"Перекуйте свои орала на мечи, а серпы на копья; да скажет слабый: я силен". Этим девизом снабдил Густав Ян в своей книге "Немецкие освободительные войны 1813-1815" главу, в которой он воспевает "восстание прусского народа" против наполеоновской оккупации. В отличие от привычной военной практики XVIII века и следуя примеру революционной Франции, отправившей на фронт "восставшие массы", Пруссия в первом десятилетии девятнадцатого столетия начинает ставить под ружье каждого потенциально способного нести военную службу, напоминая ему таким образом о его силе. Прусские реформаторы убедились на поле брани, что созданная по принципу всеобщего набора армия Наполеона намного превосходила традиционные формирования добровольцев и профессиональных солдат. Так в результате прусских реформ и войн с Наполеоном была введена всеобщая (по крайней мере, на бумаге) воинская обязанность, просуществовавшая в Германии до сегодняшнего дня и оказавшаяся, как справедливо замечает Ута Фреферт, одним из наиболее устойчивых институтов современного общества.

Историк из Билефельда рассказывает двухвековую историю воинской обязанности в Пруссии и Германии как историю социальную. В центре ее внимания оказывается XIX век, тогда как век двадцатый, который также в целом был отмечен - за исключением двух кратких периодов после мировых войн - воинской повинностью, удостоен лишь краткого и суммарного описания. Словно автор усвоила известное положение Эрика Хобсбоумса о "долгом" XIX и "кратком" XX веке. Однако именно ХХ веку британский историк посвятил одно из наиболее подробных своих исследований.

Со всеобщей воинской обязанностью связывались самые различные ожидания и разочарования, ведь армия была едина в двух функциях: она была объединяющим и разделяющим инструментом. В своей объединяющей функции армия, в которой служат все, отвечает принципу равенства - в принципе, всякий гражданин (мужского пола) мог и должен был побывать в солдатах, независимо от происхождения, профессии, образования и вероисповедания (о том, что на практике многое выглядело иначе, что существовали многочисленные привилегии и исключения, Ута Фреферт подробно рассказывает). С точки зрения власти всеобщая воинская обязанность, кроме того, была и замечательным средством напомнить индивиду о его гражданском долге и потребовать от него проявить лояльность к своему народу, государству и правительству. Еще в ХХ веке сохранялось представление об армии как подлинной "школе нации", превосходящей все прочие школьные учреждения. А Маркс и Энгельс в 1870 году сделали ироническое, но при этом вполне точное замечание, что Германия впервые обрела свое национальное единство в прусской казарме.

Хотя армия и была - через посредство всеобщей воинской обязанности - тесно связана с гражданским обществом, подтверждая тем самым свое единящее значение, она все-таки обнаруживала, наряду с этим, и элементы исключительности. В то время как гражданское общество Германии во все большем числе областей - среднем и высшем образовании, профессиональной жизни, политике - признавало женщин равноправными гражданами, интегрируя их в общественную жизнь, армия оставалась исключительно мужским институтом. Таким образом, вместе с армией, в которой служат все, установилась иерархия полов и возникла специфическая "школа мужества"; одна из лучших глав книги Фреферт посвящена мифологическим и фантастическим порождениям этой школы в отношении представлений о мужественности, силе и насилии. В качестве "тотального института" (Эрвин Гоффман), в котором мужчины дрессируются как мужчины и через который в гражданское общество внедряется, в свою очередь, проблематичный образ мужественности - достаточно вспомнить о заслужившей недобрую память фигуре офицера-резервиста в кайзеровской Германии, - армия оказывала ярко выраженное разделяющее воздействие. Самыми разными способами Ута Фреферт напоминает об этом характере исключительности и в связи с вопросом о возможности привлечения евреев к военной службе, что одновременно означало бы для них признание в качестве полноправных граждан. Даже католики в рейхе, где доминировал протестантизм, порой оказывались жертвами ограничений.

Книга Уты Фреферт поражает изобилием интересных и поучительных исторических деталей, благодаря которым ее чтение становится утонченным удовольствием. Уже одно то, что темой, которая традиционно - а в Германии, возможно, в особенности - числится за мужчинами, с успехом занялась женщина, - достаточно примечательный факт, но к этому следует добавить, что исследование носит чрезвычайно дифференцированный, многоплановый характер. Фреферт не спешит подтверждать расхожее упрощенное представление о том, что социальный милитаризм кайзеровской Германии, якобы поддержанный и усвоенный всеми классами и слоями общества, ответственен за ужасающие последствия брутального милитаризма 30-40-х годов ХХ века. Она справедливо напоминает о том, что, с одной стороны, между всеобщей воинской обязанностью и военной агрессией вовсе не существует простой каузальной связи и, с другой стороны, чисто профессиональные армии, вроде британской, вполне могут быть проникнуты духом воинственного милитаризма - агрессивная триумфальность фолклендской кампании еще свежа в памяти - духом, ни в чем не уступающим образу мысли, часто порицаемому как "чисто немецкий". В целом Фреферт приводит читателя к выводу, что насилие, опыт насилия и положительное отношение к насилию связаны с чрезвычайно сложными социальными и политическими предпосылками, которые нельзя свести к одной простой формуле и тем более - к всеобщей воинской обязанности.

В заключительной главе своей книги Фреферт высказывается за отмену всеобщей воинской обязанности в Германии, для чего несомненно существуют веские основания, не в последнюю очередь прагматического характера (например, давно не соблюдаемый принцип справедливости в отбытии воинской повинности). Оглядываясь на 200 лет воинской обязанности, она делает убедительный вывод, что прямой связи между всеобщей воинской обязанностью и демократией не существует (солдат как "гражданин в военной форме"). А то, что рейхсвер веймарского времени вышел из-под демократического контроля, она объясняет не его профессиональным составом, а отсутствием соответствующих политических условий. С этим трудно не согласиться. И все же остается вопрос, готовы ли мы вот так просто распрощаться с, в общем-то, положительным полувековым опытом основанного на всеобщей воинской бундесвера.

Zeit - Literatur, 2001, N 41.
Перевод Сергея Ромашко