Не так давно в Русском Журнале была опубликована статья американского политолога Омара Г. Энкарнасьона, переведенная из достаточно статусного нью-йоркского World Policy Journal. Статья посвящена теме взаимоотношений демократии и гражданского общества. Основная идея статьи проста: г-н Энкарнасьон указывает, что понятия гражданского общества и демократии, которые часто рассматриваются почти как синонимы, в действительности вовсе не тождественны и могут прямо противостоять друг другу. Более того, поддержка гражданского общества, как он считает, часто идет во вред "промоушену демократии", который является главной идеологической задачей Запада. В этом состоит теоретический посыл статьи, но из него следует очень ясный практический вывод: западным правительственным и неправительственным фондам не следует увлекаться поддержкой "гражданского общества" в незападных странах, в том числе и в России, так как это может помешать главной задаче - насаждению демократии.

И довольно высокий статус журнала, и тон статьи, и заявленная в нем претензия явно указывают на то, что выставленная точка зрения вовсе не случайна. Видимо, она выражает определенную значимую для западной и, в частности, американской элиты тенденцию, которая со временем может возобладать. Доводя эту тенденцию до предельного выражения, можно обозначить ее лозунгом: "В незападных странах, и прежде всего в России, должна быть демократия, но демократия без гражданского общества".

Что это значит вообще, и что это значит для нас? О чем идет речь? Для Энкарнасьона "гражданское общество" - это сфера "иерархически организованных институтов (от церквей до частных ассоциаций)"; с другой стороны, "это понятие, по крайней мере с конца XVIII столетия, используется для обозначения так называемого добровольческого сектора, или сферы самостоятельно созданной и собственными силами поддерживаемой общественной организованности, существующей вне государства и рыночных отношений. В соответствии с наиболее традиционным определением, считается, что гражданское общество охватывает обширный и разнородный мир организаций, созданных частными индивидами для отстаивания своих интересов и ценностей. Этот мир включает в себя свободно созданные низовые организации граждан, такие, например, как ассоциации людей, проживающих по соседству, так же как и иерархически организованные группы типа общенациональных союзов и этнических ассоциаций".

При этом Энкарнасьон ссылается на выдающегося французского мыслителя Алексиса де Токвиля и его работу "Демократия в Америке". Действительно, в этой работе, как и в более известной у нас книге "Старый порядок и революция", Токвиль рассматривает гражданское общество в упомянутом смысле и всячески подчеркивает его позитивное значение. Он противопоставляет его, с одной стороны, абсолютной власти государственной машины нового послереволюционного типа (выражением которой тогда была империя Наполеона), а с другой стороны - массовому обществу разобщенных индивидов, где "деньги стали мерой достоинства всех людей и одновременно обрели необычайную мобильность"¹. Гражданское общество противостоит двум опасностям: с одной стороны, безудержному индивидуализму, а с другой стороны - деспотизму.

Гражданское общество в этом смысле - это та общественная ткань (религиозная, семейная, корпоративная и т.д.), которая связывает разобщенных членов, делает их причастными общему делу. После-токвилевское понятие о "гражданском обществе" соотносимо поэтому с более древним понятием о "гражданине". Ведь в соответствии традицией, идущей из Рима и связанной с римским правом, гражданин - это прежде всего persona, субъект частного права, имеющий все права собственности, способный вступать в законные брачные отношения и в различные союзы. Предпосылкой всех этих прав и возможностей является то, что гражданин является полноценным членом общества (civitas), его участником. Если человек чужой в этом обществе (например, раб), ни отношения собственности, ни брачные отношения, ни членство в союзах не являются для него полноценными и правосообразными. Он - не субъект права в полном смысле слова, и те отношения, которые связывают гражданское общество (отношения собственности, членства и брачные отношения), не имеют для него необходимой прочности.

В этом, более широком, смысле идея "гражданского общества" тесно связана с понятием правового государства и является величайшим наследием европейской цивилизации. Эта идея действительно никак напрямую не связана с идеей демократии. Более того, можно сказать даже обратное. В России вершины своего развития гражданское общество и правовое государство достигло при монархическом правлении последних царей из династии Романовых (в особенности Александра II, Александра III и Николая II). Именно в этот период как общественные связи, так и правовое обеспечение собственности, браков, частных союзов √ то, что составляет основу гражданского общества, - были реализованы лучше всего. Причем установка на развитие такого "правового самодержавия", поддерживающего гражданское общество, была совершенно сознательной у правителей Империи, начиная по крайней мере с Павла I и Александра I. После революции, с наступлением демократического правления, и правовое государство, и гражданское общество были разрушены почти до основания. Демократия уничтожила гражданское общество и правовое государство. (Этот пример лишний раз показывает и то, что понятия демократии и правового государства тоже вовсе не совпадают.)

Поэтому с теоретическим тезисом американского политолога о несовпадении понятий гражданского общества и демократии остается только согласиться. Но нужно ли согласиться с выводом, что ради демократии следует отказаться от задачи восстановления гражданского общества? В этом ведь пафос статьи.

Прежде чем нам с этим соглашаться, следует подумать, ради чего нам предлагают жертвовать гражданским обществом.

Ответ: ради демократии. Это понятно. Но что это значит? Ведь нет сейчас слова более неопределенного и, не побоюсь этого сказать, более бессмысленного, чем "демократия". Это слово стало сегодня своего рода идолом, объектом политического культа. Но при этом оно лишилось какого-либо точного значения. Можно сказать, что XX век представлял собой эпоху постепенного обессмысливания слова "демократия".

Ведь едва ли кто-нибудь из серьезных специалистов будет утверждать, что демократия - это общество, в котором "правит народ". Совершенно не случайно, что наиболее серьезные попытки построить после войны концептуальное обоснование для современной демократии (например, у Хабермаса и Поппера) стараются обходиться вообще без ссылок на представление о народном суверенитете.

Дело в том, что еще в начале века были подвергнуты очень серьезной критике представления о классической либеральной представительской демократии, при которой считается, что народ властвует через своих представителей, парламенты, выборы и так далее. Тогда с различных точек зрения (не только марксистских) было убедительно показано, что через выборы, парламенты и газеты народ не правит. Возникает медиакратия, олигархия, бюрократия - все что угодно, но только не демократия. Попыткой провести демократический принцип радикально - минуя либеральную процедуру - был коммунизм в России и национал-социализм в Германии. Народ (понятый как "рабочий класс" в СССР и как "нация" в Германии) должен был, по замыслу, править напрямую, через партию и вождей. Оба эти демократических эксперимента потрясли мир, их предали проклятью и попытались забыть. После них, однако, к классическому пониманию демократии как государству народного суверенитета уже старались не возвращаться. С тех пор уже 50 лет продолжается глубокий понятийный и идеологический кризис. Идея демократии повисла в воздухе. Существует довольно много философских и политологических попыток построить "современное понятие демократии", но, во-первых, они не согласуются друг с другом, а во-вторых, по большей части слишком сложны и далеки от понимания обычного гражданина.

И вот ради этой самой не-понятно-что-значащей идеи нам предлагают отказаться от великой задачи восстановления правового гражданского общества в России. Что это значит для нашей страны конкретно?

Как я уже отметил в основе гражданского общества лежит принцип участия граждан в общественной жизни, участия, которое порождает различного рода связи - религиозные, семейные, корпоративные и так далее. Удивительным образом именно эта проблема участия стояла в центре недавней дискуссии главнейших, самых раскрученных наших "аналитиков", которая прошла 26 декабря в Высшей школе экономики и материалы которой опубликованы в Независимой газете от 14 февраля этого года.

Мысль об участии (точнее, не-участии) народа в общественной и политической жизни звучала там в очень многих выступлениях, но наиболее четкого выражения она достигла в речи Александра Ослона (президента фонда "Общественное мнение"), сравнившего современную политическую и общественную жизнь с театром, в котором на сцене находится немногочисленная элита и президент, а народ пребывает в роли пассивного зрителя. Этот образ потом был поддержан и другими выступавшими (в том числе, Глебом Павловским) - видимо, потому, что он во многом отражает суть дела.

Причем от себя добавлю - не только в политике, но и в обществе. Народ был превращен в постороннего наблюдателя, зрителя. Он наблюдал по телевизору политический процесс, смотрел, как нация вымирала, а армию уничтожали, образование и промышленность разваливались. При этом он смотрел на это все как бы со стороны - как зритель, а не как участник.

И образ театра еще слишком слаб. В театре зритель все-таки переживает соприсутствие с действующими персонажами, своим настроением сильно влияет на характер представления. У нас речь идет скорее об общественном телевидении, в котором зритель отделен от действующих персонажей непроницаемым экраном.

Что же означает это не-участие людей в общем, в том числе политическом, деле? Только то, что у нас создано общество не-граждан - полная противоположность гражданскому обществу.

И этот порядок нам предлагают закрепить. Ради того, чтобы построить "демократию". Что это будет за демократия? Что за правление народа, который полностью вытеснен в позицию зрителя и к тому же не связан внутренне никакими гражданскими связями? Надо думать, что это будет как раз то, о чем писал Токвиль: "Люди в этих обществах, не связанные более друг с другом ни кастовыми, ни классовыми, ни корпоративными, ни семейными узами, слишком склонны к занятию лишь своими личными интересами, они всегда заняты лишь самими собой и замкнуты в узком индивидуализме, удушающем любую общественную добродетель. Деспотизм не только не борется с данной тенденцией - он делает ее неукротимой, поскольку лишает граждан общих стремлений, любых взаимных потребностей, всякой необходимости взаимопонимания, всякой возможности совместного действия; он, так сказать, замуровывает людей в их частной жизни. Они и так уже стремились к разобщенности - деспотизм окончательно их изолирует; они и так уже охладели друг к другу - он их превращает в лед"².

Так демократия становится тиранией. Но теперь это будет уже абсолютная, не преодолимая человеческими усилиями электронная, медиакратическая тирания. Общество тотального контроля.

Хотим ли мы этого? Или все же следует попытаться восстановить государство участия, с правом и законом, с нашей властью, с которой мы можем находиться в личных отношениях, ощущать себя подвластными ей гражданами, - гражданское общество, хотя, возможно, и без "демократии".

Примечания:

¹ Алексис де Токвиль. Старый порядок и революция. √ М.: Московский философский фонд, 1997. - С.8.

² Там же. С.7-8.