"Новое литературное обозрение", ## 37 (3/1999) - 38 (4/1999)

"Новое литературное обозрение" активно занято поиском новой актуальности. Задача, стоящая перед редакцией - не из легких: необходимо, не потеряв идентичности, оставшись все тем же "НЛО", каким-то образом не только отдать дань интеллектуальной моде, но и, что важнее, вписаться в пространство востребованности. А последняя носит сегодня весьма определенный характер.

Было бы нелепо ждать от НЛО публикаций, посвященных непосредственно проблемам гуманитарных технологий. Журнал остается верен себе и своей историко-культурной направленности, стараясь следовать, однако, новейшим веяниям, а известный академизм, всегда присущий НЛО, становится в результате гарантией беспристрастности и тонкости выкладок.

Особенно примечателен в этом отношении 38-й номер журнала. Названия первых двух рубрик говорят сами за себя - "Репрезентация власти" и уже традиционная для "НЛО" "Идеология литературы". Первая открывается публикацией фрагмента эссе немецкого социолога, теоретика тотального государства Карла Шмитта, которая в данном контексте позиционируется как программная. Противопоставление католицизма как формы мышления экономическому как форме мышления, или, иными словами, репрезентативного тому, что по сути абсолютно чуждо самой идее репрезентативного, составляет основную - для данной подборки - мысль этого фрагмента. Так, например, в гербе СССР серп и молот, объективно выражающие состояние техники, явно не соответствующее миру индустриального пролетариата, тем не менее дают эпохе экономического то, чего ей по определению недостает, "нечто гуманное, а именно язык".

Этот язык - объективно наивный, легко поддающийся деконструкции - стоит в центре следующих материалов раздела. Поставленный на службу репрезентации власти, он приобретает некоторые специфические черты, прекращая быть только языком литературы. Точнее, литература становится инструментом, с помощью которого конструируются социальные мифы, расставляются необходимые акценты и производятся операции с национальными символами, такими, например, как Иван Сусанин и Петр Первый (эссе Виктора Живова "Иван Сусанин и Петр Великий, О константах и переменных в составе исторических персонажей").

Для "НЛО" такой подход и даже сама тема - нечто новое. Однако раскрытие темы происходит на знакомом уровне. Версии прочтений символов зависят от точек приложения двух сил - собственно биографического нарратива как материала и актуальной парадигмы как конструирующей воли. Весьма любопытен разбор болезненно знаменитой парадигмы графа Уварова в скрещении с образом Петра Великого, до и после Уварова нет-нет да и поворачивающегося "неудобными" сторонами, от бритья бород боярам (антинародный Петр славянофилов) до инициации церковного раскола (Петр-антихрист старообрядцев).

Близко по духу к этому материалу и следующее эссе, также посвященное проблемам создания национальных символов. Тема его - "Сакрализация как прием", а подзаголовок в целом уместно смотрелся бы в специализированном издании для имиджмейкеров: "Ресурсы убедительности и влиятельности имперского дискурса в России XVIII века". Речь идет в принципе о том же - о репрезентации власти - но теперь в более частном аспекте. Наиболее любопытным, хотя и далеко небесспорным, является раздел, в котором речь идет о сакрализации применительно к российским императрицам, то есть к фигурам, такому приему в патриархальном обществе поддающимся с большим трудом. Весьма важный для развития данной темы вывод автора состоит в констатации разделения после XIX века двух дискурсов: властного, отныне работающего по вполне определенным моделям и локализованного во вполне определенном пространстве, и собственно литературного. Однако при этом нельзя забывать, что оба эти дискурса выходят из одного корня.

Если в двух предыдущих эссе речь шла о манипуляциях с символами и о способности исторических героев удерживать власть над своим биографическим нарративом много лет спустя после смерти собственно человека, то следующее дает пример иного подхода к проблеме. Речь в нем идет исключительно о создании образа конкретной личности с конкретными прагматическими целями. Исторический материал эссе "Николай II и популяризация его образа в 1913 году" весьма любопытен и в известном смысле даже скандален, поскольку 1913 год сам по себе является не только точкой преткновения для самых разных идеологий, но и поводом для всевозможных спекуляций. Способы "создания имиджа царя", рассматриваемые в эссе, уже не только литературные, и даже более того, сугубо литературные приемы оцениваются как наименее эффективные, по крайней мере - не главные. Нельзя забывать, что к этому времени относится появление первых кинохроник, и хотя массовость их распространения несравнима с телевидением, ими сфера действия "имиджмейкеров" не ограничивалась - впервые в истории в ход был пущен весь арсенал доступных носителей, от монет до почтовых марок и фотографий.

Характерное для "НЛО" завершение темы - совсем небольшая публикация, адресованная Сталину спецзаписка ОГПУ "Об откликах писателей на помощь, оказанную правительством сыну писателя Салтыкова-Щедрина". Здесь речь уже идет о другой стороне проблемы, об обратной связи, об общественной реакции на те или иные действия, направленные на все ту же репрезентацию власти, а в роли центра исследования общественного мнения выступает секретный отдел ОГПУ. В этой публикации есть, конечно, мрачноватая ирония, собственно, самим фактом этой публикации проблеме "репрезентация власти" выносится определенная оценка, однако кажется, что менее интересной она от этого не становится, скорее наоборот.

Любопытно проследить связь передовой подборки 37-го с главной темой 38-го номера. Хотя она и не относится напрямую к теме репрезентации власти, в ней также идет речь о создании некоей социальной целостности, но на этот раз целостности более крупной и в то же время гораздо менее поддающейся определению - о создании маргинальной интеллигенции. По сути дела, здесь говорится не о тех личностях, чьи образы создавались с помощью описанных в следующем выпуске средств, а скорее о тех, кто создавал эти образы, и, что важнее, о том, как и при каких условиях эта целостность начала себя таковой осознавать.

Две статьи номера, "Высокое Просвещение и литературные низы в предреволюционной Франции" принстонского историка культуры Роберта Дарнтона и "Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции" Виктора Живова перекликаются уже на уровне заглавий, и это не случайно. Быть может, стремление разрубить гордиев узел одного из излюбленных русских вопросов - о том, что такое интеллигенция - утверждением, что никакой интеллигенции как социального конструкта после шестидесятников не существовало, выглядит спорно, однако проблема "литературных низов" эпохи Просвещения, по мнению Дарнтона составивших впоследствии истинную основу якобинской революционности, в полной мере соответствует проблеме возникновения феномена "шестидесятников". Помещенная в тот же раздел статья "Вопросы о пространстве маргинальности" кажется попыткой подвести под сказанным некий теоретизирующий итог, однако взгляд на проблему выглядит несколько схематично и грешит неизбежными для схемы упрощениями.

В принципе подобные темы - а что касается 38-го номера, то и рынок соответствующих услуг в России - хотя уже и не экзотика, все же пока не стал чем-то обыденным, до сих пор принимая в массовом сознании либо явно демонические, либо криминальные черты, свидетельством чему служит хотя бы недавний бестселлер В. Пелевина "Generation П". Но тот факт, что такой журнал, как "НЛО", рассчитанный исключительно на высокообразованную публику, активно разрабатывает эту тему - по меньшей мере яркий знак сегодняшнего дня.