О том, что идея запрещения "живых снарядов" по меньшей мере тавтологична, - уже сказано: "Для борьбы с неконвенциональной стратегией, которая никоим образом не скрывает своей неконвенциональности, а, напротив, превращает ее в инструмент стратегического шантажа, нам предлагают - заключить очередную конвенцию". Но это всего лишь критика категорий, которая очевидным образом недостаточна для оценки столь амбициозной инициативы. Будучи политической по своей претензии, идея борьбы с шахидизмом как "неконвенциональным оружием" настоятельно требует политической же критики. Ключевой пункт этой критики мог бы состоять, как это ни парадоксально, в констатации своего рода беспечности интеллигентных израильских алармистов. Они озабочены тем, как изгнать частные формы неконвенционального поведения, в тот самый момент, когда обрушиваются сами предпосылки конвенционального. Дело в том, что сама возможность удержания конвенциональных рамок войны (консенсуса о средствах ее ведения) в современном мире становится все более и более проблематичной. Перед лицом происходящих сдвигов шахиды выглядят угрюмыми первопроходцами новой эры; боинги 11 сентября - всего лишь первыми ласточками. Причем "ласточками" совсем не той квазиапокалиптической войны "объединенных наций" с объединенными силами собственных "отбросов", которую принято сегодня предвкушать.

Было бы большой наивностью полагать, что неконвенциональные стратегии борьбы так и останутся в монопольном ведении подпольных "варваров". Примерно такой же наивностью, как полагать само "варварство" антитезой "цивилизации", а не одной из ее постоянных внутренних возможностей. Причем возможностей... творческих: варварство как талант состоит в способности действенно проблематизировать систему правил, принятых по умолчанию. Есть все основания полагать, что этот талант придется развивать в себе не только нонконформистским группировкам, но и классическим субъектам мировой политики. Пока сложно вообразить тот синергетический эффект, который могла бы дать креативность неконвенциональных стратегий, помноженная на ресурсные возможности средней руки государств.

Спору нет, неконвенциональные стратегии являются уделом слабейшей стороны. Уделом тех, кто низко оценивает свои шансы на победу не то чтобы в "честном", но, скажем так, в техничном поединке. Неконвенциональные стратегии, как правило, некрасивы, нерыцарственны. Но нельзя отрицать: "удары ниже пояса" зачастую бывают адекватным ответом на "выкручивание рук". Изысканность "войны-дуэли", добротность системного прессинга, такт широко понятой взаимности суть привилегии благодатной эпохи "баланса сил" - от которой мы удаляемся, увы, все дальше. Причина известна и не нуждается в особых пояснениях: опережающее военно-техническое развитие США, подкрепленное проводимой ими политикой раскрепощения силы (опять же, ее освобождения от конвенциональных уз!). Таково одно из решающих обстоятельств нашей эпохи, и уже сейчас можно видеть, что оно вызывает к жизни любопытный феномен: феномен гонки вооружений нового типа.

Число государств, чувствующих себя потенциальными жертвами, враз колоссально возросло. И это отнюдь не только "морально подозрительные" режимы. Моральные аргументы факультативны. Благодаря второй иракской войне градус лицемерия в мире заметно снижен. В мире зреет понимание того, что главным фактором угрозы, фактором нездорового внимания внешней силы является - собственная слабость. Слабость - это провокация! (Думается, эта формула могла бы уже прочно войти в эзотерический компендиум американских элитных кругов.) Таким образом, интерес к "обороне" активизирован повсеместно; нигде, однако, он не питается надеждой на достижение хотя бы частичного паритета с гегемоном-десуверенизатором. Ставка новейшей гонки вооружений иная: удержаться выше того порога, который маркирует для десуверенизатора пресловутый "неприемлемый ущерб". Учитывая запланированный Соединенными Штатами военно-технический прорыв (призванный обеспечить неуязвимость атакующей стороны), удержание даже этой скромной планки требует от всех участников гонки за лидером значительного напряжения сил. Удержать ее значит удержаться в обойме международных игроков.

Многие это понимают. Не случайны прозвучавшие после (промежуточного) окончания иракской операции слова Путина о "новом стратегическом оружии". Слова прозвучали в ежегодном обращении к нации (в лице ее парламентских "представителей") и, соответственно, маркировали некоторое ответственное видение ближайшего будущего. Фактически, они и открыли для нас новый сезон игры в гонку вооружений. Судя по всему, ходы в этой игре до сих пор ищутся в плоскости "симметричных ответов": модернизация ПВО, раздумья о "военном космосе", новые поколения боевых самолетов... Стремиться к "высокому", конечно же, жизненно необходимо, но необходимо вместе с тем и честно спросить себя: а всякий ли раз нам (в смысле, всем нам, отстающим) удастся "молодеть" на "поколение" вместе с лидером? В тот момент, когда мы или кто-то еще будет вынужден со всей серьезностью дать себе отрицательный ответ, останутся только два варианта: выпасть из обоймы суверенов цивилизации - либо удержаться в ней, сделав себя немножечко варваром. Этот момент является делом времени. Делом времени, причем небольшого, является понимание того, что невозможность наносить поражающие удары с одного технологического "уровня" на другой во многом обусловлена принятыми в игре условностями. Что превосходство на лестнице "поколений" оружия не является абсолютным и, по крайней мере отчасти, нейтрализуется идеей комбинационного оружия.

Не будучи военным специалистом, воздержусь от технических примеров, ограничившись, как водится, метафорой. Но и ее достаточно. После 9.11. идея действительно обрела преимущество наглядности. Самые разные элементы нашего технического, в т.ч. социального, мира суть "детали" потенциальной диверсионной схемы - совместимые между собой благодаря одной универсальной "детали" под названием "человек". Кстати, уничтожается она или нет в ходе диверсии - вопрос в данном контексте технический. Бессмысленно делать на нем акцент. Точно так же, как бессмысленно заключать конвенции об уничтожении сетевого оружия: его конфигурация заведомо ситуативна, и его элементы могут быть опознаны лишь по факту реализации. В том числе, и организационные элементы: запчастью "живого снаряда" лишь немногие являются по призванию, зато многие могут стать по случаю. В роли носителя взрывного заряда фанатичная чеченская вдова функционально эквивалентна обколотой молдавской проститутке.

Иллюстрации комбинационного оружия, которые мы можем почерпнуть из актуальной террористической практики, уже многочисленны, но еще бедны. Бедны и в перспективе возможного развития технической мысли, которая не успела пока толком взяться за разработку темы, и в перспективе уже наличных технических возможностей, которые открывают раскрепощенному профессионализму широкий простор для продуцирования поражающих (в том числе, воображение) "комбинаций". Террористический опыт последних десятилетий является подготовительным опытом в том смысле, что он всего лишь расширяет представления об оружии в сознании тех игроков, которые оружием действительно владеют. Сегодня уже ничто не препятствует тому, чтобы эти представления были всерьез интегрированы в опыт тактического мышления генеральных штабов и стратегического мышления государственных деятелей. По меньшей мере, это было бы естественным ходом отстающих в гонке вооружений нового типа.

Попутно следует отметить, что категория комбинационного оружия является ничем иным, как способом встраивания военной теории в пресловутый "постиндустриальный уклад". Комбинационное оружие является организационным оружием в том смысле, что "ноу-хау" его поражающей силы не в технических свойствах "орудий" и даже не в мастерстве применения, а в креативности организационной схемы. В этом смысле можно надеяться, что введение темы комбинационного оружия в военные доктрины передовых государств будет с пониманием встречено "людьми воздуха".

Однако вернемся на землю. Было бы глупо отрицать, что идея расширить правила неблагоприятно складывающейся игры сама по себе тривиальна и стара, как мир. Возможность неконвенциональных стратегий, в большей или меньшей степени, всегда имелась в виду участниками борьбы. В ней нет ничего особенного: в любой системе конвенций учтена вероятность их нарушения. В чем же тогда принципиальная новизна ситуации, дающая повод, пока осторожно, говорить о новом повороте военной истории? Новизна ощутима. Возможно, именно сейчас складываются предпосылки к тому, чтобы идея перешла из области государственного бессознательного в область государственного сознания. Чтобы неконвенциональное вышло из тени конвенционального и тем самым упразднило его. Говоря коротко, комбинационное оружие может стать оружием сегодняшнего суверенитета, а не завтрашней партизанской борьбы, лишь в том случае, если оно станет оружием сдерживания. То есть оружием, о котором противник знает. Возможно, "знает" даже больше, чем есть на самом деле. Комбинационное оружие должно стать оружием устрашения, асимметричные стратегии должны обрести тактическую наглядность - только в этом случае отстающие получат шанс не проиграть гонку вооружений нового типа. Или, по меньшей мере, усложнить работу десуверенизатора, составляющего свой очередной баланс рисков.