Речь Голдстейна превратилась в натуральное блеяние,
а его лицо на миг вытеснила овечья морда.
Потом морда растворилась в евразийском солдате:
огромный и ужасный, он шел на них,
паля из автомата, грозя прорвать
поверхность экрана...

Дж. Оруэлл

Похоже, призрак евразийского солдата по-прежнему "бродит по Европе", нависая (в сознании европейца) то над Чечней, то над Прибалтикой. Иногда даже кажется, что в своем самом известном произведении Оруэлл высмеивает русофобию в купе с юдофобией в большей степени, чем сталинизм. У сатиры Оруэлла двойное дно: она направлена якобы на тоталитаризм советского образца, а на самом деле - на вполне родную Оруэллу западную цивилизацию. Не исключено, что у Оруэлла были причины "шифроваться": если бы "двойное дно" было обнаружено, вряд ли в разгар "Холодной войны" мог появиться в печати подобный роман.

Российские интеллектуалы страдают склонностью принимать гражданские свободы вместе с Западной политикой, теперь - глобализмом, либо, наоборот, отвергать глобализм вместе с гражданскими свободами. А ведь связь между этими двумя явлениями чаще бывает обратная, чем прямая. Данный вопрос достаточно был исследован еще у истоков русской школы геополитики (тогда, впрочем, это так не называлось). Речь идет прежде всего о труде Н.Я.Данилевского (1822-1885) "Россия и Европа". Сегодня представляется необходимым как освежить понимание истоков российской школы геополитики, так и исправить чудовищную несправедливость, нанесенную рядом западных публикаций, в которых присутствует откровенный плагиат идей Данилевского без малейших признаков ссылки на источник (имеются в виду прежде всего публикации Хантингтона).

Было бы еще полбеды, если бы шла речь только о плагиате. Хантингтон извращает мысли Данилевского без всякой попытки полемического обсуждения. Так, например, тезис патриарха русской политологии о "всечеловеческой" симфонии культур "перестроен" в том смысле, чтобы подчеркнуть уникальность Запада именно вследствие положительных склонностей западных народов, таких, как "приверженность идее свободы личности", как будто в рамках других цивилизаций уважения права личности вообще не было и нет! Даже "опускаясь" до рассмотрения вопроса, может ли мир последовать за Западом, Хантингтон ни на секунду не сомневается, что обратного вопроса - может ли Запад последовать за остальным миром, - просто не существует! Данилевский же, наоборот, выделяет такое далеко неоднозначное качество западных народов, как насильственность (Gewalt-samkeit):

"Насильственность, в свою очередь, есть не что иное, как чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек, им обладающий, ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо-должен ему уступить, волею или неволею, как неравноправный ему. Такое навязывание своего образа мыслей другим, такое подчинение всего - своему интересу даже не кажется с точки зрения чрезмерно развитого индивидуализма, чрезмерного чувства собственного достоинства чем-либо несправедливым. Оно представляется как естественное подчинение низшего высшему, в некотором смысле даже как благодеяние этому низшему".

Естественно, это лежит далеко от прекраснодушного взгляда на Запад Хантингтона. Так что, самое противное в истории со "Столкновением цивилизаций" и последующей свистопляской гуманитарной общественности, "пораженной" этим новым "откровением" - даже не интеллектуальное воровство, а нарушение принципа интеллектуальной честности и интеллектуальной добросовестности. Таким образом, Хантингтон, укравший основную форму теории цивилизационного плюрализма, пытается вдохнуть в нее западный дух, полностью игнорируя точку зрения на Запад самого Данилевского. Впрочем, и само это разворовывание можно рассматривать как симптом глубокого презрения Запада к собственным установленным нормам, когда идет речь о защите прав народа незападного.

Задолго до Шпенглера и Хантингтона мы встречаем впервые именно у Данилевского развернутую классификацию цивилизаций, процесса их рождения, роста, столкновения и соперничества с другими цивилизациями и последующего увядания:

"Оканчивается же этот период (развития - И.Д.) тем временем, когда иссякает творческая деятельность в народах известного типа: они или успокаиваются на достигнутом ими, считая завет старины вечным идеалом для будущего, и дряхлеют в апатии самодовольства (как, например, Китай), или достигают до неразрешимых с их точки зрения антиномий, противоречий, доказывающих, что их идеал (как, впрочем, и все человеческое) был неполон, односторонен, ошибочен, или что неблагоприятные внешние обстоятельства отклонили его развитие от прямого пути, - в этом случае наступает разочарование, и народы впадают в апатию отчаяния".

Эту апатию отчаяния позволим себе сформулировать более современным языком как депрессию, выходу из которой может способствовать коренная революционная ломка как условий существования, так и общественной психологии. Цивилизация либо обновляется, либо гибнет от "старческих болезней".

Что же касается отношения европейской и русской цивилизации, то Данилевский констатирует "диагноз", который нисколько не потерял своей актуальности до настоящего времени:

"Россия будто бы представляет собой нечто вроде политического Аримана, какую-то мрачную силу, враждебную прогрессу и свободе".

Данилевский показывает, что корни неприязни европейца к русским лежат глубже идеологических разногласий и конъюнктурных намерений, неприязнь эта укоренена глубоко в пластах онтологии, являясь отражением натуральной отдельности двух различных видов человеческой цивилизации:

"Откуда же это равнодушие к гуманной, либеральной Дании и эта симпатия к варварской, деспотической Турции, эта снисходительность даже к несправедливым притязаниям Австрии с Пруссией и это совершенное неуважение к самым законным требованиям России? Дело стоит того, чтобы в него вникнуть. Это не какая-нибудь случайность, не журнальная выходка, не задор какой-нибудь партии, а коллективное дипломатическое действие всей Европы, то есть такое обнаружение общего настроения, которое менее всякого другого подвержено влиянию страсти, необдуманного мгновенного увлечения".

То, что ставка в этой борьбе именно онтологическая - выживание - а вовсе не экономическое благосостояние само по себе, следует и из анализа Данилевским порывов европейского общественного мнения, одержимого ненавистью в большей степени, чем даже соображением экономической выгоды. И вот, вопреки всем расчетам экономистов, общественное мнение европейца упорно противится сближению Европы с Россией. Данилевский приводит в пример Сардинию, которая в Крымскую войну не преминула "пнуть" Россию без малейшего предлога - даже маленькая Сардиния, впоследствии бесславно проглоченная Италией!

"...общественное мнение Европы было гораздо враждебнее к России, нежели ее правительственные дипломатические сферы. Неужели все это не показывает какого-то озлобления, какой-то решимости пренебречь всем, лишь бы только удовлетворить своему желанию унизить Россию, когда к тому представляется наконец благоприятный, по-видимому, случай?... Каждый успех, одержанный не только западными державами, но даже и турками, праздновался везде как успех общего дела всей Европы".

Не турки, так чеченцы! Война с Россией, хотя бы даже "холодная", с точки зрения европейского политика есть самая популярная война, возможность, которую постоянно следует иметь в виду на случай, если власть "закачается". Какой уж там "общеевропейский дом"! Данилевский приводит мнение западных историков (Роттека): "...всякое преуспеяние России, всякое развитие ее внутренних сил, увеличение ее благоденствия и могущества есть общественное бедствие, несчастье для всего человечества". При этом Запад, сейчас, как и тогда, не брезгует дружбой с самыми мрачными режимами в мире и самыми преступными элементами в самой России:

"Вешатели, кинжальщики и поджигатели становятся героями, коль скоро их гнусные поступки обращены против России. Защитники национальностей умолкают, коль скоро дело идет о защите русской народности, донельзя угнетаемой в западных губерниях, - так же точно, впрочем, как в деле босняков, болгар, сербов или черногорцев. ... Или, может быть, английский способ умиротворения Ирландии выселением вследствие голода предпочтительнее с гуманной точки зрения?"

Сказано так, как будто речь идет о современном чеченском вопросе. А вот и ответ российским бюрократам из дипломатического корпуса, ухаживающим за чиновниками из ОБСЕ:

"Смешны эти оправдания мудрой, как змий, Европы - ее незнанием, наивностью и легковерием, точно будто об институтке дело идет. Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть как соответствует ее предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению. Смешны эти ухаживания за иностранцами с целью показать им Русь лицом, а через их посредство просветить и заставить прозреть заблуждающееся и ослепленное общественное мнение Европы [...] Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик. Прочтите отзывы путешественников, пользующихся очень большой популярностью за границей, - вы увидите в них симпатию к самоедам, корякам, якутам, татарам, к кому угодно, только не к русскому народу".

Действительно, достаточно смотреть регулярно какой-нибудь англоязычный образовательный канал, скажем, "Дискавери", или "Нэшнл Джиографик", чтобы убедиться именно в таком "раскладе" симпатий и антипатий.

Но может быть, европейцы - действительно люди более развитой цивилизации, чем русские? Тогда их презрительный взгляд "сверху вниз" на Россию имел бы хоть какое-нибудь основание! Но дело в том, что такой вывод мог бы иметь место лишь если бы существовала некая независимая, внешняя по отношению к отдельной цивилизации, но в то же время общая по отношению ко всему человечеству и притом единственная, шкала сравнения. Честный и добросовестный взгляд на вещи показывает, что такой шкалы не существует. К тому же логику "теоретиков высшей расы" можно легко повернуть в обратную сторону: ведь не случайно, что первым человеком, полетевшим в космос, оказался именно русский. Если выбрать этот критерий в качестве всеобщего, то следует утверждать недоразвитость уже англо-американцев!

Итак, как пишет Данилевский:

"Что же такое Европа в этом культурно-историческом смысле? Ответ на это - самый определенный и положительный. Европа есть поприще германо-романской цивилизации, ни более ни менее; или, по употребительному метафорическому способу выражения, Европа есть сама германо-романская цивилизация. Оба эти слова - синонимы".

Данилевский указывает на глубокие практические последствия подмены понятия "европейское" "общечеловеческим":

"Несомненно, что общечеловеческая цивилизация, если только европейская есть действительно единственно возможная цивилизация для всего человечества, неизмеримо бы выиграла, если бы вместо славянского царства и славянского народа, занимающего теперь Россию, было тут (четыре или три века тому назад) пустопорожнее пространство, по которому изредка бы бродили кое-какие дикари, как в Соединенных Штатах или в Канаде при открытии их европейцами [...] Итак, при нашей уступке, что Россия если не прирожденная, то усыновленная Европа, мы приходим к тому заключению, что она - не только гигантски лишний, громадный исторический плеоназм, но даже положительное, весьма трудно преодолимое препятствие к развитию и распространению настоящей общечеловеческой, т. е. европейской, или германо-романской, цивилизации. Этого взгляда, собственно, и держится Европа относительно России. Если Русь, в смысле самобытного славянского государства, есть препятствие делу европеизма и гуманитарности и если нельзя притом, к сожалению, обратить ее в tabula rasa для скорейшего развития на ее месте истинной европейской культуры, pur sang, то что же остается делать, как не ослаблять то народное начало, которое дает силу и крепость этому общественному и политическому организму? Это жертва на священный алтарь Европы и человечества".

Этим Данилевский фактически открывает формулу современного "глобализма", применяющуюся сегодня не к одной только России.

Но ученый идет в своих рассуждениях дальше:

"Теперь поняли, что политические формы, выработанные одним народом, собственно только для одного этого народа и годятся, но не соглашаются распространить эту мысль и на прочие отправления общественного организма".

Пожалуй, этот тезис снова всерьез принялись обсуждать только после переоткрытия его Хантингтоном в конце ХХ века.

Однако идеи, возникающие в узком кругу интеллектуалов, не обязательно могут быть восприняты широкой общественностью. Есть все основания полагать, что то самое формообразующее для западной цивилизации свойство "насильственности" остается по-прежнему формообразующим свойством, а убеждение в возможности применения эпитета "цивилизованность" исключительно к европейским формам поведения - отличительной чертой западного человека.

Продолжение следует...