• Событие: Малый Букер закрывается
• Впечатление: "В августе 44-го"
• Всюду жызнь: Дорфман жалуется на Житинского
• "Хакер": воля к пути и смерти

Переводчик с английского будет последним лауреатом Малого Букера

Премия Малый Букер, существовавшая поначалу в увязке с Большим, отколовшаяся от него по идейным причинам и все это время финансировавшаяся сыном Грэма Грина Фрэнсисом Грином, существует последний - десятый - год. Это решение финансиста: он решил, что проект состоялся, что система премий в России начала мало-помалу складываться и что сладкого не должно быть много. Грин продолжает свою деятельность в России (в частности, по линии общества "мемориал"), но одного из лучших премиальных проектов больше не будет. Жаль, но что делать: жызнь должна течь, чтобы иметь право именоваться жызнью.

Однако продолжается розыгрыш Малого-10, который, напомню, будет вручен за лучший перевод с английского языка произведений художественной прозы разных лет. Рассматриваются книги, впервые изданные в России за последние три года, а также неизданные рукописи новых переводов. Сходите по ссылке - там найдете координаты, куда слать-приносить тексты. Прием работ до 1 сентября, торопитесь! Общественный совет премии (он же жюри), состоявший до сих пор из Андрея Зорина, Алекандра Шаталова, Ильи Кукулина, Натальи Перовой и вашего п-слуги, пополнился Борисом Кузьминским.

Пташук Тарковскому не проиграл

Я был уверен, что это знаменитая книга. Я читал ее не меньше десяти раз. В двух выпусках роман-газеты. В разных изданиях - и под названием "Момент истины", и под названием собственно "В августе 44-го". Лежа, сидя, за едой, на ходу, из-под парты на уроках химии. Был уверен, что все остальные читали ее если не по 10 раз, то уж по 2-3 наверняка. Иногда натыкался в печати на сообщения, что очередной кинорежиссер получил от автора (Владимиром Богомоловым его зовут) отказ в экранизации. Понимающе цокал: конечно, его сам дядя Тарковский экранизировал (фильм "Иваново детство" снят по богомоловскому рассказу "Иван"), капризный автор...

Фамилию свою Владимир Богомолов из титров фильма Михаила Пташука (снятого на деньги Лукашенки, Семаги и нашего Минкульта) и сейчас снял: не понравился ему фильм. Но, увы, время такая жестокая вещь, что даже нежный я не могу воспринимать старичка-писателя полномочным представителем того Богомолова, что издал свой шедевр в 1974-м году. Оценивая фильм, имеешь дело со своими собственными призраками: а ведь они ближе к телу, чем даже рубашка...

"В августе 44-го" - книга медленная, медитативная. Во-первых, она на добрую треть состоит из всяких сводок и документов, во-вторых, действие там расписывается по мышце: напряг эту, напряг ту, почувствовал то-то, вспомнил то-то. Уместить эту психоделию в 107 минут (для меня лично идеальный формат, меня ломает смотреть кино длиннее) создатели фильма смогли способом от противного: все происходит очень быстро. Сохранена вся сюжетная линия. Белорусский крестьянин говорит со скоростью сто слов в минуту, стычки продолжаются по нескольку энергичных секунд, ракурс меняется про нескольку раз за эпизод. Меня фильм втянул-всосал, как сингулярная воронка, и, не дав опомниться, выплюнув по ту сторону надписи "конец", поразив чисто телесным воздействием и оставив потребность пересмотреть еще раз. Хочется даже смотреть в таком решении полемику с Тарковским: тот как раз кичился психоделией зависаний, Пташук предложил соответствующий эпохе маховой всос.

Дискурсивное же впечатление можно свести к "странности", которая для меня определяется двумя вещами. Солнцем, светящим в фильме то сверху, то натурально снизу, затопляя зрение сводящим с ума медом. И вопросом: а понятна ли такая скороговорка человеку, книжки не читавшему? Непонятно, понятна или нет.

И рецензенты (немногочисленные), обнаруженные мною в сети, объясняют эту странность не замеченной мною при просмотре, но, наверное, и впрямь реальной миксовостью фильма.

Жанровые структуры в фильме Пташука выстроены безупречно. Триллер пугает, детектив захватывает, боевик поддает саспенсу. Но на этих идеальных конструкциях виснут куски соцреалистической прозы. Герои ведут себя, как Брюс Уиллис, а разговаривают, как Олег Кошевой. Хмуро-многозначительные диалоги и тяжеловесные шуточки, озвученные лучшими актерами поколения пепси, звучат дико. А когда из динамиков "Долби-Сарраунд" звучит советский сленг - "Прокачивай, Паша, прокачивай", - чувствуешь себя внутри романа Владимира Сорокина.

Это Анна Кузнецова на "Естарте".

Фронтовой лес, набитый разбитой техникой, сгоревшими блиндажами, телами убитых и нешуточным саспенсом, вдруг превращается в дикую смесь Зоны из "Сталкера" и японских ужастиков, с их приметной благородной зеленью мертвечины. Бездонность глаз Алехина и жесткая усмешка Таманцева сталкиваются с канцелярским текстом хрестоматии по советской литературе, тот, в свою очередь, сбивается изредка на человеческую речь.

В общем, фильм этот непременно нужно смотреть, но мысль моя состоит не в этом, а возвращается к первому абзацу заметки: я был уверен, что "В августе 44-го" знаменитая книга. Полагаю, в том же были уверены создатели фильма. Именно на звучность бренда ставил Лукашенко, мечтавший сделать из "Августа" знамя белорусского кинематографа (у фильма был реальный - уж не знаю, какой точно - бюджет; и картинка, безусловно, качественна). Ан шиш. Не знает народ этой книжки. Не знает подавляющее большинство интеллигентной молодежи, с которой мне доводится общаться на работе, на улице и дома, о существовании этого шедевра. Мои знакомые ладно: маргиналы, панки всякие. Но зал-то пустой. Я смотрел "Август" в Доме Ханжонкова в субботу вечером - пустой был зал. Такая незадача.

Книжка, кстати, переиздана недавно: ее купить можно.

Только тешатся

Здравствуйте, Слава!
В добрые старые советские времена, даже евреи могли настучать на кого-то
в соответствующие партийные органы. Райком там, обком и т.д.
А на Сети некому жаловаться. Нет на Сети стройной и прекрасной иерархии
партийных комитетов.
И все же, я хочу кому-то пожаловаться. Думал-думал, и решил
что вы на Сети где то по номенклатурной Сетке тяните на второго секретаря
Сетевого Райкома Партии...

Человек бесчеловечен, ибо ангелоподобен

В "Хакере" Виталия Кальпиди - второй и третий стихи. Первый, если следовать традиции именовать непоименованные тексты первой строкой, называется "(Осень требует расклада...". А если в содержании-оглавлении, без кавычек -

(Осень требует расклада...

Жызнь, начавшаяся с открытой скобки, завершается многоточием, как и само стихотворение, имеющее такую последнюю строку:

что они умрут... отчасти.

Подобно, то есть, Пушкину, который гостил у нас в первом стихе и заместителем которого в "(Осени..." оказывается Парщиков: литературный родственник самого Кальпиди. Это, так сказать, просто три наперстка несвязанных наблюдений, ниточка, которая пока обрывается.

Навязчивость "мотивного анализа" просит продолжить темы нашего анализа первого стиха "Хакера" (анализ - тут): осень подхватывает ниточку "старости", а "вашу маму в зад калошей! вашу папу раком в пиво!" - ниточку "ненависти". Тут же и барышень эта ненависть, с барышень и начинавшаяся, мимоходом зацепит - "проводницы в униформе воздух делает анальным". Последние слова как-то особенно мне не понравились,

(хотя ниже обнаруживаются прекрасные образцы подобного цинизма -

Если вынуть незаметно
копчик у вокзальной девы
то мундштук для сигареты
можно выпилить и сделать,

чтобы падала на локти
и колени шлифовала,
и какой-то новый дактиль
подо мной изобретала...

(напомнив нежнейшие анальные осенние строки Сорокина:

Над городом стоит октябрь уже не первый.
Мы рядом в тишине, о мой трата-та друг.
Осенний лес залит луной, как свежей спермой
И сердце бередит анальный мягкий звук... -

но плохи все эти разговоры про мотивы-архетипы не этим. А тем, что сводят частное к общему, и в результате любая речь упирается в черное-белое, правое-левое, чувство-разум, Север-Юг и прочую скукотищу.

Архетипа спасает то и тогда, что и когда он сбрасывает свое "архе" во имя точного адреса: челябонской, например, вокзанали. Я почему-то думаю, что лирическое Оно не уезжает с вокзала, а встречает поезд, но все равно при виде рельс в сердце стучит дорога, а конец дороги по любому близок, даже если время прибытия не указано в билете. "Жызнь окончилась, и - баста!" - может быть, это заявлено чересчур, но вообще стихотворение полно эмоций близких концов. Мелахолично накручиваемые "и", квазиметафизическая ворчба про ангелоподобного бесчеловека и оброненное "невысокие такие", странно сочетающее бережливость и презрение...

В стихе номер три строчки короче и лаконичнее: это уж точно подведение итогов. Игра состоялась. "Сын полюбил отца в самом конце конца". Но впереди у нас целая книга.