В силу некоторых особенностей нижеследующего интервью, сказать о нем надо несколько больше, чем как правило.

Молодой писатель Андрей Башаримов работает в постконцептуальной манере, сталкивая в своих произведениях различные типы письма. После виртуозного Сорокина, породившего множество эпигонов, эта стратегия из передовой превратилась в почти традиционную, однако немногим удается создать оригинальное чтение. Литературная карьера Башаримова (не слишком, впрочем, близкого ни соц-, ни поп-арту, куда в конце 80-х - начале 90-х постепенно переселился московский концептуализм) доказывает, что он в числе этих немногих. По профессии Андрей - программист, работающий в антивирусной лаборатории Игоря Данилова ("Dr. Web"), поэтому неудивительно, что критики любят поговорить о "компьютерном письме" и о вирусах , встроенных в романы и рассказы Башаримова.

Во ЛЖи подобному дистанцированному коллажированию предаются, как ни странно, единицы. Охватить в одиночку соколиным оком все журналы и быть полностью уверенным здесь, конечно, невозможно, но строго на заданную тему вспоминаются только два проекта: 1) бесхитростный графоманский "Гной. Героический роман" с мертворожденным diskurs.gov.no в качестве website на профайле и 2) переоборудованный из журнала Дениса Иоффе альманах "Скифскiй големъ", доступ к конструированию которого имеют пятеро - Евгений Из, Денис Иоффе, Илья Метальников, Вадим Темиров и, опять же, Андрей Башаримов. Однако на практике Из, Метальников и Темиров в этот журнал (почти) не пишут, и общий облик скифа определяют узнаваемые фактурные миниатюры Башаримова и не менее своеобразные, безразмерные и какофонические поэзо-потоки Иоффе.

Предложение сделать интервью в рамках проекта "Живой Журнал словами писателей" Андрей сначала охотно принял, но потом заартачился (от слова "арт", наверное), ссылаясь на общую свою неблизость "сетературной проблематике". Родилась идея, что если он не желает отвечать, то может не отвечать, а интервью не виновато. В итоге мы вполне форматно побеседовали, договорившись, что ответы Андрея будут видны только мне, как его собеседнику. В этом разница между незаполненной анкетой и тем, что ниже предлагается вниманию читателя.

Возникший жанр можно называть "белым", как цвет минимализма, чистоты и, одновременно, абсолютного спектра возможностей. Вместе с тем, перед нами все-таки не "белый", а "черно-белый" текст, потому что реплики одной из сторон - противоположной - вполне зримы, читабельны, "черны". Вспоминая, что роман "Пуговка" "снят на пленке Шосткинского производственного объединения "Свема", можно сказать, что это белое интервью Башаримова есть черно-белый клип. Белые ответы Андрея со всей жестокостью выставили напоказ бессмысленное бормотание автора этих строк, но тут уж ничего не попишешь.

Важно, что "белое" первоначально было "черным", скрытое - открытым, но только в ходе живого процесса; именно публикация перевела речь Башаримова в "белый формат". Разговор невозможно опубликовать полностью не из-за громких суждений об "опасных тенденциях" (см. выпуск "Censored, или Сбор подписей за отмену Луны"), но потому, что он в принципе не может быть услышан; его "черный", читаемый смысл по природе своей приватен, и пропущенный через микрофон, становится другим, тогда как в "белом" состоянии автор выпадает из идеологических паутин и не ловится - продолжая сравнение с выпуском # 8, "фашистскими" поисковыми машинами.

Другие мотивы этого выпуска - визуальное противопоставление речи интервьюируемого и интервьюера; формальное соответствие прозы героя концептуальной выходке с интервью.

Наконец, эту беседу-отсутствие можно понимать как иллюстрацию режима friends only, в который с недавних пор вновь погружен дневник Андрея.

---

РЖ: Как ты завел себе живой журнал?

А.Б.:

РЖ: Что для тебя было важнее: чтение ленты или ведение собственного журнала?

А.Б.:

РЖ: Сколько помню, ты никогда не был самозабвенным комментатором. Между тем, по наблюдениям многих, комментирование/чтение комментариев не меньше, чем списки френдов, помогают удачным знакомствам.

А.Б.:

РЖ: Что происходило чаще: находил ты нужных людей в ЖЖ или они находили тебя?

А.Б.:

РЖ: Со многими коллегами и культурными персонажами ты познакомился через ЖЖ?

А.Б.:

РЖ: Что значит твой ник?

А.Б.:

РЖ: Что для тебя символизирует цианистый калий?

А.Б.:

РЖ: Откуда взят твой юзерпик и что он означает?

А.Б.:

РЖ: Ты не ответил на вопрос, что он означает.

А.Б.:

РЖ: Среди любимых писателей ты называешь Джойса, Берроуза, Арто, Бланшо, Чарлза Буковски и Грэма Грина. А есть какие-нибудь русские авторы?

А.Б.:

РЖ: А среди современных?

А.Б.:

РЖ: А среди женщин?

А.Б.:

РЖ: А среди стариков?

А.Б.:

РЖ: Помню, что раскрутка романа "Инкрустатор" была довольно агрессивной. В твоем ЖЖ регулярно появлялись посты с заголовками "Who is Basharimov", ты вывешивал свои портреты, давал выходные данные книги и указания, в каких магазинах ее можно купить, заказать, обменять, потерять, выбросить и забыть. Читатели-лжеюзеры, которым книга понравилась, делились своими впечатлениями, и нередко в художественной форме (особенно запомнился пост великолепной Анны Болотовой). Читатели-лжеюзеры, которым книга не понравилась и которые неосторожно сообщили об этом, были осмеяны и освистаны твоими друзьями. Как бы то ни было, мне, стороннему наблюдетелю, тот пиар показался эффектным и эффективным (несмотря на, может быть, некоторую спорность в методах). Как ты сам оцениваешь его успешность?

А.Б.:

РЖ: Но после этого "энергетического буйства", "хоровода" и экстаза начался откат - постинги, открытые с выходом "Инкрустатора", опять ушли под замок. Даже сведения, относящиеся к жанру "информационного бюллетеня". Почему?

А.Б.:

РЖ: Твои принципы френдовой политики?

А.Б.:

РЖ: Если "одностороннего чтения с твоей стороны не случается", как новый лжеюзер узнает о тебе?

А.Б.:

РЖ: Почему?

А.Б.:

РЖ: Что именно не понравилось?

А.Б.:

РЖ: То есть ты все-таки исповедуешь традиционное - доверительное, деликатное и доброжелательное общение? То самое, которое большинство из нас предпочитает оффлайн? А как же поиграть в виртуальность, расслабиться во флейме, поанонимить или поперсонажить? Не любишь? Или все же практикуешь, но под иными личинами?

А.Б.:

РЖ: В каких еще особенностях сетевой жизни ты усматриваешь это "слишком интернетное"?

А.Б.:

РЖ: А какова твоя цель? Зачем тебе ЖЖ? В какие игры ты в нем играешь, какие амбиции удовлетворяешь?

А.Б.:

РЖ: Ты чему-нибудь научился как литератор у лже-полифонии?

А.Б.:

РЖ: А что формирует стиль?

А.Б.:

РЖ: С какого момента ты начал регулярно заниматься литературой?

А.Б.:

РЖ: Каким образом для тебя связаны программирование и литература? Что значат одно и другое?

А.Б.:

РЖ: На поверхностный взгляд, структурно все твои вещи довольно похожи. В каждой всегда есть от двух и более "жанров", которые так или иначе замыкаются, контаминируют, переходят друг в друга. Внутри этой схемы может быть разная и неповторяющаяся игра, но сама схема, основанная на столкновении и шокинге, остается неизменной, не так ли?

А.Б.:

РЖ: А ты не пробовал затемнять этот отступ, не делать его зримым?

А.Б.:

РЖ: Никто.

А.Б.:

РЖ: Но когда, например, беллетристическое повествование переходит в потоки многостраничные цифр - ты это не назовешь "пылинкой" или "складкой, мозолящей взгляд"? Что же это тогда? Мозолище?

А.Б.:

РЖ: А зачем тебе эта "органичность"? Разве работа по планомерному уничтожению смыслов не требует "начать с себя" и железной компьютерной рукой устранить всяческую "органику", которая, по определению, предзадана, личностна, соматична, идеологична и т.д.?

А.Б.:

РЖ: Согласен, но ведь и "направление" - это не "неопределенный взмах руки", это, продолжая твою мануальную метафору, "указующий перст", вполне идеологичный. Под "уничтожением смысла" (устойчивых смыслов, предполагаемых, как ты говоришь, устойчивыми жанрами) я и имел в виду "ускользание". Ускользание, уклонение - в силу своего негативного характера они, конечно, внеидеологичны, да?

А.Б.:

РЖ: А "тарелка горохового супа", в свою очередь, обеспечит вечернее чтение медицинского справочника?

А.Б.:

РЖ: Спекулируя на твоей профессии, некоторые рецензенты упоминали "компьютерное письмо" в связи с твоей прозой. Насколько точна эта параллель?

А.Б.:

РЖ: В чем принципиальное отличие, если оно есть, вируса от любой другой программы?

А.Б.:

РЖ: По-моему, тоже. Ты говоришь о "произведении как о беседе". Каким образом в такой системе координат возможен саморазворачивающийся "вирус повествования", который тоже часто описывается как алгоритм твоих текстов?

А.Б.:

РЖ: То есть основная ставка письма - на некоторые смешанные состояния, которые плавно сменяют друг друга?

А.Б.:

РЖ: Можно ли отличать писателей по их собственным внутренним установкам? Грубо говоря: кто-то рассказывает смешные истории, кто-то издевается над читателем, ну а кто-то случайно проходил мимо кассы и заглянул получить гонорар? Или обычно, в разных пропорциях, присутствуют разные ингредиенты?

А.Б.:

РЖ: Тебя об этом уже спрашивал Саша Скидан, но, поскольку с тех пор прошло время, повторю вопрос: ты пробовал написать электронный или какой-нибудь другой текст, который бы стирался в процессе чтения или как-то иначе менял бы свои "формальные", "материальные" характеристики - и именно в результате чтения? Тогда ты привел в пример текучий рассказ "Чибис", можешь ли еще что-нибудь добавить?

А.Б.:

РЖ: Твоя основная ориентация как писателя все же - на бумагу, на полиграфию, на книжный продукт?

А.Б.:

РЖ: Ты не думал выпустить книгу, страницы которой надо было бы разрезать ножом, как в былые времена? Сегодня такая издательская акция имела бы множество новых прочтений.

А.Б.:

РЖ: У тебя был подготовлен четкий сюжетный план при написании "Пуговки" или "Инкрустатора", или эти вещи прихотливо создавались во время письма?

А.Б.:

РЖ: Как программист, какие мульки ты бы добавил в ЖЖ?

А.Б.:

РЖ: В чем отличие этой опции от нынешних возможностей постить картинки?

А.Б.:

РЖ: 10 эпитетов, характеризующих Живой Журнал.

А.Б.:

РЖ: Ты пишешь в приват?

А.Б.:

РЖ: Спасибо за интервью.

Беседу вел Евгений Майзель