звездное небо (включая одну из звезд по имени Солнце), безусловно, содержит в себе "энергию воплощения" любых идей, - прошлых, настоящих и будущих.
Если бы Устрялов успел создать законченное философское учение, его следовало бы назвать "конкретный идеализм".
Толстой как человек, как творец и художник, не умещается [...] в рамки Толстого-моралиста.
В кризисе духовного самоуглубления он познал правду "в ее бытии", в ее "идее", как сказали бы философы. Но ему осталась чужда правда "в ее становлении", в развитии. Толстой не хочет знать истории. Это - один из самых неисторических, даже антиисторических умов человечества. [...] Во всем, что не вмещает в себя добра целиком, "теперь же и здесь же", - он усматривает лишь грех, отрицание, слепоту.
Он фанатически требователен, даже жесток в своем идеале любви и бесконечно строг к жизни, этот идеал ограничивающей.
"Не противься злу насилием" - сказало ему высшее откровение, и с тех пор всякое принуждение в его глазах стало безусловно греховным. И так как социальная жизнь человечества строится на начале принудительном (право, государство), он не останавливается перед тем, чтобы отвергнуть все древо человеческой культуры.
"Не надо подчиняться государству, не надо идти на войну, не нужно судов, даже науки, искусства не надо"... Уподобиться полевым лилиям, отдаться закону всеобщей любви. Все люди - братья. Не нужно власти. Не нужно повеления и повиновения.
Эти заповеди - дети высшей правды, как она воспринята великим моралистом. Но во всей своей чистоте брошенные в мир, как действенные призывы, они встречаются с другими заповедями, заветами той же правды, но только воплощающейся во времени. И, встретившись, бледнеют, бессильные себя оправдать в сфере несовершенной, но совершенствующейся жизни.
[...]
Это - глубочайшая трагедия земного существования. В здешней жизни людей бывает слишком часто, что призыв к немедленному осуществлению предельной правды Божией нарушает самую эту правду в ее естественном и нормальном, объективном, жизненном воплощении. Люди "града вышнего", подвижники и святые, всегда идут впереди своего века, жизнью своею нарушая его закон. Для мира, лежащего во зле, такие люди - лучшее оправдание и украшение. Но подчас они уже слишком резко расходятся с ним, слишком резко себя ему противопоставляют. [...] И когда условные законы времен, законы государств и народов восстают на этих людей, человечество становится свидетелем великой борьбы правды с самою собой. Правда в своем законном, конкретном, объективно-историческом воплощении сталкивается с правдой в ее чистом, отвлеченном, абсолютном выражении.
Люди, предвосхитившие последнее откровение правды и нашедшие в себе силу жить сообразно ему, [...] оплодотворяют мир, делая его богаче, ярче, углубленнее. Но побеждают его все-таки не они: - их святость узка при всем ее величии, при всей ее необыкновенной красоте. Они не чувствуют правды относительного, правды обусловленного, и глубоко грешат перед ней. [...] Побеждает мир идеализм конкретный, целостный, сочетающий в себе и стремление к безусловной правде, и сознание того, что эта правда лишь на небе живет.
[20 ноября 1920 г.]
Следствие подходит к концу. Обвинительное заключение готово. Обвиняемый сам во всем признался.
Устрялову было в избытке отпущено дарований для того, чтобы "оплодотворять мир, делая его богаче, ярче, углубленнее". Более того, в нем оказалось достаточно моральной силы, чтобы "идти впереди своего века, жизнью своею нарушая его закон". Но ему и этого казалось мало. Мало писать нетленные произведения. Мало совершать духовные и телесные подвиги. Ему было недостаточно "правды в ее безусловном, абсолютном выражении". Он стремился "почувствовать правду относительного, правду обусловленного", познать "правду в своем конкретном, объективно-историческом воплощении", чтобы с ее помощью "победить мир".
Но позвольте, место занято! Там, куда стремился Устрялов со своей "конкретной правдой", уже воцарилось всепобеждающее учение и монопольно владеющая им организация, призванная с его помощью победить мир.
Так "идеализм" Устрялова, будучи "конкретным", довел его до Лубянки.
В деле, среди множества нерешенных вопросов, остается один, который вряд ли заинтересует следователя Панкратова. Удалось ли Устрялову "победить мир"?
Размышления над ним выводят за рамки избранного жанра. До сих пор я стремился, по возможности, придерживаться доступных мне документов, ограничивая комментарии и лирические отступления необходимым минимумом. Но события, относящиеся к решающей схватке Устрялова с миром, не нашли адекватного документального отражения. Вниманию тех читателей, кто добрался до этого места и полон решимости самостоятельно продолжать "производство по вновь открывшимся обстоятельствам", могут быть предложены лишь некоторые разрозненные заметки, - побочный продукт перманентных раздумий над этим вопросом.
*
Итак, если судить Устрялова по законам, им созданным, получается: Толстой = "абстрактный идеалист"; Устрялов = "конкретный идеалист". Тогда с помощью несложных алгебраических преобразований вопрос можно привести к иному, следующему виду: чем смерть Толстого отличалась от смерти Устрялова?
Звучит кощунственно. И ответа нет. Но сама формулировка помогает понять, с какими вопросами мы здесь имеем дело. И Кому они на самом деле адресованы.
*
Люди "града вышнего", проповедники и моралисты познают правду в ее абсолютном выражении - и предъявляют миру требование немедленно привестись в соответствие с нею. Они, люди "абстрактного идеализма" отвечают своей жизнью на один-единственный вопрос: что должен делать Человек в соответствии с идеалом абсолютной Правды? Люди "конкретного идеализма" ищут ответа на иной, гораздо более сложный вопрос: в чем состоит правда в своем конкретном, объективно-историческом воплощении, обусловленном обстоятельствами данного времени и места, и что я, конкретный человек, должен сделать для торжества этой правды, здесь и теперь?
Нет, вы только вчитайтесь! Ведь Устрялов ополчается против тех, кого сам называет "подвижниками" и "святыми", заявляет, что "их святость узка при всем ее величии" (и на этом спасибо), что "они не чувствуют правды относительного... и глубоко грешат перед ней"!
Речь идет, ни много ни мало, о формулировании нового стандарта, нового понятия "святости". Устрялов поднимает планку так высоко, что прежнее подвижничество оказывается чуть ли не грехом. Да кто ему позволил? Кто он такой чтобы браться судить о столь высоких предметах?
Вот-вот. С этого и следовало начинать.
Кстати, Гегель в "Философии истории" напоминает: Бог не только дал каждому человеку возможность познавать Себя, но и возложил на нас обязанность делать это.
И тут же, не удержавшись на заявленной высоте "обличения", Устрялов с улыбкой нескрываемой любви спешит добавить:
Но для нас, русских, все же особенно близок, понятен Толстой даже и в великом ослеплении своем открывшимся ему солнцем. Именно для России бесконечно характерны этот суровый "максимализм", эта любовь к предельным ценностям, к безусловной, последней правде. "Все мы любим по краям и пропастям блуждать" - говорил Крижанич, наш первый славянофил.
Доблуждался.
*
Что может значить "победа над миром" с точки зрения толстовского идеализма безусловной Правды? Весь мир-то "во зле лежит"... Подвижники абстрактного, абсолютного идеала, то есть "люди, нашедшие в себе силы жить сообразно ему", должны, выходит, чудесным образом перевоспитать человечество личным примером и увлечь за собой. Это одна трактовка. Есть и другая: весь мир зла разрушить до основанья, а затем...
"Победа над миром" в случае конкретного, устряловского идеализма выглядит куда скромнее. Это значит вот что: добавить еще одну, новую ступеньку конкретной, относительной правды в лестницу, ведущую к Правде абсолютной, ко всеобщему воскресению-воскрешению. Добавить, не только не сломав других ступеней, положенных прежними конкретными идеалистами, но опираясь на них. Работа артельная, требующая точного глазомера и умения твердо, не шатаясь, стоять на самой верхней ступени лестницы конкретной правды. При этом бесполезно хвататься за небо руками, но надо все время видеть его, чтобы не потерять ориентировку.
Любая аналогия не только разъясняет, но и вводит в заблуждение. Ступенька лестницы - новая форма деятельности. Всякий человек - изобретатель и носитель собственной формы, хоть в чем-то уникальной. Новые формы деятельности постоянно, как искры, загораются и гаснут со смертью людей. Конкретный идеалист (в отличие от абсолютного) - человек тоже смертный. От прочих смертных он отличается в двух отношениях.
Во-первых, познанием, откровением и/или творческой интуицией относительной Правды, умением создать и воплотить в своей жизни новую форму деятельности, имеющую шанс "отвердеть" в качестве очередной ступеньки этой Правды.
Во-вторых, способностью "родить", то есть отделить выношенную форму деятельности от себя, одухотворить, превратить во всеобщее достояние.
Так победил ли конкретный идеалист Устрялов и другие люди из его "поколения рубежа", выносившие форму русской метакультуры, свершилось ли таинство родов? Или же "происходящее постигла судьба всех подобных ему революционных потрясений" (Муравьев), верх взяла очередная российская кальдера?
Это мы еще посмотрим. Была ли смерть наших соотечественников у Бородина победой или поражением - выяснилось не в Филях.
*
Воскресить бы Устрялова - и спросить строго:
- Николай Васильевич! Вам удалось победить мир?
И почему-то кажется, что он ответил бы, как палочкой-выручалочкой, мудрым заклинанием из банальной, в общем-то, пастернаковской вещи:
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
Увы - тут ошибка, историческая аберрация. Не мог Устрялов знать этих строчек. Ведь они написаны через двадцать лет после того, как его убили.
*
В России не было и нет "партии России". Были партии кальдер, кратеров, левых и правых склонов и даже партии отдельных вулканических выбросов. "Партия России" бездомна, как Вечный жид. Вместо настоящей России - подавай нам личную, частную, уютную россию-которую-мы-потеряли (РКМП). "РКМП" - того же поля ягода, что и "РСФСР", "СНГ", "РФ" "ДР" и т.п.
*
Подлинная проблема Устрялова не в том, что он рвался в объятия к товарищу Ягоде. Устрялову понадобилось пятнадцать лет харбинских раздумий, чтобы понять, что значит для него "возвратиться в Россию". Он не мог жить вне России. Не столько той России-кальдеры, что имелась в наличии, сколько России подлинной, которую он носил в себе. Она была внутри него - а он хотел быть внутри нее. Ему оставалось одно: вывернуться наизнанку.
*
Люди нашей Кальдеры овладели искусством виртуозной, филигранной лжи. Понадобится подлинная революция в семантике, создание ее нового раздела, чтобы читать тексты на русском новоязе.
Вот, например, в статье "Устрялов" первого издания БСЭ есть невинная фраза: в 1935 году Устрялов вместе со всеми работниками КВЖД вернулся в СССР. Читай: задача выполнена, имущество, включая сотрудников и прочий инвентарь, согласно описи погрузили в теплушки, - и каплей льемся с массами.
Пчела до заката должна вернуться в свой улей. Чужой ее просто не примет, у нее нет выбора. Тем более нелепой была бы для пчелы идея присоединиться к стаду антилоп. Но у Устрялова был выбор. И не просто выбор - вторая любовь. Он, как и Герцен, принадлежал к "европейскому классу"... И Герцен выбрал любовницу. А он - Жену. Но у той не оказалось прописки.
А Толстой - бежал. К кому?
*
Легко говорить о единстве двух Россий "вообще". Но каков же, к примеру, мог быть ситез двух культур, - Горького и Чехова, - их общая идея?
"Если враг не сдается... - ...Иванов отбегает в сторону и застреливается."
Вот Устрялов и...
*
У Маяковского в "Хорошо" есть незабываемая сцена: на льду горит костер, у костра греется одинокий солдат, и это - Александр Блок.
Блок посмотрел -
костры горят -
"Очень хорошо".
Кругом
тонула
Россия Блока
Незнакомки,
дымки севера
шли
на дно,
как идут
обломки
и жестянки
консервов.
Вот почему на дне наших водоемов так много жестянок и обломков. Таких, например:
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной...
Многие признают: гениально. Но никто так и не подобрал - не наше! Ни минойцы, ни ахейцы. Ни Гиппиус, ни Маяковский. Так к какой культуре, точнее - к какой из русских культур принадлежит Блок? И умер он - какой смертью?
Россия Блока - Россия Устрялова. Словно ему адресована строка из записной книжки Блока 1917 года: "Все будет хорошо. Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться."
Непонятное, нерусское слово - метакультура. Есть еще похожие: метаморфоза, метанойя, метафизика. Но и метастаза.
*
В сентябре 2005 года в одном из городков переселенцев с Земли, построенных на месте марсианской цивилизации-Атлантиды, утонувшей в песках, появляется странное существо. Оно переходит из дома в дом - и каждый из поселенцев видит в нем того, кого желает видеть: погибшего брата, умершую дочь, потерянного сына по имени Том... Трагедия происходит, когда существо попадает в толпу землян:
"Толпа все напирала, протягивала нетерпеливые руки, ловя его, хватая. Том закричал. Он менялся на глазах у всех. Это был Том, и Джеймс, и человек по имени Свичмен... Он был словно мягкий воск, послушный их воображению. Они орали, наступали, взывали к нему. Он тоже кричал, простирая к ним руки, и каждый их призыв заставлял его лицо преображаться. ...Они хватали его за руки, тянули к себе, пока он не упал, испустив последний крик ужаса.
Он лежал на камнях - застывал расплавленный воск, и его лицо было как все лица сразу..." (Р.Брэдбери. "Марсианские хроники")
Устрялов вернулся на обновленный, обжитой новоселами Марс, где трудами инженера Лося и красноармейца Гусева (не путать с Суховым, - а впрочем...) состоялась победоносная коммунистическая революция, и Аэлита стала рабфаковкой (тоже нерусское слово). Здесь каждый из поселенцев видел в нем того, кого не желал видеть: рыночника и национал-патриота, демократа и фашиста...
Марсианин был разорван узами взаимоисключающей любви. Устрялов - раздавлен жерновами непримиримой ненависти.
*
"Я никогда не умел преодолевать межчеловеческое пространство. [...] Что сталось бы с нами, умей мы на самом деле сочувствовать другим, переживать то же, что они, страдать вместе с ними? То, что человеческие горести, страхи, страдания исчезают вместе со смертью организма, что не остается ни следа от падений и взлетов, наслаждений и пыток, - это достойный похвалы дар эволюции, которая тем самым уподобляет нас животным. Если б от каждого несчастного, замученного человека оставался хоть один атом его чувств, если бы таким образом росло наследие поколений, если б хоть искорка могла пробежать от человека к человеку, - мир переполнился бы криком, в муках исторгнутым из груди." 11
Что побудило студента Ч. вписать в дневник эти слова двадцать два года назад? Глубокое несогласие, и вместе - беспокойство: вдруг Лем все же окажется прав?
Дело в том, что по достижении совершеннолетия ему стали сниться странные сны... Добрых десять лет невидимый режиссер бесконечно варьировал два мелодраматических сюжета.
Сюжет первый: "Свое пространство - чужое время". Герой сна оказывается заброшенным неведомой силой в родной город лет за двадцать до собственного рождения. Некоторые места узнаваемы. Грязь, булыжная мостовая, бородатые мужики на телегах, плакат ОСАВИАХИМа. Далеко отсюда, в разных концах страны недавно появились на свет его родители. Предстоит вторая мировая война.
Сюжет второй: "Чужой облик". Герой оказывается перед неким лицом-ликом, в котором воплощено все, что он любит, чему придает смысл, - все вообще, что связывает его с жизнью. Герой устремляется к нему - и наталкивается на холодно-доброжелательный, отчужденный взгляд. Он не узнан! Что-то случилось с его телесной оболочкой...
Тоска и ужас от сновидений-пришельцев были непередаваемы. Ничто в благополучном жизненном опыте сновидца не могло послужить их источником. Никакое фрейдистское копание в картинах детства и юности, полных покоя, любви и понимания, не в силах было бы объяснить разверзающейся бездны. В одном из частных писем того времени студент Ч. назвал эти сны "душевными кровотечениями" и рискнул сравнить с физиологическим шоком, которое переживает девичий организм на пороге взросления.
Наверное, это и было первое откровение собственной "русскости".
Тела русских рассеяны по всему белу свету, а души их сгрудились в тесной камере трансперсональной Бутырки, где густо-густо надышали общих снов. Российское межчеловеческое пространство, на котором от могилы до могилы три суворовских перехода, пронизано и соткано бездомными снами, что видели тьмы и тьмы странников и изгнанников, инородцев и иноверцев, ссыльных и каторжных, возвращенцев и спецпереселенцев...
Устрялов - вещий сон России.
*
Человек, который принес посмотреть следственное дело Устрялова, заложил в него закладку, и сказал, что читать можно то, что до нее, а то, что после - нельзя. И как честный советский гражданин, привыкший делать "то, что положено", я прочел "от и до", а то, что после - не стал.
Тогда я думал, что дело в секретности. Теперь понимаю: просто меня пожалели.
Последними, кого Устрялов видел в этой жизни, были "следователи", "судьи" и те, кто приводил приговор в исполнение. Мы с ними одной кальдеры: они и я.
Чуть было не написал: последние, кто говорил с Устряловым...
Б.В.Раушенбах рассказывал мне: во время войны они с другом, тоже советским немцем, попали в тюрьму по пятому пункту, и следователь вел допрос друга, нацепив галстук, "конфискованный" у того в ходе обыска и ареста. Конечно, он не был банальным вором. Скорее всего, не стоит считать это сознательным приемом, использованным, чтобы "сломить психику" и т.п. - к чему такие сложности? Наверное, следователь не был ни извергом, ни извращенцем. Все проще: галстук смотрелся уж очень хорошо, а враг народа, как известно, не является одушевленным существом. И любые слова и действия следователя по отношению к нему лежали вне пространства человеческих отношений и нравственных оценок. Вне сферы языка. Вне жизни. Вне.
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез...
Возвращенец, мать твою...
*
Под утро мой костер на берегу заветной волжской протоки начинает рассеивать темноту, и видно, как крупные рыбы выбрасываются из воды, зависают, беззвучно шевеля губами, и с коротким плеском идут ко дну...
Иногда кажется, что пережить такое не под силу существам с теплой кровью; что все мы, новые русские - холодные, немые рыбы, которых течение качает над могилами и руинами наших атлантид. А подлинная Россия ушла в надводное небо как недоступный нам воздушный Китеж.
Неистово хочешь вырваться наверх, прокричать самое-самое... И вот бросаешься в небо, как в омут, хватаешь полной грудью этот воздух, которым захлебнулись так многие - а выдыхается одно лишь рыдание.
*
О чем он думает ночами, - заложник, замурованный временем в желтом Харбине, как небесный муравей в янтаре? Дотянуться туда, сказать...
октябрь 1994 - февраль 1995 гг.
В день, когда эта работа была закончена,
умер Михаил Яковлевич Гефтер.
* Оригиналы писем ныне переданы в РГАЛИ.
1 Фамилия по этическим соображениям изменена.
2 YMCA-PRESS, Paris,1990, стр. 174-178.
3 "Новое русское слово", NY, 19.11.1960
4 Н.В.Устрялов. Белый Омск. Дневник колчаковца. Альманах "Русское прошлое", 1991, № 2. СПб, издание советско-американского СП "Свелен", стр. 283-338.
5 Вероятно, в оригинале "Кл.", т.е. Ключников. - С.Ч.
6 YMCA-PRESS, Paris,1990, стр. 184
7 1 стадий = 193 метра, т.е. радиус равнины _ примерно десять километров.
8 Ср. с тезисом "Святого семейства": идеи неизменно посрамляли себя, как только отделялись от интереса.
9 Курсивные выделения в текстах Устрялова сделаны мною. - С.Ч.
10 "Вопросы философии", 1992 г., № 1, стр. 89-114.
11 Станислав Лем, "Голос Неба", стр 583. В новейшем переводе роман называется уже "Глас Господа".
30
ПРИМЕЧАНИЯ
11
Станислав Лем, "Голос Неба", стр 583. В новейшем переводе роман называется уже "Глас Господа".
Вернуться
