А кто на самом деле "начальник над языком"? Кто имеет моральное право издавать юридические документы, его нормирующие? Многое зависит от социолингвистического статуса языка. Если язык развивается в рамках одного государства, то, возможно, такое право присуще законной государственной власти или специально уполномоченным ею институциям. С тех пор как действия по введении единомыслия в России приостановлены, на все темы позволено думать что угодно. Вспомнив, что русский литературный язык в XIX веке заведомо сложился, педант, считающий свое правовое сознание незамутненным, может задаться вопросом, кто же олицетворяет (и олицетворял на протяжении только что прошедшего века) ту власть, которая вправе заниматься нормализацией уже сложившегося общенародного достояния. В начале XX века - государь. А потом - сложнее. Если закрыть глаза на события крещенской ночи 1918 года, когда единственный раз в русской истории была нарушена правопреемственность всех институтов власти, то, например, Совет Народных Комиссаров или Президент Российской Федерации.

Если же к деталям событий 1917-1918 годов относиться более внимательно, ответ может быть иным, а именно: никто, впредь до созыва Учредительного собрания.

За многовековую историю России нелегитимных узурпаторов было немало, но на правовые основы государственности они не посягали. Большевики, захватив власть в 1917 году, не испытывали ни малейших сомнений в собственной нелегитимности, они твердо рассчитывали на узаконение советской власти Учредительным собранием, и именно поэтому лишь на период до его созыва провозгласили действие знаменитых Первых Декретов (о мире, о земле и т.п.). Однако шансов на то, что ожидания сбудутся, не оказалось, и 6 (19) января 1918 года (на следующий день после прекращения действия помянутых декретов) штыками "уставшего караула" законная (и накануне признававшаяся таковой большевиками) власть была свергнута окончательно. Современные российские историки в большинстве своем не заостряют внимания на проблемах законности, а юристы делают вид, что не подозревают о существовании этой правовой коллизии и многочисленных ее импликациях. Например, в правовом отношении вроде бы оказывается неуязвимой точка зрения, согласно которой на территории нашей страны Конституция США и распоряжения последнего короля Бурунди Мвамбуци IV юридически равноправны с указами Президиума Верховного Совета СССР или Президента России - а именно: ни те, ни другие законной силы не имеют.

Чтобы изложенное не казалось полным абсурдом, процитирую историка А[ндрея]. Б.Зубова: "никто законно [курсив автора] не отменял ст. 108 Уложения об уголовных преступлениях Российской империи "О вооруженном мятеже с целью свержения законной власти" и закона, принятого в июле 1919 года особым совещанием Правительствующего Сената "Об уголовной ответственности участников установления советской власти и лиц, содействовавших ее распространению и упрочению". С точки зрения российского права Ленин, Сталин, Ежов, Берия, Молотов и все иные руководители советского государства - тяжкие государственные преступники" ["Чему наследует современная Россия?", НГ, 14 сентября 2000]. Вообще говоря, "содействие упрочению советской власти" продолжалось если не до декабря, то до октября 1993 года, и список "содействовавших" достаточно длинен.

Разумеется, при таком подходе не имеют силы любые распоряжения Совнаркома, его правопреемников и разнообразных "дочерних" учреждений советской власти, к каковым из упоминаемых в моем тексте относился Минвуз СССР. Другое дело АН СССР и РАН - они обладают правопреемством по отношению дореволюционной академии (правда, устав Академии 1927 г. и многие принятые в соответствии с ним акты сомнительны). Вопрос с Наркомпросом сложнее¹, во всяком случае, его декрет от 23 декабря 1917 года даже и с таких "последовательно антисоветских" позиций может оказаться отчасти законным, потому, например, что принят он был в развитие майского (1917) циркуляра Министерства народного просвещения, а все еще существовавшее в момент принятия декрета Министерство декрета не дезавуировало.

Примечания:

¹ Наркомпрос создавался большевистским правительством не в замену Министерства народного просвещения, а параллельно ему; тут надо разбираться, признавало ли Министерство Наркомат, и если да, то имело ли на то хоть какие-то юридические основания. Все это с формальной точки зрения любопытно, но разбираться в этом, не имея юридического образования, я не дерзаю, да и склонности не имею.