Судьба школьного курса литературы находится сегодня в критическом положении. Помимо общих причин развала школьного образования, который начался еще задолго до конца советской власти, а в последние 15 лет разрастается как снежный ком, у кризиса представлений о курсе словесности есть и вполне объективные причины. Будучи в советские годы одним из наиболее политизированных, а тем самым и извращенных предметов, именно курс литературы (вместе с курсами истории) потребовал изменения программ, учебников, самих подходов к преподаванию. Ни того, ни другого, ни третьего в полной мере возникнуть не смогло - положительный опыт нескольких школ и учителей, где были найдены эти новые решения, пока что едва ли мог оказать влияние на ситуацию в целом.

Все последние годы на смену относительной свободе в выборе предметов и учебных пособий, методик и планов, пропорций распределения времени между дисциплинами и вариативности в конкретном наполнении курса - приходит обратно все более и более жесткий и малопривлекательный (это самое мягкое слово из приходящих на ум) учебный план, где ОБЖ и граждановедение занимают все большее, а литературе и русскому языку отводится все более жалкое место.

В только что опубликованном Учительской газетой проекте распределения учебных часов между дисциплинами литературе уже отводится с 5-го по 10-й класс всего 2 часа в неделю. Одновременно обсуждается вопрос об изъятии сочинения из списка выпускных экзаменов и замене его диктантом или изложением.

Конечно, если вспомнить количество безобразных учебников и число случаев, когда школьное преподавание привило устойчивое омерзение к литературным текстам, то сокращение такого преподавания можно, казалось бы, только приветствовать. Однако почему-то все эти аргументы не действуют при определении удельного веса в учебном плане москвоведения или других вполне традиционных дисциплин, на которые также иногда возникает аллергия.

Я попробую здесь сформулировать несколько положений о назначении курса литературы в школе - более того, именно такого курса, который, несмотря на все извращения под воздействием советской системы, все еще в той или иной мере сохраняется в российских школах.

Помимо чисто информационной функции, которую курс литературы выполняет вместе с другими дисциплинами, формирующими в той или иной степени представление о разных сторонах человеческой жизнедеятельности (от физики и математики до ботаники и географии), школьная литература может и должна выполнять функцию "социальную".

Во-первых, "грамотный" читатель, которого должна бы в идеале "готовить" школа, должен уметь понимать язык каждого произведения и каждого автора как язык до определенной степени "чужой". Внимательное и вдумчивое отношение к такому "чужому" языку должно способствовать толерантности и умению понять и собеседника, и оппонента.

Во-вторых, именно относительно единый набор произведений школьной программы (под единством я вовсе не имею в виду тупое безвариативное единообразие) создает в нашем обществе некоторый универсальный "язык" - язык, на котором люди разных поколений, разного жизненного опыта и различных вкусов могут общаться, понимая друг друга. Единицами языка, на котором мы говорим, думаем, пишем, являются не только слова в их обычном понимании и устойчивые лексические обороты, но образы и идеи стихотворений Пушкина и Лермонтова, романов Достоевского и Толстого - в не меньшей степени. Но для того чтобы они становились единицами общего языка нас и наших детей и наших внуков, необходим "правильный" исторический курс русской литературы. В противоположном случае на роль общего языка смогут претендовать лишь фразы из рекламных роликов про крылышки прокладок и дыхание после мятной таблетки. Для того чтобы действительно "дышалось легче", необходимо в 7-8 лет читать сказки Пушкина, а в 10-12 - "Героя нашего времени", а к 16 годам одолевать "Войну и мир".

Это мне представляется единственным путем формирования "общего языка", который строился бы не исключительно на нескольких матерных корнях, перемежаемых словами "чисто конкретно", а на еще не до конца растерянном общенациональном культурном запасе. В противоположном случае мы не только лишим последующие поколения возможности воспринимать как факт собственной внутренней жизни литературу XIX-XX веков, но и будем лично виновны в разрастании одной из главных проблем современного общества. Именно в отсутствии настоящего "языка" коренится неумение слышать и слушать окружающих, аргументированно излагать собственную точку зрения и воспринимать чужую.

Возвращаясь же к вопросу о вариативности, скажу, что, конечно, нет и не может быть готовых рецептов того, какие именно повести Гоголя и романы Достоевского, стихотворения Лермонтова и Ахматовой, Пушкина и Некрасова должны непременно "усваиваться" из школьной программы. Каждый учитель литературы знает, что не бывает одинаковых классов: одни зачитываются Гоголем, а другие лирическими драмами Блока. Здесь ни в коем случае не должно быть насилия. Школьный курс должен подтолкнуть в максимально разнонаправленные области, а дальше школьник сам сделает свой выбор. Не надо бояться того, что какие-то стихотворения Ахматовой или рассказы Довлатова - определяющие, как кажется сегодняшним 40-50-летним, - окажутся для наших детей неинтересными. Важно, чтобы тогда, когда они в них заглянут, они захотели бы и смогли бы понять, что именно тут привлекало их "предков".