Заглянув на днях в книжный магазин издательства "Логос", я обнаружил несколько переводов крупнейших трудов Мартина Хайдеггера и Эдмунда Гуссерля. Первой реакцией было немедленно все схватить, быстро просмотреть и купить. Зажав под мышками два тома, я судорожно распахнул третий. Открывался он вступлением переводчика. Я листал страницы, а предисловие длилось, длилось, прямо как вкус в рекламе жвачки. Так незаметно я перешел к самому тексту и, только вчитавшись, опомнился.

Первый порыв профессиональной радости сменило профессиональное же сомнение: кто все это будет читать? Хайдеггер, бесспорно, имя, которое должен знать каждый культурный человек, но пробовали ли вы когда-нибудь читать Хайдеггера (или, к примеру, Гуссерля)? Когда вышел полный перевод "Бытия и времени" (подробнее о нем ниже), я все приставал к друзьям с настоятельным предложением приобрести его и насладиться классикой философской мысли. Как же, наконец-то свершилось, Хайдеггер заговорил по-русски! Они же смущенно уклонялись. В конце концов на мои слишком упорные призывы один мой друг заметил: "Знаешь, я в нем ничего не понял". И добавил почти афористично: "Хайдеггер лучше без Хайдеггера".

И тогда я подумал, что Хайдеггер (и не только он) был доступен всегда. Приходи в Библиотеку иностранной литературы, бери немецкое издание и читай. Философы так и делали. Переводы в корне ничего не изменили. Теперь Хайдеггер говорит по-русски, но слушают и слышат его все те же люди, что и раньше.

Что же, значит, в большинстве своем переводы философских текстов делаются для специалистов-философов? Свои для своих? Отсюда и многочисленные скучные переводческие подробности, которые понимает несколько десятков человек. Предисловия выглядят как заочные продолжения дискуссий на последней конференции и адресуются тому самому оппоненту, с которым тогда не успел договорить или не придумал, что ответить. Но все равно "читательский" элемент в них должен присутствовать. И он там есть.

Хайдеггер, говорящий по-русски, объективно требует, конечно, значительных предисловий, примечаний, комментариев. Он так основательно "выпотрошил" язык (прежде всего немецкий), что его приходится переводить дважды: сначала на "человеческий", потом на русский. Но не возникает ли тут интересный парадокс, когда Хайдеггер, говорящий по-русски (а также Гуссерль, Деррида и т.д.), теряется в предисловиях и комментариях, постепенно превращаясь в своего русского переводчика и комментатора? Правда, чаще наблюдается обратный процесс. Стиль Хайдеггера настолько оригинален и мощен (напорист), что переводчик (он же исследователь-философ) мгновенно и с каким-то натужным восторгом отдается ему. И тут жди беды.

Взять хотя бы "трехслойный" текст "Вальтер Бимель. Мартин Хайдеггер сам свидетельствующий о себе и о своей жизни" в переводе А.Верникова ("Урал LTD", 1998). К тексту самой книги не могу высказать никаких претензий (это, конечно, не значит, что он идеален), потому что переводы Хайдеггера - уже своего рода подвиг переводчика. Но "Пред-и-словие к пере-воду" (слава богу, краткое) вызывает ужас и отвращение. Переводчик, к несчастью, не смог сделать его чисто "техническим". Он просто добровольно сдался на милость автору (его стилю), подобострастно препарируя каждое хоть сколько-нибудь "подозрительное" слово и смакуя его выставленные напоказ "внутренности".

Это, конечно, крайний случай. Но в нем - искаженный образ многих наших предисловий. Их вина. Но и беда. Перевод всегда движется между Сциллой адекватности оригиналу и Харибдой родного языка. Переводчику постоянно хочется сдаться одному или другому "монстру". Реальный и наиболее яркий пример подобной ситуации - перевод протестантского философа и теолога, осуществляющийся глубоко верующим православным переводчиком. Тут уж без обширных примечаний не обойтись.

Неудивительно, что исследования философии Хайдеггера давно уже превратились в расширенное приложение (предисловие, примечание) к переводам его текстов. Собираются конференции переводчиков Хайдеггера, идет многолетняя дискуссия по поводу перевода тех или иных терминов. Что стоит один термин Dasein. Видимо, вершиной философского перевода считается обнаружение его русского эквивалента. И появляются на свет божий многочисленные "присутствие", "вот-бытие", "здесь-бытие", "тут-бытие" (там-бытие, сям-бытие). И каждый вариант требует многословных путаных объяснений, демонстраций своего преимущества перед другими, а самое главное, предупреждения "читателю", чтобы тот не пропустил второпях этого самого "присутствия" как просто присутствия (в тесте оно дается без кавычек), а обратил на него основное внимание, так как за ним стоит центральное для Хайдеггера понятие Dasein. Последнее предложение - лишь слабая пародия на отдельные переводческие предисловия. В известном (и хорошем) переводе хайдеггеровского "Бытия и времени" В.Бибихина (Ad marginem, 1997) как раз всего этого нет. А зря. Воистину незаметное "Примечание переводчика" в нем скромно (и достойно) стоит в самом конце. И только прочитав его, "читатель" сможет узнать, за каким волшебным словом прячется в тексте знаменитое Dasein. А что делать тому, кто начал читать сначала? Бесспорно, философ-профессионал (хайдеггеровед, извините за выражение) должен знать, что маститый переводчик и исследователь Бибихин давно уже переводит Dasein как "присутствие". Значит, опять свои пишут для своих, специалисты для специалистов? Но не проще ли даже в этом случае оставить Dasein как Dasein, объяснив его один раз и навсегда. Тем более что у Хайдеггера оно выступает как термин, противопоставляющийся "старому" немецкому Dasein (бытие, существование), кстати, тоже плохо переводимому на русский...

При всем том тексты Хайдеггера - настоящий рай для истинного переводчика, досконально знающего не только язык оригинала, но глубоко чувствующего свой родной язык. Недаром автора "Бытия и времени" называют философом для филологов. Его призывы позволить говорить языку, дать слово языку, предоставить свершиться событию языка (как совместному бытию говорящих на языке), замечание, что мир обречен на выговаривание в языке, что "с-казать" значит то же, что и "по-казать" и "объ-явить", то есть вывести нечто за всеобщее обозрение, звучат по-русски почти так же органично, как и по-немецки. Даже в затертом до безликости выражении "потерять дар речи" у Хайдеггера все же слышится какое-то полузабытое воспоминание о божьем даре.

Свидетельства "обрусения" Хайдеггера неоспоримы. Он давно уже говорит по-русски, и с каждым новым переводом - все лучше и лучше. А что касается понимания, то сам он отверг бы все трактовки своих произведений и идей. Какие могут быть трактовки, если говорит сам язык, а через него - само бытие. "В ... текстах я хотел сказать то, что вы в них слышите".