Есть люди, которые пишут книжки. В прошлом веке они были "властителями дум". Есть люди, которые пишут о людях, которые пишут книжки. Они были "властителями дум" в позапрошлом веке. В человеке, который пишет о людях, которые пишут о людях, которые пишут книжки, есть уже что-то не просто стародавнее, но и экзотическое, как в соколиной охоте. Подумать только: лес, толпа оживленной знати, разгоряченные лошади, дорогущие костюмы, сбруя и рожки, - и все это для того, чтобы посмотреть, как ручной сокол взовьется и поймает дикую птичку-крохотулю. Птица-соколица трепещет, волнуется, рвется в высоту - ни дать ни взять Наташа Ростова на первом балу. Или Яна Соколова с пачкой газет и журналов, прижатой к сердцу и увлажненной слезами восторга вперемешку с умилением.

А как не трепетать? Все так умно, и ладно, и красиво. Иногда слишком путано и не очень понятно, но тем большую гордость чувствуешь, преодолев-таки словесные построения на пути к мысли автора. Не скрою, как ребус разгадывала опубликованную в последнем номере "Афиши" (#13, 2000) статью Льва Данилкина "Батяня Болмат" о книге Сергея Болмата "Сами по себе": тут у товарища Данилкина цитата оттуда, здесь отсюда, там какая-то аллюзия, это вроде реминисценция, еще он называет себя "бук-ревьюером" и любит выразиться пообразней, например, характеризует роман как "историю любви, залитую спиртом всяких сильнодействующих общих мест, - чтобы за счет повышения градуса сохранить любовную линию, сердцевину". В общем, очень красиво и для избранных. Но я все-таки поняла, что книжка ему понравилась, потому что в девяностые, во время действия романа, он был молодым, красивым и влюбленным. Сам Лев Данилкин называет свои чувства ностальгией. Пусть будет так. Замечу только, что предшественница Данилкина по книжным обзорам в "Афише" Дуня Смирнова только в страшном сне могла бы назвать себя бук-ревьюером, зато слово "ностальгия" употребляла в согласии с его смыслом.

С помощью Юрия Сапрыкина "Афиша" сделала коротенькие (но много картинок!) интервьюшки с ведущими МТV, определив, между прочим, и их круг чтения: от книжек несомненно, а потому подозрительно правильных (Гессе, Стругацкие, Ричард Бах и т.д.) до честного "читать не любит вообще": "Сколько раз начинала читать книжки всякие-разные, но не могу сконцентрироваться, мысли все время блуждают". Очень понимаю.

Пока "Афиша" ностальгировала по девяностым и тусовалась с ведущими МТV, газета "Время новостей" в лице Ольги Гердт читала выпущенные издательством "Вагриус" дневники Вацлава Нижинского, кои оригинально окрестила "записками сумасшедшего". В своей статье госпожа Гердт подробнейше пересказала предисловие к дневникам, повествующее об их нелегкой судьбе, оставив себе для оценки первый и последний абзацы. В первом абзаце дневники были названы "документом удивительным и захватывающим". К последнему абзацу пыл госпожи Гердт отчего-то поостыл, и она пришла к выводу, что "этого джинна никогда не следовало бы выпускать из бутылки". В общем, ей было интересно, но дочке своей она бы не разрешила. Но было интересно.

Очень серьезный Андрей Немзер все в том же "Времени новостей" с уважением отозвался о выпущенных книжками статьях "неподдельно страстного" Якова Гордина, "человека большой и неуступчивой мысли" Андрея Арьева, "великого литературоведа" Вадима Вацуры. Андрей Немзер заставил меня вдвойне трепетать своей склонностью к таким высоким словам, как "образцовый интеллигент", "эстетическая радость", "подлинное воспитание чувств" и т.д., но чрезвычайно озадачил нежеланием склонять фамилию Вацуро. А ведь она склоняется, правда? Или мы что-то не то в школе проходили?

Кстати о школе. Именно на статью для современного школьного учебника по литературе похож текст Михаила Золотоносова "Карусель, или За что я люблю Войновича" из еженедельника "Московские новости". О романе Владимира Войновича "Монументальная пропаганда" - серьезно, но не скучно, подробно, но непредсказуемо. Главная идея статьи не просто очевидна, но и на всякий случай - для таких непонятливых, как я - выделена жирным шрифтом: "Рискну заявить, что Войнович первым попытался выполнить уже повисший в воздухе социальный заказ на исторический роман". И заголовок свой Михаил Золотоносов заботливо комментирует: "крутящаяся карусель, заляпанная кровью и грязью" - это наша история, Войновича он любит за принцип "уметь поссориться с любой властью только за то, что это власть; не верить, не бояться и ничего не просить". Очень популярно. А вот почему Лев Данилкин так запанибратски обошелся с Сергеем Болматом в своем заголовке, я не поняла. Только не говорите мне, что "Батяня Болмат" - перевранная строчка группы "Любэ". Я сама вижу. Но мне это ничего не объясняет.