В Белых столбах закончился очередной, седьмой по счету Фестиваль архивного кино, отмеченный на сей раз чертами некоторой усталости и кризиса. И дело не в исчерпанности запаса Госфильмофондовских раритетов - он неисчерпаем, не в отсутствии идей у команды устроителей - она по-прежнему блистательна, но в изменении духа времени, который всегда особенно остро ощущается при соприкосновении с архивным кино.

Фестиваль был замыслен семь лет назад в эпоху всеобщего, заинтересованного подведения итогов ХХ века. И соответственно программа его организована по принципу преимущественно юбилейно-хронологическому. Есть раздел "Великие столетия" - то есть столетия великих кинематографистов (в этом году - Ю.Райзмана, М.Калатозова, Н.Черкасова, Фернанделя и Клода Отан-Лара). Есть минипрограммы, посвященные поворотным событиям ушедшего века, - на сей раз это 60-летие Сталинградской битвы и 50-летие смерти Сталина. Есть ретроспективы, представляющие важнейшие направления в истории кино: на нынешнем фестивале - это неореализм. И наконец - "гвоздь программы" - "Конфронтация" - подборка фильмов, снятых в русле смертельно враждовавших друг с другом идеологий.

На этот раз "Конфронтация", посвященная гражданской войне в Испании, таким "гвоздем" не стала. И это весьма показательно. Видимо, мы перешли какой-то важный рубеж, за которым идеологические мифы и химеры, питавшие историю ХХ века и поглотившие миллионы, если не миллиарды, жизней, - исчерпали свою энергетику. "Смерть идеологии", давно провозглашенная кабинетными теоретиками постмодернизма, оказалась на данном фестивале физически ощутимой реальностью.

Так, в 2003 году уже решительно не волнует и не будоражит эстетическое сходство или отличие франкистской и республиканской интерпретации событий Гражданской войны. Да, с одной стороны, помпезный, духоподъемный фильм "Поднимайся, Испания" Отто Линс-Морштадта с бодро марширующими колоннами и пламенными речами Франко; с другой - чуть более авангардный и гуманистический "Мадрид" Мануэля Вильегаса Лопеса, рассказывающий о затяжной обороне республиканской столицы. Но, в сущности, различия не так уж и велики. Про то, что патриотическая хроника всегда лжива, известно еще со времен А.Базена, блистательно проанализировавшего этот феномен в рецензии на фильм Ф.Капры "За что мы воюем?". А за вычетом идеологии, все войны на экране утомительно схожи: стреляющие пулеметы, пушки и самолеты, огни пожарищ, силуэты разрушенных городов, расширенные от ужаса глаза беженцев, солдаты, зарывшиеся в землю или неловко перебегающие от дома к дому в невнятице уличных боев... Везде один и тот же, чуть более или чуть менее талантливый "монтаж аттракционов"; меняются только дикторский текст и лица военачальников в кадре. Очевидная повторяемость риторических приемов делает вопрос: "за что они воюют?" - бессмысленным. Все ответы давно известны, противоположные интерпретации стали частью истории и сданы в архив. А новых нет. И в эпоху идеологической усталости и отсутствия актуальных концепций произошедшего запечатленная на пленку история ХХ века становится фактически "вещью в себе".

Возможно, поэтому организаторы фестиваля решили пойти на эксперимент и отказаться от интерпретации вообще, показав немецкую хронику Сталинградской битвы без перевода. Дикторский текст превращается в не имеющий никакого значения звукоряд, изображение расслаивается на ряд кадров, снятых безвестными немецкими операторами, идущими следом за наступающим войском. Противник на экране, естественно, отсутствует. Кто с кем и с каким результатом воюет - совершенно неясно. Только в конце запыленные солдаты в мышиной униформе и стальных касках поднимают флаг со свастикой над разрушенной колокольней, а в следующем кадре под таким же флагом фюрер в Берлине принимает победные реляции своих полководцев (в 1942 году, когда все это снималось для киножурнала "Дойче Вохеншау", зрителям явно пытались внушить, что немцы выиграли Сталинградскую битву). Эффект деконструкции, надо сказать, разительный. Важнейшее событие ХХ века, битва, переломившая ход Второй мировой войны, предстает при таком показе реальностью не то что искаженной, но совершенно "нерасшифрованной" (если воспользоваться фразой Д.Вертова о "кинематографической расшифровке действительности").

В столь же "нерасшифрованном" виде была явлена на фестивальном экране и смерть Сталина. Само событие, естественно, не показано (видели уже сто раз), лишь пустое, гулкое эхо - монтажная нарезка траурных сюжетов из иностранной кинохроники. Под скорбную музыку чередуются кадры, снятые в Бельгии, Китае, Польше, Италии... Все скорбят; разница лишь в том, что в Бельгии и Италии важные господа приезжают на автомобилях в советское посольство, чтобы расписаться в книге соболезнований, а в Китае и Польше проходят митинги и толпы трудящихся шествуют по улицам с портретами почившего вождя. "Конец света", финал целой эпохи, конец кровавой диктатуры уже не поражает, не вызывает никаких апокалипсических эмоций: умер и умер, мало ли их умерло в ХХ веке, а все казенные траурные киносюжеты похожи друг на друга, как две капли воды.

Глядя на это и поражаясь собственному равнодушию, а также неспособности извлечь какую бы то ни было новую информацию из действительно раритетных и подлинных хроникальных кадров, невольно начинаешь злиться и даже грешить на кино: "А может, король-то голый; и вне предзаданных, вербально-идеологических смыслов кинематограф в принципе не способен расшифровывать действительность?" Потом, естественно, спохватываешься, что нет - еще как способен! Только энергия его уникального языка и способности к дешифровке явлены главным образом на уровне шедевров, коих в Белых столбах, за редчайшим исключением, не показывают. Это особенность составления программы. Установка на то, чтобы продемонстрировать нечто редкое и невиданное, связана, понятное дело, с извлечением лент из-под некоего идеологического спуда. А когда интерес к идеологиям пропадает, когда исчезает энергия запретов, становится ясно, что подобные недаром забытые картины представляют интерес лишь для двух с половиной героических подвижников-знатоков и никаким боком уже не вписываются в актуальный кино- и социальный контекст.

Возможно, во мне говорит самонадеянность дилетанта, но, по-моему, задача архивного фестиваля - отыскивать и демонстрировать то старое, что способно стать новым, то есть вновь обрести жизнь, совпав с особенностями зрения и структурой мировосприятия современного человека. Иначе контакта не происходит; и соответственно, не происходит никакого обновления эстетического опыта и приращения смысла. А ведь ради этого, по большому счету, и проводится такой фестиваль.