Телететраптих Евгения Киселева по мотивам Бориса Ельцина

Рискуя показаться кому-то бестактным, начну тем не менее с неутешительной констатации, что установить осмысленное, рациональное отношение к современности - в философско-историческом, а не в актуально-злободневном толковании этого понятия - дело, пожалуй, более сложное и муторное, нежели, положим, установить такое отношение к смерти. Попробую объясниться. Некий античный мудрец сказал насчет смерти следующее: "Когда я есть, смерти нет; когда есть смерть, меня нет". С современностью эта штука не срабатывает: я вообще есть постольку, поскольку я есть в современности; но современность отнюдь не настаивает ни на том, чтобы я был, ни на том, чтобы меня не было. Поэтому для мыслящего человека нет задачи более трудной и более притягательной, чем постичь свою современность. Уж на что мыслящим человеком был Гегель, но и он перед этой задачей спасовал. "Сова Минервы (богини мудрости в римской мифологии, покровительницы ремесел и искусства - С.З.), - с оттенком резиньяции заметил он в "Философии права", - начинает свой полет лишь с наступлением сумерек". То есть примерно в тот момент, когда современность исподволь перестает быть современностью и становится несовременностью.

Перед чем спасовал сумрачный германский гений, то оказалось по плечу нашему соотечественнику. Который и перед Гегелем остался незапятнан, и проблему современности дефинитивно разрешил. Разрешил на высшем, я бы не побоялся этого слова, - поэтическом уровне. Кто не знает знаменитых строк Осипа Мандельштама: "Пора вам знать, я тоже современник, // Я человек эпохи Москвошвея, - // Смотрите, как на мне топорщится пиджак, // Как я ступать и говорить умею!" Вот и помянутый соотечественник своим творением как бы заявляет публике подобно французскому королю: современность - это я. Так кто же он, сей досточтимый россиянин? Ответ дается мне на удивление легко. Разумеется, разумеется, речь идет о Евгении Киселеве и его подвергнутом премьерному показу на НТВ телефильме в четырех частях "Президент всея Руси". И пусть воссозданная им эпоха металась на живую нитку совсем не в "Москвошвее", пусть фирменные пиджаки, в которых Киселев предстает на телеэкране пред восхищенными взорами зрителей, совсем на нем не топорщатся. Пусть. Зато как он умеет говорить и ступать! Он действительно помазанник современности. Ее душеприказчик, лит- и телезаписчик. И меня не поражает, что премьера киселевского тетраптиха состоялась в ту же неделю, в какую титульному персонажу его картины было выдано г-ном Зурабовым пенсионное удостоверение. Сцена, не спорю, умилительная, но - стильно сумеречная.

Тем паче не поражает меня то, что творение Киселева не успело еще как следует засветиться, а наши по-хорошему порывистые СМИ, особенно - покушающиеся на умственность, успели выдать ему восхитительную порцию похвал и одобрений: и режиссура фильма остроумна до "необычайности"; и "сюжет" (имеется в виду, конечно, фабула, но это не снижает весомости похвалы, ну, совершенно-таки не снижает) его "словно нанизывается на шампур (!) из метафор"; и "настроение" вместе с "историческим теплом" (!) и "некрологической интонацией" (!) в телебиографии президента в нужных дозах присутствуют; и "мужества" на пару с "мудростью" у Киселева достало, дабы воздержаться в фильме от "плевков" в затуманившийся лик недавнего прошлого; и "находки" в нем, хотя и "не бог весть какие", ненаходчивые, стало быть, находки, зато - отменно "уместные". Вот что значит, выражаясь в изысканной манере одного из героев киноленты "За двумя зайцами", - "вченость"! Честно говоря, я искренне позавидовал бескорыстному энтузиазму телекритиков и критикесс, наделенных такой пылкой фантазией и сподобленных способностью к такой выдумке, - о, безусловно, бело-красно-синей завистью. Патриотической завистью цветов государственного флага России. Возрожденной Ельциным со товарищи до потери пульса. За неимением таких даров, которые приходят только свыше, я удовольствовался скромной ролью занудливого аналитика и хладнокровного регистратора, безнадежно приверженного скучному и в чем-то даже оскорбительному для истинного творца принципу реальности: "Если на клетке слона прочтешь надпись: "Буйвол", - не верь глазам своим".

Правда, в отличие от составителя приведенного афоризма я предпочитаю все же верить своим глазам, а не верить по преимуществу - надписям, даже самым красивым. К примеру, я своими очами видел, как в каждой новой части телететраптиха Евгений Киселев появлялся под собственный вдумчивый комментарий в новом прикиде: менялись не только помянутые пиджаки, демократическую тенниску в первых кадрах фильма сменяли строгие костюмы, в которых он показывался даже рядом с коровой в последующих частях. Но как декодировать этот видеоряд: Киселев в разных одеждах, планах, в основном крупных, и ракурсах, неизменно выгодных? Расценить как примитивную страсть к переодеваниям? Как нарциссизм? Как рекламу швейной продукции спонсоров НТВ? Какую подпись ставить? Подпись может быть примерно следующей, считаю я: это метафизическое засвидетельствование астральной, т.е. звездной, многогранности и широты прометеевской натуры Киселева - он, если угодно, и мореплаватель, и плотник, и на дуде игрец, коему нет равных на отечественном ТВ. Единственное сравнение, которое является сколько-нибудь корректным по отношению к импозантной фигуре президента НТВ, - это его сравнение с фигурой "сверхлитератора", блистательно обрисованной Робертом Музилем в романе "Человек без свойств".

В сверхлитераторе австрийский писатель видит буржуазного преемника феодального князя духа: подобно тому как "князь духа неотделим от эпохи владетельных князей, сверхлитератор неотделим от эпохи сверхдредноутов и сверхунивермагов", а также от массового общества и СМИ - добавлю я от себя. Сверхлитератор "должен много путешествовать, получать аудиенции у министров, выступать с докладами, создавать у тех, кто руководит общественным мнением, впечатление, что есть некая совестливая сила, которой нельзя недооценивать: он charge d'affaires (поверенный в делах - С.З.) духа нации, когда надо продемонстрировать за границей ее гуманность; находясь дома, он принимает именитых гостей и при всем том должен думать о своем деле и делать его с ловкостью циркача, чтобы никакого напряжения никто не заметил". Всем этим Евгений Киселев невозбранно занимается сегодня.

Музиль далее поясняет, что сверхлитератор - совсем не то же самое, что литератор, который зарабатывает много денег. Он может писать или не писать, соответственно, снимать или не снимать телефильмы, но в любом случае "он сидит во всех жюри, подписывает все обращения, держит все речи на днях рождения, высказывается по поводу всех важных событий и призывается на помощь всегда, когда нужно показать, какой достигнут успех. Ибо в любой своей функции сверхлитератор никогда не представляет всю нацию, а представляет только ее передовую часть, широкую, составляющую уже чуть ли не большинство элиту, и это создает вокруг него постоянное духовное напряжение. Это, конечно, жизнь в нынешней фазе своего развития ведет к крупной промышленности духа и точно так же, наоборот, толкает промышленность к духовности, к политике, к контролированию общественной совести; оба процесса идут друг другу навстречу и на середине пути смыкаются". Сверхлитератор - довольно новый для России, по существу, еще не опознанный и не раскрытый тип, который получил особое распространение в сфере "крупной промышленности духа", массового производства, распределения и раскрутки квазиинтеллектуальных продуктов. Музилевская замечательная экспозиция данного человеческого типа есть неоценимое подспорье в анализе и постижении его российской разновидности. Евгений Киселев - одно из пластически выпуклых воплощений такового в российской виртуальной реальности.

В чем специфика результатов деловой активности сверхлитератора от ТВ, если он, подобно Киселеву, не только функционирует, но еще и продуцирует? Направление решения этого вопроса вроде бы подсказывается слоганом НТВ: "Новости - наша профессия". Слоган, безусловно, прекрасный. Но что до новостей, с ними не все обстоит так просто: "Чреду веков питает новость, // Но золотой ее пирог, // Пока преданье варит соус, // Встает нам горла поперек" (Борис Пастернак). Киселев, как и НТВ в целом, сдается, занят не столько дистрибьюцией новостей, сколько фабрикацией из них преданья, т.е. политической мифологии, и подачей мифов под соответствующим соусом, приготовленным по рецепту заказчика. В самом деле, практически все, кто писал о фильме "Президент всея Руси", были единодушны в одном: никакой новой информации он не несет. Что же, не смею опровергать. В собственном, классическом смысле слова он действительно тривиален - его содержание не выходит за рамки политического тривиума, общеизвестных элементарных сведений и мнений о Ельцине, его окружении и его времени. За рамки "творимой легенды". За рамки "молвы", если использовать термин самого Киселева. Его, фильма, новизна заключается в другом: он сообщает, хотя порой и в косвенной форме, много свежего и незатасканного о Евгении Киселеве и его соавторах, о Поколении, к которому они принадлежат и которое въехало во власть, собственность, медиа-бизнес на хребте Бориса Ельцина. Откровеннее других представителей данного Поколения об этом сказал в тетраптихе Михаил Полторанин: мы-де рассчитывали на то, что Ельцин, как бульдозер, снесет коммунистов, снимет верхний слой государственной почвы, а потом придут другие люди... Лучшие люди Поколения. Ельцин смотрел на вещи по-другому.

А потому данное произведение не может не быть многослойным, многосоставным; соус, коим оно приправлено, состоит из множества ингредиентов. Назову лишь некоторые: это биографическое повествование о Борисе Ельцине, которое, по законам жанра, должно ставить во главу угла его личную жизнь и характерный для нее стиль (Григорий Винокур, "Биография и культура": "<...> Существует, очевидно, в структуре духа некая особая область, как бы отграниченная, специфическая сфера творчества, содержание которой составляет не что иное, как личная жизнь человека"); это рассказ о ельцинской политической карьере, которая, естественно, следует другой логике, чем личная жизнь; далее, это прагматическая история формирования, утверждения и стагнации автократического режима в России, перемежающаяся с элементами изложения Zeitgeschichte, т.е. исторического генезиса современности. Поверх этих нарративов выстраивается сокровенное метавысказывание Киселева о Киселеве, который появляется в кадре ничуть не реже, чем Ельцин. Я бы остерегся рассматривать это как навязчивое выпячивание автором своей собственной персоны, за этим скрывается нечто большее, чем мелкое тщеславие. Это эффектный композиционный прием из железного инвентаря Киселева-документалиста, с помощью которого автором создается позарез нужный ему в высших творческих целях образ автора. Только чуждые указанным целям недалекие люди могут думать, что в центре композиции телететраптиха стоит его титульный персонаж: нет, композиция строится вокруг образа автора, к которому льнут прочие фигуранты фильма. Такой, знаете ли, групповой портрет участников соборной мемории и коллективного дискурса о Ельцине с Киселевым посередине на блекнущем фоне экс-президента.

Чтобы поставить условную точку в разговоре об "образе автора" в телететраптихе, помечу, что этот образ, равно как и все прочие в фильме, включая образы самого Ельцина, его сподвижников и оппонентов, насквозь мифологичен или, возможно, сплошь легендарен. (Для интересующихся поясню: миф - это легенда о повторяющемся "вечно настоящем", в основе которой не лежат некие реальные события; легенда - это миф об однократном прошлом, в основу которого положены действительные происшествия с действительно существовавшими людьми.) О сквозной мифологичности обсуждаемого телеповествования свидетельствуют уже самые первые речения в нем автора, выступающего в "образе автора": "И вдруг, я это очень хорошо помню, как-то разом по Москве пронесся слух, что новый секретарь горкома партии...", - и т.д. Слух - это миф для простецов и легенда для посвященных. Пересказывая слух, Киселев в пандан к его герою в демократической тенниске загружается, по фильму, в демократический троллейбус и делится на ходу своими все еще немеркнущими впечатлениями очевидца (в те незабываемые поры говаривали: никто не врет так, как очевидец; к Киселеву, само собой понятно, это не имеет никакого отношения): "Тогда это было все (поездки Ельцина на общественном транспорте, походы в магазины и прочее - С.З.) так необычно, а мы (!) были так наивны, восторженны, совсем не знали слова "популизм" и - главное - так хотели перемен, что как-то сразу, заочно, прониклись симпатией к новому хозяину (!) столицы". Да, и еще раз да. Где моя утраченная свежесть, буйство глаз и половодье чювств. Тут впору последовать доброму примеру Коровьева из романа Михаила Булгакова: для успокоения принять триста капель эфирной валерьянки, лечь в постель и забыться сном.

Вся прелесть ситуации в том, что здесь что ни слово, то форменный миф. Мифологичны эти самые "мы", в когорту которых зачисляет себя Киселев. Мифологично нетвердое знание бывшим штатным пропагандистом и преподавателем высшей школы КГБ значения простенького латинизма "популизм": греческий "демос" у него, видите ли, от зубов отскакивает, а латинский "популюс", как на грех, застревает. Расхожее слово "популярность", не единожды употребляемое в фильме, надо полагать, имеет другой корень, чем этот пресловутый "популизм". Словом, чистейшей воды Уайльд: Англия и Америка очень схожи, только говорят на разных языках. Мифологичны, наигранны нашенские "наивность" и "восторженность". Если "мы", т.е. то Поколение, к которому причисляет себя Киселев и которое во всех видах дефилирует перед телезрителями во время демонстрации фильма, если "мы" от чего-то всерьез и страдали, то, уж конечно, не от избытка наивности и восторженности: как показали последующие годы, прежде всего из его рядов рекрутировались самые прожженные политические карьеристы, самые наглые прихватизаторы, самые циничные PR-эксплуататоры популистских лозунгов. Один из некогда близких к Ельцину людей вспоминает, как тогдашняя PR-обслуга сочиняла задним числом знаменитую потом среди демшизы критическую речь Бориса Николаевича на Пленуме ЦК, включив в нее придуманные прямо из головы выпады против Раисы Максимовны, которую "не любили в народе". Прочитав свое выступление, "Ельцин сильно смеялся". Лично мне было не до смеха, когда я выслушал эту исповедь фальсификатора. Не затерялись дошлые умельцы из Поколения и на НТВ, что доказывает неоднозначный опыт участия этой телекомпании в президентских гонках 1996 и 2000 года. Наконец, искушенному Киселеву, видимо, невдомек, какой едкой пародией на демократичность является сама инсценировка его поездки на троллейбусе. Демократ, в сопровождении свиты операторов и охранников, - и троллейбусный плебс, безмолвные статисты, массовка, следящая с замиранием сердца за телешоу в натуре. Примерно так же, ряжеными без права голоса, выглядят в фильме друзья и знакомые Ельцина, вовлеченные в малопонятное им действо.

Из вышеизложенного, думается, достаточно очевидным образом следует то, что документализм "Президента всея Руси" - хотя и задекларированный, как валюта на таможенном контроле, но мнимый; фильм, что называется, "от гребенок до ног" тенденциозен. Симптоматично, что, говоря о скандале с задержанной людьми Барсукова коробкой с полумиллионом долларов, никем и нигде не учтенных, Киселев старательно обходит ночную пресс-конференцию Лисовского в прямом эфире НТВ, на которой плечом к плечу с ним был не кто иной, как Игорь Малашенко с намыленной шеей. Чего бы ему так горячо радеть о каких-то сомнительного происхождения деньгах? Тенденциозностью пронизан и образ Ельцина в телететраптихе. Чтобы точнее определить тенденцию, доминирующую в фильме, перефразирую известное высказывание одного умного человека: история, как правило, повторяется дважды - сперва в виде драматического поражения, а потом в виде фарсового реванша. Реванша по большей части иллюзорного, густо замешанного на бессильной злобе, реализуемого post festum, совсем не на том поле брани, на котором потерпели поражение проигравшие. По крупному счету, телекартина Евгения Киселева - это попытка медийного реванша Поколения, которое сперва было неожиданно для себя, за неимением под рукой другого, призвано Ельциным к участию в политических и государственных делах, а затем так же неожиданно отставлено, пущено в расход - за ненадобностью, никчемностью и агрессивностью. Сверхзадача этого реванша заключается во внесении в сознание многомиллионной аудитории НТВ той незамысловатой идеи, что именно представители поколения сделали Ельцина тем, кем он стал в 90-е годы, а он, опьяненный необъятной властью и другими горячителями, жутко обманул их лучшие надежды, оттолкнул и отбросил своих доброхотов - попал в наркотическую зависимость от Семьи, кремлевской камарильи и олигархической клики. Фильм сильно напоминает спиритический сеанс, на котором Киселев друг за другом вызывает как бы из загробного царства духи политических мертвецов, чьи имена некогда были притчей на устах у всех, - Полторанина, Ярошенко, Вощанова, Афанасьева, Попова, Суханова, Грачева, Коржакова, Костикова, Тарпищева и всех приравненных к ним.

Я уже упомянул о том, что телепредставление Евгения Киселева есть особого рода контаминация, неорганическое смешение жизнеописания Ельцина, попытки анализа его политической карьеры и истории автократии в постсоветской России. Подобное смешение, сдается, не идет на пользу ничему из смешиваемого в одну кучу. Банальный психологизм есльцинской биографии пробивает зияющие бреши в жесткой целерациональной логике политической карьеры. Политика - конечно, еще и игра, но все-таки не волейбол, как это явствует из вывода Киселева: "Ельцин вложился в партийную карьеру, как вкладывался когда-то в удар по мячу". Если это шутка, то всякую шутку лучше комментировать. А в историю автократии, как беззаконные кометы, вторгаются моменты, не только карьерные, но и с переходами на личность, при столкновении с которыми невольно вспоминаешь Паскаля: "Нос Клеопатры: будь он чуть покороче, весь облик Земли был бы сегодня иным". Рука Ельцина и лысина Горбачева: не покалечь Ельцин в юности руку, не награди Господь или гены Горбачева демоническим пятном на голове, облик России, согласно фильму, был бы сегодня иным.

Ущербность смеси трех нарративов под сурдинку четвертого умножается ущербностью каждого из них. Ущербен психологизм "есльцинской" биографии в исполнении Киселева. Произнося психологические банальности и несуразности о Ельцине (например: "Ельцина судьба и вправду хранила. Таких случаев в его жизни было немало", - если судьба - значит фатум, а если фатум - какие могут быть "случаи"; все предопределено), Киселев оставляет без психологического анализа эпизоды из жизни первого президента России, которые прямо-таки взыскуют психоаналитической интерпретации. Положим, это садомазохистическая по характеру история с девушкой студента Ельцина, которую он на время своей отлучки поручил опекать другу, с тем чтобы через пару месяцев выступить в качестве тамады на их скоропостижной свадьбе. Или вполне несомненные для всякого непредвзятого наблюдателя отклонения от психической нормы, понимаемой сколь угодно широко, в поведении и поступках Ельцина в последние годы: все эти зафиксированные телекамерами выпадения памяти и неузнавание на людях ближайших сотрудников, иррациональные выходки, мучительные паузы в публичных выступлениях, взрывы гнева и подозрительности, понедельничные отставки премьеров, повышенная внушаемость и т.п. К сожалению, Киселев сделал ставку в своих комментариях на всевозможные околичности по поводу симптомов, а не расстройств.

Столь же неудовлетворительным, на мой взгляд, является киселевская трактовка генезиса, утверждения и стагнации автократии в нашей стране. Как-то неловко указывать ему на то, что сегодня рассуждать о таких серьезных вещах без учета расстановки социальных сил, отношений собственности и волн ее перераспределения, распределения власти, открытых и неявных центров таковой, проходящих через структуры власти финансовых потоков и их канализации, состояния гражданского общества, а не только "улицы", живучести КПРФ и худосочности всех других партий, - это значит демонстрировать свою несостоятельность. Ленин отомстил царизму за брата, а Ельцин отомстил коммунистам за отца - с такими методологическими озарениями с нашей самоновейшей историей попросту не совладать. Простенькая иллюстрация необходимости учета финансовых потоков: демократия создавалась в России не на медные деньги, как подобает народоправству, а на американские доллары и соросовские подачки, как это свойственно третьему-четвертому эшелону вестернизируемого мира. На какие деньги создавалась автократия, доступно разъяснил Борис Березовский в своих ярких весенних интервью.

Можно было бы еще потолковать о многом: о построении фильма, о монтаже, о реализации метафор (жующий Черномырдин, который "съел" Гайдара, - в этом что-то есть, хотя чего-то и нет), об использовании музыки в телететраптихе и прочем. Но по недостатку места скажу напоследок об одном. О жалостных словах Ельцина. О прощении, которого он попросил (у кого?), уходя досрочно с поста президента. Повинную голову в России не рубят. А что касается жалостных слов... Это ведь слова из политического текста, изготовленного спичрайтерами не как-нибудь, а по строгим правилам искусства. А искусство требует при прощании пускать слезу, включать в прощальную речь, читаемую по бумажке, мелодраматический фрагмент, сентиментальное отступление. "Исходя из основного положения, что ни одна фраза художественного произведения не может быть сама по себе простым "отражением" личных чувств автора, а всегда есть построение и игра, - мы не можем и не имеем никакого права видеть в подобном отрывке что-либо другое, кроме определенного художественного приема" (Борис Эйхенбаум, "Как сделана "Шинель" Гоголя"). Надо только заменить прилагательное "художественный" на "политический", и с жалобными словами все немедленно разъясняется.