 |
      |
 |
|
|
|
|
|
||
|
||
| / Круг чтения / Шведская полка < Вы здесь |
|
Шведская полка # 105 Дата публикации: 20 Марта 2003  получить по E-mail версия для печати
Выпуск подготовил Роман Ганжа Книги предоставлены магазином "Гилея"
Эрнст Кассирер. Философия символических форм. В 3-х тт. Т. 1: Язык. Т. 2: Мифологическое мышление. Т. 3: Феноменология познания / Пер. с нем. С.А.Ромашко. - М., СПб.: Университетская книга, 2002. - 270 с. (Т. 1), 279 с. (Т. 2), 397 с. (Т. 3). - (Книга света). Тираж 3000. ISBN 5-94483-002-6 (Т. 1), ISBN 5-94483-003-4 (Т. 2), ISBN 5-94396-025-2 (Т. 3) Opus magnum Эрнста Кассирера, выходивший в Берлине с 1923-го по 1929 год. Цель - восполнить недостаточность теоретико-познавательного обоснования гуманитарных наук. Вместо изучения априорных предпосылок научного познания (по модели mathesis universalis) Кассирер предлагает перейти к типологии форм понимания мира, к "морфологии духа". Символические формы - это различные модусы опосредования отношения человека к миру и объективации духовной жизни, различные "функции духа", которые "...живут в самобытных образных мирах, где эмпирически данное не столько отражается, сколько порождается по определенному принципу. <...> Каждая из этих форм несводима к другой и не выводима из другой, ибо каждая из них есть конкретный способ духовного воззрения". Функции чистого познания, языкового мышления, мифологическо-религиозного мышления, художественного мировоззрения не столько оформляют налично-данный мир, сколько формируют специфические предметности и их объективные смысловые взаимосвязи. "Критика разума становится тем самым критикой культуры <...> [дающей методологическое обоснование преобразования] мира пассивных впечатлений <...> в мир чистого духовного выражения". Если раньше критика занималась тем, что отклоняла необоснованные притязания отдельных символических форм на универсальную значимость, то теперь она должна найти точку зрения, находящуюся над всеми формами (но в то же время и не вне их) и позволяющую увидеть их систему. Взаимосвязь форм внутри системы обеспечивается не редукцией всех их к единому логическому принципу, но посредством присущего всем им требования быть выраженными в той или иной чувственной среде. Систематизация этих выразительных сред, выявление из сходств и различий приблизит нас, полагает Кассирер, к лейбницевскому идеалу "всеобщей характеристики". 
Мартин Хайдеггер. Разъяснения к поэзии Гельдерлина / Пер. с нем. Г.Б.Ноткина. - СПб.: Академический проект, 2003. - 319 с. Тираж 1200. ISBN 5-7331-0245-4 Четыре работы ("Возвращение на родину / Сородичам", Гельдерлин и сущность поэзии, "Как в праздник", "Воспоминание") с параллельным немецким текстом. Из них мы можем узнать, к примеру, что свойственнейшее родины есть уже уготованная судьба ниспосланного, или, как мы теперь говорим, история. Что поэтизировать значит находить. Что простор земли предоставляет народу его историческое пространство. Что изначальная сущность радости есть природнение в близости к изначалию, к источнику. Что элегия "Возвращение на родину" - это не стихотворение о возвращении на родину, но есть само возвращение к родине, которое все еще происходит, пока элегическое слово возвращения звучит в языке немцев. Что человек есть наследник и учащийся по отношению ко всем вещам. Что язык - это не какой-то инструмент, которым мы располагаем, но такое осуществление события, которое располагает высшими возможностями человеческого бытия. Что бытие ни в коем случае не есть некое сущее. Что поэзия есть словесное учреждение бытия. Что сущность языка должна пониматься из сущности поэзии, которая суть праязык всякого исторического народа. Что в поэзии человек собирается на основе своего пребытия (так Г.Ноткин передает Dasein). Что боги и поэты служат для опосредования того непосредственного, что обнаруживается в сущности природы как святое. Что святое, высказанное в поэтическом слове Гельдерлина и переданное на хранение немцам, есть неиссякаемый исток грядущей судьбы богов и человечеств. Что если слабость греков заключается в их неспособности постичь себя перед лицом непомерности ниспосланной судьбы и того, что она посылает, то для немцев ясность представления прирожденна. Что дозревшие до своей сущности поэты подобны змеям. И что немецкий поэт подобен моряку, который осознает Германию как сокровенный исток своего бытия лишь по возвращении из путешествия на край света, а именно в Индию, к шоколадным женщинам. 
Ричард Ф. Густафсон. Обитатель и Чужак. Теология и художественное творчество Льва Толстого / Пер. с англ. Т.Бузиной. - СПб.: Академический проект, 2003. - 477 с. - (Современная западная русистика). Тираж 1000. ISBN 5-7331-0156-3 Принстонский профессор. Книга 1986 года. Все начинается с утверждения, что сердцем русской религиозности является искусство. Раньше таковым были иконы ("изображения данной нам божественной реальности"), и они содержали все необходимое верующему богословие. В XIX-ом же веке иконопись пришла в упадок и больше не могла "выражать спасительную красоту". А систематического богословия еще не существовало [весьма спорное утверждение. - Р.Г.]. Оно появилось только у Хомякова и развилось у Соловьева и прочих. Промежуток между иконописью и философским богословием заняла литература, "повествования о человеческой жизни". Так, "эмблематический реализм" Льва Толстого суть словесный образ его религиозного мировоззрения. "Тексты Толстого говорят о Божественном призыве к любви и об отклике человека на этот призыв". Однако если Достоевского последующие богословы активно аппроприировали, то Толстой "достался" советским интеллигентам, которые усвоили ему "психологизм" и "реализм", то есть, по сути, вестернизировали Русскую Литературу в лице Толстого. На самом же деле, полагает автор, западный литературный канон вовсе не буквально воспроизводился русскими литераторами и служил скорее болванкой, пустышкой для заполнения религиозным содержанием. Так что русский "рассказ" более напоминает аллегорию или притчу в духе восточного христианства, нежели западный "рассказ". "Согласно распространенному мнению, существует два Толстых: художник до переворота и религиозный мыслитель и пророк после него. Данная же книга основывается на убеждении, что существует только один Толстой". Первая часть книги посвящена связи персонажей и сюжетов с метафизикой и этикой Толстого; во второй части анализируется художественное изображение внутреннего опыта и различных состояний сознания в связи с эпистемологией, эстетикой, политической теорией и богословием молитвы. 
Георг Брандес. Русские впечатления / Пер. с дат. Т.Чесноковой. - М.: ОГИ, 2002. - 486 с. - (Перекресток культур). Тираж 2000. ISBN 5-94282-183-6 Георг Мориц Коэн Брандес (1842-1927) - датский литературный критик, теоретик европейского реализма. Книга "Русские впечатления" написана сразу после посещения России с лекциями в 1887 году. Россию Брандес называет страной, "где все бескрайне", где нет европейской мягкости и умеренности, где царит унылое однообразие. Отсталая, крестьянская страна. Желтые и красные цвета петербургских домов напоминают Брандесу о тюрьме и человеческой коже. Бородатое лицо извозчика - скифское. Причудливая, азиатская Москва. Русская самобытность проявляется прежде всего в изящных мелочах - упряжка, вышивка, орнамент, эмали. Сильно развитое чувство реальности (из коего проистекает и русский реалистический роман) лишает русских "всякой способности к размышлению над смыслом чистой философии, вследствие чего они признают важными только две науки: естествознание и науку об обществе". В духовном отношении русский не столько самобытен, сколько странен, несуразен и загадочен. Если уж говорить о духовной самобытности, то она заключается в широте натуры и немыслимой для европейца искренности и открытости, а также в склонности к крайностям. В целом, книга Брандеса - яркая иллюстрация к исследованию Ларри Вульфа "Изобретая Восточную Европу". Теперь о литературе. Вот образец критического суждения: "По духу Пушкин уступает Байрону, в котором никакая усталость от жизни не смогла погасить пылающую любовь к свободе; эта любовь была его жизнью до самой смерти, тогда как юношеская вера в свободу у Пушкина превратилась позднее в голый патриотизм. Однако Пушкин превосходит Байрона в способности создавать образы". В глазах просвещенной Европы Тургенев является писателем, населившим огромную восточную империю современными людьми. Достоевский - настоящий скиф, подлинный варвар без капли античной крови в своих жилах. Толстой считает, что мир не зависит от науки или искусства, и ищет идеал в низших классах. Россия была для Чехова великой больницей, пациенты которой, палата за палатой, проходили мимо него. Незаурядная жизнь Кропоткина: идиллия и трагедия, драма и роман. 
Петр Кропоткин. Русская литература. Идеал и действительность: Курс лекций. - М.: Век книги, 2003. - 318 с. - (Русская гимназия). Тираж 2000. ISBN 5-94436-017-8 В предисловии к первому английскому изданию, вероятно, 1905 года, автор сообщает, что книга составлена на основе курса лекций по истории русской литературы XIX века, прочитанного в бостонском институте Лоуэлла в марте 1901 года. Князь видит причину огромного влияния русской литературы на самосознание русского общества в том, что в отсутствие политической жизни (кроме нескольких лет до и после 1861 года) русский народ не мог принимать участие в деле создания институций, а потому лучшие умы обращались к поэме, повести, сатире или литературной критике как к средствам для выражения своих воззрений и идеалов. Что до конкретики, то князь полагает, к примеру, что сердце Пушкина было менее симпатично, чем сердце Шиллера, но зато читателю удавалось заглянуть в него глубже. Что в описании сердца молодой, вполне честной и мыслящей девушки в момент пробуждения в ней высших чувств и идеалов Тургенев не имеет соперников. Что книга Толстого "Воскресение" оставила следы на совести многих людей, до тех пор совсем не интересовавшихся тюремным вопросом, и заставила их задуматься над несообразностью всей современной системы наказаний. И что Толстой является наиболее любимым, наиболее трогательно любимым человеком во всем мире. Что речи героев Достоевского не отличаются последовательностью и "едва ли переданы им точно". И что Достоевский находит удовольствие в изображении безграничного унижения и рабства своих героев, которые и сами испытывают наслаждение от причиненных им страданий и унижений. И что Достоевский только тогда великий реалист, когда говорит о нищете. Что Чехов с удивительной силой изобразил падение человеческой природы при нашей современной цивилизации и в особенности банкротство "интеллигенции" перед лицом всепроникающей пошлости обыденной жизни. И что только один писатель так же глубоко, как и Чехов, осознал слабоволие русского интеллигента. Это Хвощинская. 
Максим Шевченко. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. - М.: Три квадрата, 2003. - 270 с. - (Новый музей. Вып. II). Тираж 700. ISBN 5-94607-022-3 В начале 1840-х годов Империя находилась в "органическом" (звучит лучше, чем "застойном") периоде своего существования, периоде счастливого стазиса, омраченном единственным "динамическим" (конфликтогенным) элементом. Имеется в виду образовательный ценз, вопрос о коем (а именно: способна ли правящая элита воспроизводиться без активного привлечения ресурсов "общества" и, с другой стороны, не грозит ли массовая инъекция недообразованных кадров в среду чиновничества понижением профессионального уровня) был напрямую связан с вопросом о печати как выразителе "общественного мнения". Эта функция печати была подавлена в пору "мрачного семилетия" (1848-1855). Деятельность секретных комитетов 1848-1849 годов по народному образованию и печати рассматривается в книге как выражение неоднозначного отношения "государства" (в лице правительственных кругов) к "обществу". С одной стороны, в роли чиновника власть видела образованного дворянина, лишенного функции частного лица, публично выступающего по вопросам внутренней политики. С другой стороны, образованный дворянин желал не функционировать, но влиять на политику в ходе публичного диалога с властью, то есть играть роль "эксперта". Этой тенденции способствовало складывание к концу сороковых годов регулярной читающей аудитории, остро интересующейся "важными вопросами". До поры до времени доверие к власти перевешивало потребность в свободном публичном обмене мнениями, потому и "цензурный террор" был терпим. Пока не разразилась Крымская война. Гиперкритическая оценка ее итогов русской общественностью, наложившая отпечаток на последующее историографическое осмысление николаевской эпохи в целом, была следствием жесткой цензурной политики. На самом же деле, полагает М.Шевченко, итоги войны были удачными для России, в одиночку воевавшей против коалиции сильнейших европейских государств. Пересмотр "николаевского наследия", таким образом, видится автору важной вехой в деле возрождения русского исторического сознания. 
Сергей Левицкий. Свобода и ответственность: "Основы органического мировоззрения" и статьи о солидаризме / Сост., предисл., комм. В.В.Сапова. - М.: Посев, 2003. - 462 с. - (Философское наследие). Тираж 2000. ISBN 5-85824-141-7 Сергей Александрович Левицкий (1908-1983), философ русского зарубежья, ученик Лосского, "последователь органического идеал-реализма. В то же время ему [автор здесь пишет о себе в третьем лице] близки интуитивная философия Бергсона, персонализм Бердяева и Шелера, в меньшей степени - Штерна". Книга "Основы органического мировоззрения" (Менхегоф: Посев, 1946) написана в жанре "введения в философию", то есть различные философские концепции здесь не просто излагаются, но, подчеркивает автор, ассимилированы в систему целостного мировоззрения. Книга призвана выразить в конструктивном виде тот наметившийся в душах людей поворот в сторону утверждения духовных ценностей, солидарности и творчества, который противостоит инерционному движению современной механистической цивилизации к материальности и разрушению. Краткое содержание книги: Гносеология. 1. Классификация традиционных учений. 2. Интуитивизм. Онтология. 3. Введение в онтологию. 4. Основные принципы органического мировоззрения. 5. О механистическом и органическом мировоззрении. 6. Иерархическое строение бытия. 7. Основы социального персонализма (солидаризма). 8. Метафизика временного процесса. 9. Абсолютное. Аксиология. 10. О понятии "ценности". 11. Относительная и абсолютная этика. 12. Иерархия ценностей и персоналистская этика. 13. Теория отрицательных ценностей. Проблема зла. Цитата: "Нефилософствующий ум, например ум дикаря или ребенка, не задается вопросом об отношении сознания к бытию, считая вещи таковыми, какими они воспринимаются чувствами. Подобный досознательный взгляд на вещи называется "наивным реализмом". Он реалистичен, ибо принимает мир таким, "каков он есть", основываясь на непосредственном инстинктивном убеждении, а не на научно-философском анализе. Подобный взгляд на вещи наивен, потому что он не различает субъективных и объективных элементов в восприятии и познании" (с. 35). В предыдущих выпусках
 поставить закладку
 написать отзыв
|
|
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
предыдущая
|
||
|
|
||
|
||