Вернее, идеальный сетевой роман. Потому что, как оказалось, сбылся кошмар, и сеть родила жанр. Даже несколько жанров. Их сетевая принадлежность и сетевое же происхождение выражаются в первую очередь в том, что хотя никакие гиперссылки с одного текста на другой не ведут, читать один без другого - все равно что при наличии ананасов и шампанского поглощать только ананасы или только шампанское. Только вместе, открыв сразу два окошка IE, или что там у читателя стоит, и периодически нажимая на Alt-Tab. Иными словами, можно констатировать переход феномена гиперссылки на принципиально новый уровень. Теперь она подразумевается только, но никаких там a href="... или чего-то столь же грубо-материального. Не существуя как таковая, гиперссылка тем не менее работает, являя собой уже что-то вроде условного рефлекса, возникающего у читателя в процессе длительного чтения литературы, опубликованной в интернете.

Когда думаешь об этом, то вся так называемая сетература кажется просто неумелым опытом кустаря-одиночки. В самом деле, ссылку-то и ребенок поставить может, а вот сделать так, чтобы эта ссылка вовсе была не нужна, - на такое способен только высокий профессионал. Настоящий художник.

Чтобы было понятнее, представим себе такую историю. Некий известный писатель, издающийся крупными тиражами, покупает в деревне дом. Чтобы писать. Он живет там с середины весны до середины же осени, то есть в теплое время года. Ценя комфорт, писатель обустраивает дом - привозит туда мебель, телевизор, спутниковую антенну, местный печник складывает ему камин. Естественно, что оставлять все это добро без присмотра на зиму - легкомыслие, граничащее с идиотизмом, и ближе к середине осени писатель нанимает человека, который жил бы за деньги в этом доме всю зиму, а также конец осени и начало весны. Или же не нанимает, а просто находит кого-то, кому жить негде. И этот человек, которому зимой в этом доме жить, тоже оказывается писателем. Только неизвестным и вообще непечатным. Так они и живут - писатель (известный) все лето пишет, а другой писатель (неизвестный) пишет всю зиму. Вокруг них какая-то жизнь деревенская, самогон, рыбалка, сеновалы, деревенские девушки, что там еще, но для одного - летнее ("зной да комары, да мухи"), а для другого - зимнее ("достать чернил и плакать"). Так вот, этот дом, а также деревня, окрестные поля и деревенские девушки и есть эта самая невидимая гиперссылка. Сравнить тексты по окончании написания.

Чтобы было еще понятнее, обратимся к конкретным примерам. Вернее, к одному примеру, потому что два рассматриваемых ниже текста есть именно один пример, а в каком-то смысле даже один текст. Поскольку новые жанры, рожденные сетью, еще находятся в стадии оформления, так сказать, under construction, предлагаю называть их по названиям самих произведений, и надо заметить, что такой способ дает дополнительные возможности для понимания сути явления. Итак, "Жизнь supermana или Баттерфляй в унитазе", соответственно Александра Шабурова и Андрея Шаврея (симметрия, однако!).

О чьей жизни увлекательнее читать - о жизни Курицына или о жизни мужа президента Латвии? Я не могу с уверенностью ответить на этот вопрос. Зато несомненно, что кроме детективов и любовных романов есть литература, во все времена пользующаяся необычайным спросом, при том, что с достоверностью отнести ее к "нерецензируемой" вряд ли можно, по крайней мере не всегда - литература о тусовке (идти по ссылке обязательно).

Это почтенное явление, восходящее к античной литературе (в основном к римской), воспитало не одно поколение русских читателей, и подозреваю, что не только русских. Что, в принципе, и понятно - интерес к закрытым сообществам существовал всегда и будет, очевидно, существовать до тех пор, пока будут живы эти сообщества. К тому же когда тайны сообщества раскрывает посвященный, так сказать, "изнутри", у читателя должно возникнуть ощущение, что перед ним - перебежчик, капитулянт с белым флагом, наконец-то осознавший свои заблуждения и готовый раскрыть все военные тайны вплоть до места дислокации полевой кухни. Это в известном смысле литература развенчаний, литература демифологизации (о "встроенных" в тусовку говорится как о нормальных, обычных людях), но только с одной стороны, с другой же - мифогенерирующая (если они такие обычные, то почему же они там? Что есть такого у них, чего нет у читателя? - но на этот вопрос автор ответа не дает), и если тусовка - одно из современных божеств, то литература о ней дает читателю в одно и то же время ощущение богоравности, а с другой оставляет часть тайны в неприкосновенности, словом, искомое сочетание капитала и невинности. Как такое не любить и не читать взахлеб?

По порядку, что, собственно, интересует читателя? Иначе - с какой стороны нужно показать божество, чтобы оно стало походить на человека? (Напрашивается еще более доходчивая и не требующая ответа формулировка - во что бы его такое окунуть?) Именно об этом речь в означенном двуглавом тексте и идет.

Божество окунают во все то же самое и хорошо известное. Секс, политика и алкоголь. Причем, что характерно, в одной и той же форме почти - в форме дневниковых записей, с той лишь разницей, что в "Баттерфляе" они несколько больше разбавлены философско-лирическими отступлениями, но это не снижает эффект правдоподобия, документальной съемки. Художник-концептуалист (скроллировать вниз до упора, если сразу непонятно) Шабуров, как концептуалисту и положено, обходится без отступлений. Собственно, на этом сходство и заканчивается, и это весьма продуктивно, поскольку каждая половинка текста, взятая по отдельности, полного представления о развенчиваемом божестве не дает. То есть дает, но однобокое, что само по себе скучно и может с самого начала посеять в душе читателя сомнение в том, божество ли перед ним вообще, а если не божество, то зачем это и читать. Эффект объема достигается уже известным приемом - через телесные проявления героев. В первую очередь через их сексуальные пристрастия √ так, был бы малоинтересен герой-гей, как и герой-натурал, а совмещение обеих ипостасей в одном тексте выглядело бы смешно, в результате они оказываются разнесены каждая в свою часть и выглядят там до того органично, что читатель, вне зависимости от его собственной ориентации, в любом случае будет испытывать, с одной стороны, отторжение, а с другой - приятный зуд от как-бы-подглядывания в замочную скважину, словом, "лед и пламень". То же и про алкоголь, и про политику, но особенно любопытна география. Даже символична в каком-то смысле: герой разнесен по разным континентам, что особенно актуально, учитывая язык, на котором все это написано, - одна его часть действует в Риге, а другая преимущественно в Екатеринбурге и Челябинске, и это непосредственно свидетельствует о том, что автор не только играет на низменных инстинктах читателя, вернее, не только на них, но также затрагивает такие сложные мыслительные конструкции, как западничество и славянофильство, хотя в последнее время все чаще кажется, что и они тоже - низменные инстинкты.

Наконец, сравнить финалы:

1) "И, рассуждая на фоне зеленого салюта, что виден на трамвайной остановке у Оперы в окнах, весело шепнет на ушко: "Все еще только начинается. Катайся!"

2) "Когда она уезжала в Челябинск, я сказал ей (на ушко):

-Ты мне глубоко симпатична.

И мы навсегда расстались. До послезавтра.

В ЖИЗНИ ведь никогда ничего не заканчивается".

Божество, окунутое во все, во что только можно, в последний момент встает и уходит себе, растворяясь в тумане. Красиво. Читатель плачет.

* * *

Ну и напоследок немного мистификаций. "Сетевая словесность" номинировала в "Тенета" текст под названием "Dominus Bonus или Последняя ночь Шехерезады". Каждому, кто хотя бы немного знаком с уровнем работ, представленных на "Сетевой словесности", уже со второго абзаца должно стать ясно, что здесь к чему. А то и с первого. Я так представляю себе эту сцену: Горный и Лейбов, окончательно озверев от интернет-литературы, пишут текст, в котором каждая фраза... Впрочем, ни один эпитет в строку не лезет, как, впрочем, и ни один пример, поскольку тут каждая фраза - пример. То есть буквально каждая. Сказать об этом шедевре, что это, дескать, плохо - значит совершенно не понять концепции, пройти мимо блестящего замысла, поскольку это лежит за пределами добра и зла. Это - игра тонкого и жестокого ума, внебрачное детище гения, озлобленного липким маразмом повседневности. Текст можно читать не линейно, а, например, наподобие акростиха, выписывая на бумажку начальные фразы абзацев, - если в прошлый раз отдыхал Сартр, то теперь отдыхает Павич. Приготовиться Кафке.