У семи нянек - дитя без глазу. Уже слепое, снова не чуящее под собою страны, российское общество рискует потерять еще и слух, ибо оглушительное верещание разноголосых СМИ столь же навязчиво, сколь и бессодержательно. В сумерках осознания происходящего мы, как в древней притче, пытаемся на ощупь понять, "что такое слон", и до хрипоты спорим, защищая свое понимание.

Собственно, этот почти наркотический сон "о чем-то большем" может окончиться двумя способами. Или смертью по непонятной причине, или пробуждением благодаря остаткам инстинкта самосохранения. А вместо разговора о главном и важном, газетные полосы и экранное время заполнены светской суетой и обсуждением типично местечковых баек "столичной элиты". Разговором о красивых идеях на фоне прогнивших труб... Попробуем поговорить о природе тех процессов и явлений, которые на своей поверхности несут всю эту шелуху и пену, складывающуюся в красивые и загадочные узоры модных теорий и объяснений.

К вопросу об общественной самоорганизации

Лучшей формулировкой основной российской беды является известная формула Жванецкого: "Мы отвернемся, государство у нас ворует, оно отвернется, мы у него откручиваем, отвинчиваем, откатываем..." Западному обществу, на которое нам стало привычно равняться, немыслимо противопоставление себя и власти. Оно видит чиновников наемными работниками, призванными координировать деятельность людей для общего блага. Нам же по-прежнему столь же непривычно считать "народом" тех, кто, окружившись кремлевской стеной, охраной и армией пропагандистов, "правит". Мы - разные. Мы - соперничаем и конкурируем.

Эта проблема, казалось, нашла свое решение после Октябрьской революции. Рекрутирование в аппарат власти людей из социальных низов сняло проблему ее инородности. Межсословные границы остались препятствием для политического равноправия, но к лестнице карьерной перспективы было допущено "большинство". Довольно долгое время это снимало основу социального протеста, и именно потому страх репрессий так и не вышел за рамки социально пораженных общественных групп. Все выглядело как "расплата" - "вы угнетали нас, мы восстанавливаем справедливость". Уже потом стала ясна вся пагубность и ложность такой предпосылки - но она была исторична и органична для той фазы общественного развития.

Начавшийся после войны рост общественного самосознания, появление "победителей" - тех, кто не кланялся минам и снарядам и притом выжил, тех, кто получил моральное право требовать расширения своих прав, - выявили нежизнеспособность этой конструкции, поставили советской системе неразрешимые задачи. "Шестидесятничество" - это движение вопреки рамкам, которые не успевали меняться. Бюрократическая машина, вынужденная решать вопросы глобального противостояния, так и не смогла измениться, впитать в себя новое и окончательно превратилась в "корпорацию-власть". Вновь появились "мы" и "они", появилась основа для торга за ресурсы и привилегии, моральная ткань советской системы начала расползаться.

Деградация всякой самоорганизующейся системы первым делом проходит через фазу автономизации своих элементов. Мы уже успели испугаться удельной раздробленности и росту регионального сепаратизма, однако по-прежнему закрываем глаза на намного более страшное размежевание - первичное, кстати, и к упомянутой центробежности. Этим размежеванием стало воссоздание жестких границ между хозяйственно-социальными группами, получающими доход с разного рода рент (доступа к ресурсам, рычагам власти, источникам кредита). Еще в советское время лучшие умы (к примеру, ак. Яременко) пытались разрушить иллюзию блага отраслевого сепаратизма, обратить внимание на тщетность и опасность упования на самостоятельную активность этих скорее административно-политических, а не экономических образований. Казалось, что, превратив министерства в корпорации, мы решим вопрос искусственного формирования экономических субъектов. Однако мы получили только "большой хапок" всего мало-мальски выгодного и защиту любой ценой этого утащенного в нору куска.

Сейчас, вырвавшись на свободу, межклановая конфронтация и ведомственный сепаратизм является большей угрозой для безопасности России, чем весь мировой терроризм. Именно защита привилегий, права монопольно получать выгоду с трубы, генератора или права подписи, - ныне причина и основание всякой активности. Уже нет смысла прикрывать происходящее вокруг центральной власти фиговым листком термина "лоббизм", идет настоящая война, полем боя которой является страна.

В 80-90-х истинные интересы богатых отраслей, амбиции желающих выйти из "тени" торговцев и предпринимателей, стали финансово-ресурсной подпиткой для ажиотажа квазиполитической полемики. Недолгое единение "сильных" и "слабых", влиятельных и карьерно неперспективных ранее групп, происходило для первых как осознанное использование шумихи для усиления влияния, а для вторых - как попытка реабилитации и захвата недостающих привилегий. Страна распалась на тех, кто имел "интересы" и "идеи", первое стало ангажировать второе, причем ничуть не смущаясь почти полным сущностным антагонизмом. За всеми странностями финансовой поддержки политтусовки стояли вполне прагматичные задачи.

Не видя всю закулисную интригу, пытаясь разобрать, что и зачем ему предлагается, российское общество полностью дезориентировалось. Вне поля единого языка, целей и ценностей, внятно артикулированных угроз и задач, оно потеряло всякий смысл и к практическому единению. Борьба за контроль над ресурсами стала подлинно народной забавой - на уровне "своего", малого, частного. Политическая свобода обрела свое понимание, прежде всего, в "свободе кармана" - праве не отдавать государству налоги, не обобществлять свой труд. То, за что борется сейчас НТВ и прочая "свободная пресса", - это вовсе не свобода слова, это продолжение права эксплуатировать миф о "лживом и преступном государстве", которому отдавать свое кровное "западло". Не о политической свободе идет речь, а о независимости от всех.

Чем же отвечает "народ" на эту суету своих "хозяев" и "защитников"? Тем же. Из всех форм общественной самоорганизации в условиях, когда созданы все препятствия для развития реального самоуправления, когда все ресурсы перераспределяются через "верх", он регрессирует в привычное древнее. Русское общество оказалось заложником кланово-патернальной модели, попросту говоря - бандитизма. В гражданскую войну появились "народные армии", которые не стеснялись прямого разбоя, устанавливая "справедливый порядок". Сейчас - массовая система "крыш".

"Оптимизация налогов" - как национальный спорт. Фирмы "своих", контактирующие со "своими", не испытывающие ни малейшего угрызения совести в случае, если появляется возможность "кинуть лоха", - это что, имеет хоть какое-то отношение к капитализму? Это не в большей степени "рынок", чем вольный промысел "свободолюбивых чеченцев". Чечня - это наше страшное зеркало. Кривое, но не слишком искажающее суть.

Реальной идейной основой нашей жизни стало вовсе не развитие, а деградация политического самосознания. На первый план вышла криминальная психология, взросшая на питательной среде ГУЛАГа (вспомним "Один день Ивана Денисовича" - чем не пособие по современному российскому бизнесу). Она откормилась в теневом секторе "советской торговли" и решительно захватила поле принципов и правил общественных и бизнес-коммуникаций. Центр этой психологии - непризнание прав у "чужих" и "слабых", оправдание жизни за счет "лохов", помыкание "опущенными" и жестокое подчинение "сильным". Всякий раз, когда нас в очередной раз призовут не согласиться с общественным выбором, оправдать действия "более прогрессивного", но не желающего считаться с другими, стоит помнить, что нет таких идей, которые в поле криминальной психологии не стали бы инструментами преступления.

Многие нации проходили через фазы жестокого размежевания. Но только в России неприятие идей становится основанием для неприятия факта существования самих противников. Нигде борьба за торжество одних принципов жизни не проводится с циничным подтекстом "проблемы тех, кто так жить не может, - их личные трудности".

И что мы об этом думаем?

А ничего. Думать наше общество привыкло полуфабрикатами, купленными в привычном телесупермаркете. Мы строим "партии", обсуждаем шарлатана Явлинского, удивляемся причинам приморской трагедии, защищаем Бородина, строим планы о грядущей кадровой революции. Журналисты НТВ гордо идут на плаху или отстреливаются, а злобная власть на них нападает.

Суета и томление духа.

Информационное пространство России - это такое же поле боя, на котором мародерствуют такие же банды. Они захватывают мнения своей аудитории и вбивают в нее штампы и иллюзии, наиболее выгодные для решения той или иной стратегической задачи. Идет борьба за право монопольной интерпретации истории и настоящего. Противники не просто осуждаются - они выдавливаются за поле конструируемой реальности, облекаются в образ "врага", уничтожение которого - вопрос выживания. Их идеи и лозунги не критикуются - они просто не существуют в поле того языка, который навязывают своим потребителям "правые", "левые" и прочие эфемерные и виртуальные идеологии.

Реальность же никого не волнует. В стране начался новый масштабный этап "черного передела", идет жестокая война за деньги и власть, регионы и отрасли меняют хозяев и покровителей - в такой ситуации вполне очевидно, зачем нам нужно обсуждать всякую чепуху. Масштабная дымовая завеса - вот смысл всех "больных" тем последнего полугода.

Общество нуждается в СМИ, чтобы перестать видеть "своей страной" свой огород, цех или офис, но сталкивается с тем, что таких "стран" - несколько. Одни живут в стране "надвигающегося авторитаризма", другие - в "России, обретающей державность и силу", третьи - в одной из мировых провинций. Все это одинаково ложно и абсурдно, и именно потому в это требуется верить, а не понимать. Никто не берет на себя труд детального описания происходящего, оценки, что есть, что утеряно, а что найдено. Никто не берет на себя ответственность предложить и реализовать лучший вариант решения той или иной проблемы. Всем нужна власть, чтобы влиять, а не чтобы выполнить свой общественный долг. И когда во власти появляются люди, ориентированные на это, они выглядят чужаками, которых надо травить всей привычной яростью стадного инстинкта.

Разноязыкость поразила русское общество. Нет словарей и переводчиков; "реформы", "власть", "народ" - все это означает разное и вызывает разное отношение. Россия Солженицына и Чубайса, Гусинского и Путина - неужели это одна страна?

Кто же мы - Третий Рим, бросающий вызов, покоряющий пространство, дарящий миру открытия, победы и чудеса? Или мы - Второй Вавилон, наказанный за гордыню устремления "достичь неба", рассоренный, разобщенный, мир непонимания ближнего? Суждено ли нам обрести "свое" общее, а не защищать "свое" частное? Излечим ли свои вековые болезни, или станем экспонатом для анатомического театра Истории? Вот что важно понять, а не то, съест или не съест "власть" "свободную прессу"...